Приключения Джона Девиса. Капитан Поль (сборник) - Александр Дюма

– Вот и шары стали покатываться, – сказал штурман. – Теперь наш брат только береги кегли.

– Да нельзя ли перевезти Розалию на корму и дать им сдачи? – сказал я.

– Сейчас, сейчас, капитан, везут. Ну, ну, лентяй, – сказал он матросу, которому раздавило палец. – Берись, что ли, за колесо, после успеешь понежиться со своим пальцем. Ну, вот так-то!

Но нашу пушку еще не успели зарядить, как раздался выстрел и за ним последовал ужасный треск. В ту же минуту со всех сторон закричали:

– Берегись, капитан!

Я взглянул наверх и увидел, что часть бизань-мачты, переломленная чуть выше марса, зашаталась и падает с парусами. В ту же минуту вся корма покрылась деревом, парусами и веревками и корабль, лишившись двух парусов, важнейших для успешного хода с попутным ветром, сразу же пошел тише.

– Руби все! – закричал я. – Руби, и в море!

Матросы, понимая всю важность этого приказания, как тигры, бросились на веревки и с помощью топоров, сабель и ножей в минуту перерубили и перерезали до малейшей все веревки, которыми брам-стеньги были связаны с бизань-мачтой, потом все это побросали за борт.

Несмотря на быстроту этого маневра, корабль пошел медленнее, и я видел, что уже не остается никакого средства избежать абордажа. Я посмотрел вокруг себя: потери наши были еще не очень великие. Убито трое или четверо матросов, столько же тяжело ранено, несколько других человек получили легкие раны; считая с пассажирами, у нас оставалось еще двадцать пять или тридцать человек в состоянии защищаться. Я велел позвать тех, которые с утра давали патроны, и, нагнувшись к Апостоли, который не отходил от меня ни на минуту, сказал ему, потихоньку:

– Послушай, брат, мы уже дрались. Сдаваться поздно. Что, ты думаешь, будет с нами, если нас возьмут?

– Нас зарежут или повесят, – отвечал спокойно Апостоли.

– Но ты грек. Земляки, может быть, пощадят тебя.

– Именно потому-то и не пощадят. Побежденный никогда не получит помилования, если просить его на том же языке, на котором говорит победитель.

– И ты в этом уверен?

– Как нельзя более.

– Ну так спроси у штурмана зажженный фитиль и, когда я закричу «Пора!» – сбеги по кормовому трапу, брось фитиль в пороховую камеру, и все будет кончено.

– Хорошо, – отвечал Апостоли со всегдашней своей печальной улыбкой, как будто бы я дал ему самое обыкновенное приказание.

Я подал ему руку, он бросился ко мне на шею. Потом я схватил одной рукой рупор, другой – топор и закричал изо всей силы:

– Держи круче к ветру малыми парусами. Людей на нижние реи! Руль на ветер весь, и готовься к абордажу!

Маневр был в ту же минуту исполнен. «Прекрасная Левантийка», вместо того чтобы идти с попутным ветром, замедлила ход свой и повернулась к фелуке бортом. Пираты, идя на парусах и на веслах, зацепили своим бушпритом за бак-штаги нашей бизань-мачты, и суда так сильно стукнулись, что часть нашего борта обломилась. В ту же самую минуту, как будто суда воспламенились от столкновения, поднялось облако дыма, раздался ужаснейший гром и «Прекрасная Левантийка» дрогнула до самого киля: пираты выпалили из своих двенадцати орудий. К счастью, я успел закричать: «На земь!» Все те, которые бросились ничком, остались в живых, прочие были поражены картечью. Потом, вставая посреди дыма, мы увидели, что пираты, как демоны, спускаются со своих реев, с бушприта, перескакивают со своей палубы на нашу. Тут уже нечего было командовать, я бросился вперед и разнес череп топором первому, кто мне попался.

Невозможно изобразить подробностей этой страшной сцены. Каждый дрался сам по себе и насмерть. Я отдал свои пистолеты Апостоли, потому что он был слишком слаб, не мог действовать ни топором, ни саблей, и два раза противники мои падали от ударов, которые не мной были нанесены. Я бросился вперед, как безумный, чтобы не пережить нашего поражения, которое легко было предвидеть, но, по какому-то чуду, дравшись с четверть часа, опрокинув все, что представлялось мне на пути, я не получил еще ни одной раны. В это время на меня вдруг набросились два пирата: один из них был юноша лет восемнадцати, другой – человек лет сорока. Махая топором, я задел молодого человека по ляжке: он вскрикнул и упал. Избавившись от этого, я бросился на другого, чтобы раскроить ему голову. Но он одной рукой схватил мой топор, другой нанес мне в бок удар кинжалом, который, к счастью, попал прямо в пояс мой, наполненный золотом. Боясь, чтобы он не повторил своего удара, я схватил его поперек тела, окинул быстрым взором наш корабль, и, видя, что пираты везде побеждают, закричал: «Пора!» Апостоли побежал к кормовому трапу.

Пират был ужасный силач, но я искусен в борьбе, как древний атлет. Никогда братья, встретившись после долгого отсутствия, не обнимались так крепко, как мы, чтобы задушить друг друга. Борясь, мы дошли до того места, где стена обломилась, когда суда столкнулись, ни один из нас этого не видел, и мы оба упали в море так, что никто и не заметил.

Как только мы очутились в воде, я почувствовал, что руки пирата разжимаются. Я тоже, увлекаемый врожденным чувством самосохранения, которого человек преодолеть не в состоянии, выпустил своего противника, нырнул, и вынырнул уже в нескольких шагах за кормой «Прекрасной Левантийки». Я удивился, что она еще не взлетела на воздух. Зная Апостоли, я нисколько не сомневался в том, что он исполнит мое приказание. Подождав несколько минут и видя, что ничего нового нет, я подумал, что, верно, с бедным моим приятелем что-нибудь случилось. Пираты овладели всем судном. Тогда уже начинало смеркаться, я воспользовался этим, чтобы укрыться от них, уплыв подальше. Я плыл, сам не зная куда и повинуясь безотчетному инстинкту, по которому человек всегда старается отдалить минуту смерти, хотя и не надеется остаться в живых. Но потом я вспомнил, что в ту минуту, как у нас переломило мачту, мы находились почти прямо против островка Нео, который, как мне казалось, должен быть милях в двух к северу. Я обратился в ту сторону и, чтобы пираты меня не видели, плыл сколько можно под водой, выставляя время от времени голову только для того, чтобы перевести дух. Однако, несмотря на все мои предосторожности, две или три пули, взбрызнув подле меня воду, доказали, что пираты обратили на меня свое внимание. К счастью, все эти пули пролетели мимо, а вскоре я был уже вне выстрелов.

Положение мое было очень незавидное. Я проплыл бы две мили, если бы море было спокойно, но буря разыгрывалась, волны росли и росли, гром грохотал над моей головой, время от времени молнии, как огромные змеи, озаряли гребни волн голубоватым светом, который придавал им страшный вид. Притом мне ужасно мешало платье: моя греческая юбка, широкая фустанелла, напитавшись водой, так и тянула меня ко дну. Через полчаса я почувствовал, что начинаю ослабевать и непременно погибну, если не освобожусь от этой тяжести, я повернулся на спину, и после ужаснейших усилий мне удалось кое-как разорвать шнурок, которым фустанелла была привязана, потом, спустив ее с ноги, я ободрился и поплыл скорее.