Лев Гумилев - Валерий Демин

– Хочу, – сказала я.

И тут на меня навалилась тяжелая работа. Машинистка, которая всегда перепечатывала его рукописи, отказала, другой не нашлось. Пришлось мне осваивать новое ремесло. За семьдесят рублей мы купили допотопную машинку “Континенталь”. Ей сто лет, зато вся железная! И вот я двумя пальцами начала «грохать» диссертацию.

В университете очень доброжелательно отнеслись к затее Л.Н. Сергей Борисович Лавров, Борис Николаевич Семевский, сотрудники кафедры быстро организовали оформление документов. Оппоненты были приглашены из Москвы, – доктор географических наук Э.М. Мурзаев, доктор биологических наук Ю.П. Алтухов и доктор географических наук A.M. Архангельский.

И вот в мае 1974 г. состоялась защита. Это был замечательно интересный спектакль в большом зале Смольного (там в ту пору помещался географический факультет). Публики собралось огромное множество. Лёв вышел на кафедру и воскликнул: «Шпагу мне!» Ему подали палку-указку. Он выступил прекрасно. <…> Очень лестной для Льва была речь этнографа Ю.А. Маретина, чьи выступления всегда были яркими и дельными. (Как ни печально, с работы, его выгнали.) Но ВАК отказал Л.Н. в присуждении степени доктора географических наук – «за хорошее знание истории» (!)».

По указанию сверху ВАК вынесла отрицательное заключение, навсегда запятнавшее его репутацию. С этого момента в научной жизни Льва Николаевича наступила новая «черная полоса». Работы Гумилёва (за исключением узкоспециальных) перестали печатать. Центральные издательства одно за другим и под надуманным предлогом отклоняли рукописи его книг и статей. В научной и околонаучной периодике регулярно организовывались показательные проработки крамольных идей. Некоторые борзописцы даже сумели составить себе имя на огульной критике опального ученого. Иных маститых авторов ныне вспоминают (и впредь будут вспоминать) только потому, что они в свое время «отметились» злобными нападками на Л.Н. Гумилёва. В особенности преуспел в огульной критике ученого-пассионария академик Юлиан Владимирович Бромлей (1921— –1990) (получивший от Гумилёва удачное и вполне оправданное прозвище — «Бармалей»[47]), который возглавлял Институт этнографии Академии наук СССР. Академик являлся типичным представителем бесплодного схоластического теоретизирования , процветавшего в те времена — особенно в гуманитарной и обществоведческой сфере. Однажды Бромлей получил предложение от московского телевидения выступить одной из познавательных передач в дискуссии с Гумилёвым, академик отказался, заявив, что он, дескать, тугодум, а его оппонент соображает быстро и, не задумываясь, отвечает на любые вопросы. Встреча «один на один» не состоялась[48].

О зловредной деятельности Ю. В. Бромлея и его окружения в отношении Льва Николаевича наглядно свидетельствует и факт, приводимый в воспоминаниях Натальи Викторовны Гумилёвой: «<…> Тем временем на кафедре Ленинградского университета освободилось место заведующего отделением этнографии, и тут возникла возможность, наконец, назначить на эту должность доктора наук, коим только и являлся в Ленинграде Гумилёв. Будь это так, развитие советской этнографии пошло бы иным путем. Но Бромлей, директор Института, персона важная во властных структурах, поставил на это место Рудольфа Фердинандовича Итса, который и был-то тогда кандидатом наук. Но ему быстро присвоили звание доктора наук, а далее отделение этнографии постепенно превратилось в поле социальных химер неудачников от науки, не случайно отсюда вышли политики-демагоги, разрушившие через много лет СССР, люди без знаний, но с умением решать во властях национальные проблемы России, приведшие к крови. Последствия были самые печальные. Подчиненные обязаны были выполнять предписания Бромлея. Он нанес огромный вред нашему государству своими безграмотными советами и советами со своими друзьями, не знавшими нашей страны. Ибо ни истории, ни географии, ни этнологии они глубоко не знали, но упорно лезли в политику. Афганистан – на совести Бромлея и всей советской этнографии <…>».

«Академик В. Г. Трухановский объяснил мне, почему меня там (в АН СССР. — В. Д.) ненавидят, — вспоминал Лев Николаевич. — Три причины. Причина первая. "Вы пишете, — сказал он, — оригинальные вещи, но это не страшно, все равно мимо нас вы не пройдете, нам же их и принесете! Хуже другое (второе. — В. Д.) вы доказываете ваши тезисы так убедительно, что с ними невозможно спорить, и это непереносимо. И наконец, третье: оказывается, что мы все пишем наукообразным языком, считая, что это и есть наука, а вы свои суждения излагаете простым человеческим языком, и вас много читают. Кто же это может вынести <…>». Тогда же с подачи недругов, партийных и научных бюрократов в стране вошел в обиход придуманный ими ярлык «гумилёвщина», с помощью которого не раз расправлялись с другими нетривиально мыслящими учеными.

Впрочем, не все высокопоставленные партийно-государственные чинуши занимали обструкционистскую позицию в отношении учения Л.H. Гумилёва. Приятным исключением явился известный общественный деятель (и тоже поэт) Анатолий Иванович Лукьянов, работавший в то время в Президиуме Верховного Совета СССР. В силу своих административных возможностей, которые укреплялись по мере его карьерного роста, Лукьянов активно защищал Льва Николаевича от нападок разного рода научных и иных чиновников, а став в конце 1980-х годов Председателем Верховного Совета СССР, активно содействовал публикации его книг. Познакомились они в 1968 году, когда Гумилёв приезжал в Москву по делам, связанным с литературным наследством А. А. Ахматовой, предстоящей судебной тяжбой, — он пытался в очередной раз остановить разбазаривание и распродажу ахматовского архива. Опытный юрист по основной своей специальности, Лукьянов выступил на одном из заседаний, что не в последнюю очередь повлияло на частичное изменение судебного решения в пользу Гумилёва. Во время очередной встречи в неформальной обстановке А.И. Лукьянов записал на магнитофонную ленту воспоминания Льва Николаевича об отце и матери (ныне опубликованные).

Сам Гумилёв также боролся со своими хулителями и недругами как мог. Используя все возможные и допустимые средства, он пытался разорвать образовавшееся вокруг него кольцо форменной блокады. Неоднократно пробовал достучаться до самых высоких инстанций, но там принимали половинчатые или уклончивые решения. Он обращался в ЦК КПСС, другие управленческие структуры. Сложившуюся нетерпимую обстановку вокруг него самого и его работ оценивал следующим образом: «В науке споры неизбежны. Благодаря спорам наука развивается. Но полемика может быть научной и антинаучной. Научная полемика — это возражение против выводов, которые представляются оппоненту противоречащими факту и логике; антинаучная полемика — это осуждение личности оппонента, ради чего привлекаются разные сведения, порочащие противника, причем это делается часто вопреки логике и с привлечением не всех фактов, а только тех, которые полезны полемисту. Лимит научной полемики — уточнение выводов и прогресс науки; лимит полемики антинаучной — хулиганство, а иногда и преступление <…>».