Путями Великого Россиянина - Александр Иванченко

Никакая сила отныне не могла заставить также племя израильтян отречься от того, что однажды возвысило их прежде всего в собственных глазах. Не имея никаких реальных заслуг в развитии цивилизации и потому не способные чем-то более-менее конкретным подкрепить свою репутацию, взамен всему они предпочтут не требующий доказательств мистический фанатизм – исступленно будут веровать в то, будто они «богоизбранны». Но не только для самоутешения. Эскимосы Гренландии тоже считают себя людьми исключительными, отчего и приняли такое самоназвание – эскимосы, то есть люди. Однако они никогда ни над кем не властвовали, у них нет и своего понятия о власти. Свою исключительность они непрестанно доказывают лишь самим себе борьбой за выживание во льдах Севера и ни на что другое не претендуют Племя же израильтян, будучи ничем не лучше эскимосов Гренландии, а в смысле организаций жизни в суровых природных условиях и понимании самой Природы, что составляет основу всяких знаний, несомненно, и уступая им, волею ли случайного стечения обстоятельств, благодаря ли необычайной изворотливости Йосифа, либо по недомыслию фараона – теперь не рассудишь, но так или иначе вдруг оказалась в роли надсмотрщиков и повелителей над высоко цивилизованными по тем временам гордыми египтянами. А коль так, здесь уже самоутешением, как эскимосы, они не удовольствуются. Их главным смыслом жизни, маниакальной страстью станет неистребимое желание непрестанно доказывать, что они не просто «богоизбранны», а «богоизбранны» среди всех прочих народов. И, конечно же, единственно по слову Господа Бога, поскольку никаких иных аргументов в их положении найти было невозможно.

Причём и с Господом Богом произойдёт удивительная метаморфоза. Раньше в представлении сынов Израиля он был всепожирающим огнём, требовавшим жертв от начатков всех плодов и первенцев людей. Он казался настолько ужасным, что даже произнести его имя означало обречь себя на гибель. Поэтому он и назван Яхве или Иегова – Неизречённый, то есть произносить его имя нельзя. Теперь же они согласились с шумерским мифом, что он создал человека по своему подобию. Почему? Да потому что в Египте они узнали цену деньгам, за которые всё можно купить. Следовательно, если Бог создал человека по своему подобию, то и от него можно как-то откупиться. По крайней мере, это куда более приемлемо, чем отдавать ему в жертву своих первенцев.

Так возникла идея храма Яхве, куда следовало отдавать десятую часть всего своего имущества и отдельно – «деньги за жизнь» вместо человеческих жертв. А именно десятую долю потому, что в Египте уже существовала десятичная мера чисел, и жрецам храмов за их службу полагалась как раз такая десятая доля. Сверх этого вводились только «деньги за жизнь», так как пренебречь той исключительной платой первенцами людей было всё же страшно.

Вот почему наряду с Яхве иудеи с такой же исступлённостью стали поклоняться золотому тельцу и всё, созданное умом и руками зодчих и мастеров из Тира в Иерусалиме, воспринимали только как величие их царя Давида, у которого хватило денег за всё уплатить.

Сирийцы построили дворец Давида в виде шестиконечной звезды и окрасили его в голубой цвет. Это значило, что они выбрали для него форму расположения на небосводе шести положительных знаков Зодиака: Овна, Льва, Стрельца, Близнецов, Весов и Водолея. А окрасили в голубой цвет Сатурна – цвет холода. Тем самым зодчие хотели, чтобы хозяин дворца жил в нём благополучно и, поскольку он царь, никогда не терял здравого рассудка. Давид же понял это как некий магический фетиш и учредил Моген Довид – голубую шестиконечную звезду Давида, которая и по сию пору не потеряла для многих евреев значения фетиша, а Сатурн стал чем-то вроде их священной планеты. Сын же Давида и его наследник Соломон, узнав, что у арийских народов символом человека является пятиконечная звезда, а цвет разрушения – красный, приказал своим подданным распространять её по всему миру именно красной, а не пурпурной, какой её обычно изображали арийцы.

И то, и другое говорит само за себя. Поэтический дар Соломона – автора прекрасной библейской «Песни песней» и вошедшая в историю его мудрость тем не менее сочетались у него с суеверной агрессивностью, как у Давида вера в единого Яхве сопутствовала такой же вере в терафима – домашнего идола. Вообще, став как будто монотеистами, иудеи ещё очень долго оставались также идолопоклонниками. Своего терафима – грубо обтёсанную деревянную куклу в человеческий рост бережно хранила каждая семья. Когда Саул, тесть Давида, подослал к нему убийц, а дочь Саула Микал, жена Давида, об этом как-то проведала, она, чтобы спасти мужа и обмануть убийц, уложила в постель Давида их терафима, наряженного в ночное одеяние царя. Убийцы же, уверенные, что задушили Давида подушкой, на следующий день, увидев его живым и невредимым, в ужасе сами пали перед ним ниц и молили о прощении, хотя выдавать их, слуг родного отца, Микал вовсе не собиралась.

Из всего этого Ренан с грустью делает вывод, что и в эпоху своих самых прославленных царей израильский народ в интеллектуальном развитии во многом всё ещё оставался на первобытном патриархальном уровне. О законах генетической наследственности французский учёный тогда ещё ничего не знал. Развенчавший Иисуса Христа, он во всех бедах израильтян обвиняет злой Рок, навсегда лишивший их интереса к Природе и потому не позволивший им создать язык, пригодный для выработки мышления, необходимого для познания. Но здесь уже Ренан, как видите, противоречит самому себе, ставя на первое место не мышление, а язык, который сам же называл зеркалом мышления.

Однако в нашем экскурсе в историю израильского народа мы слишком задержались. Вернёмся к истории Руси и не будем забывать, что впереди нас ждут Светослав с его печатью и Миклухо-Маклай как прямой последователь той интеллектуально-нравственной школы, основные черты которой особенно ярко проявились в Светославе. Девять веков, разделявших последнего великого киевского князя-»язычника» и Маклая, мы, естественно, тоже учтём.

Помню, мой сын, сейчас тридцатилетний авиаконструктор, будучи ещё восьмиклассником, пришёл как-то из школы домой не то что сумрачным, а каким-то вроде не по возрасту больно серьёзно озадаченным. Было видно, что ему хочется поговорить со мной, так сказать, по душам, но откровенничать с отцом мальчик, в общем, как мне казалось, не робкий, не спешил, а я, в свою очередь, боялся неосторожным словом усложнить для себя и без того трудный путь к его доверию.

Накануне одного из моих океанических рейсов жена показала мне его завернутого в байковые пелёнки в окно родильного дома, а когда я вернулся в Севастополь, он уже бегал и стал забавным «почемучкой». С такими примерно промежутками времени мы и встречались с ним все эти годы на месяц-два, а то и на пару недель. Поэтому после того, как я наконец осел на берегу, нам ещё только предстояло найти взаимопонимание, а потом уже и взаимодоверие.

Сам я в пятнадцать лет был человеком вполне самостоятельным, но это нисколько не предохранило меня от господствующего у нас стереотипа родительского мышления. С поразительной лёгкостью забывая, какими недавно были сами, мы позволяем себе, любя своих детей, смотреть на Них с унижающим юную душу и разум высокомерием, не давая, конечно, в том себе отчёта.

Думаю, на моём месте всякий был бы так же искренне изумлён, если бы, ожидая от сына откровений в неких «мужских делах», услышал от него нечто неизмеримо более высокого порядка.

– Папа, – в полглаза наблюдая, очевидно, за моей мимикой, сказал Вася с явным вызовом, – а почему Россия всё равно стала великой державой, большей, чем Америка?

Нет надобности живописать всю ту сцену. А вот то, что вызвало резкое неприятие у пятнадцатилетнего ученика одной из московских так называемых спецшкол, на мой взгляд, заслуживает внимания, ибо стало в нашем Отечестве такой заразой, против которой далеко не у каждого выработался соответствующий иммунитет и которая не только изначально калечит души, но и губительно сказывается на всём интеллектуальном потенциале народа.

«За десятки тысяч лет, протекшие с тех пор, население Восточно-европейской равнины вменилось тоже, может быть, не один десяток раз. После дикарей каменного века мы встречаем здесь ещё остатки людей медного и бронзового века, не знавших железа; потом остатки людей железного века, но и это, быть может, не были ещё предки теперешнего населения. В V столетии до начала нашего летоисчисления, т.е. за две с половиной тысячи лет до нас, мы имеем уже письменные рассказы о южной части теперешней Украины. Там тогда жили скифы, кочевой народ, занимавшийся скотоводством; остатком его являются теперешние осетины в Кавказских горах. Что было дальше к северу, греки, рассказавшие нам о скифах, хорошенько и сами не знали. Лет 800 спустя после этих рассказов мы встречаем первые известия о славянах; тут уже начинается непрерывная связь с новейшими временами, потому что на славянских языках говорит подавляющее большинство населения нашей страны.