Мои нереальные парни - Долли Олдертон
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Не вини себя.
– Знаешь, возможно, ты права, и я тоже его выдумала. Или это и есть любовь? Видеть и помнить человека не таким, какой он на самом деле. Может, вместо «Я тебя люблю» следует говорить «Я тебя воображаю»?
Кэтрин сползла ниже и натянула одеяло до подбородка.
– Как думаешь, встреться мы сейчас, подружились бы?
– Нет, вряд ли.
– Согласна.
– Удивительно, правда? Каких бы замечательных людей мы ни встретили на пути, они никогда не смогут воссоздать ту историю, какая есть у нас с тобой. До чего уникальная сверхвласть у нас друг над другом.
– Точно, – согласилась она, выключая ночник.
– У вас с Марком все именно так? – спросила я.
– Не знаю. – Кэтрин повернула лицо ко мне. – Не могу сказать, что чувствую к Марку в данный момент. Словно мы делим дом и распорядок дня. Может, все из-за рождения детей. Но у нас никогда и не было великой романтической любви. Мы не такие.
– То есть?
– Не думаю, что мне нужна такая страсть, как другим. Помнишь, как Марк попросил меня переехать к нему?
– Да, он отправил электронное письмо с темой «Дальнейшие шаги» на твой рабочий адрес. Вспоминаю об этом примерно раз в неделю.
Мы обе рассмеялись в подушки.
– Знаю, Марк бывает бестолковым, но он хороший отец, – сказала она. – И всегда меня поддерживает.
– Вы двое – сплоченная команда.
– Так и есть, – согласилась Кэтрин, закрывая глаза.
Я выключила прикроватную лампу.
– Довольно романтично, как по мне.
– Да, – едва слышно произнесла подруга, проваливаясь в сон.
Я отправила Марку сообщение: «Кэт со мной. Она в порядке, все хорошо. Позвони, если хочешь поговорить».
Утром я проснулась с пересохшим горлом и тошнотой: ночные возлияния не прошли бесследно. Меня разбудило сообщение от Марка, которое я зачитала Кэтрин: «Спасибо, что дала знать. Пожалуйста, скажи ей, пусть не торопится домой. У меня есть все необходимое, могу взять выходной на следующей неделе и присмотреть за детьми. Она заслужила перерыв. Марк».
Первое за четыре года похмелье Кэтрин мы отметили тем, что провели выходной в духе былых времен. Я запекла нам «Жабу в норке»[44] с горохом и пюре. Мы посмотрели три мюзикла подряд, устроившись на диване под одеялом и в трениках. После титров «Вестсайдской истории», третьей порции пюре, двух бокалов красного вина и ванны Кэтрин ушла в десять вечера, чтобы сесть на поезд обратно до Суррея. Она обняла меня, поблагодарила, сказала, что любит, и пообещала позвонить на следующей неделе.
Я пошла в кухню и наполнила раковину водой с мылом и моющим средством. Я собрала волосы в хвост и включила расслабляющую вечернюю радиопрограмму с классической музыкой и любимым диджеем. Драматичная пьеса достигла развязки. Вслед за слабеющими струнными и пронзительным тенором наступила короткая пауза.
– Вы прослушали фрагмент малоизвестной кантаты «Невеста призрака», – произнес голос, хорошо мнезнакомый с седьмого класса. – Это напоминание всем нам, женщинам, что иногда бывшие снова выходят на связь только затем, чтобы увести вас с собой в могилу. Я думаю, нам всем это знакомо, правда? – Она слегка усмехнулась. – Так, маленькая шутка для заядлых фанатов Дворжака. А теперь – кое-что более мягкое. Сезонный Вивальди и его «Времена года».
Я натянула резиновые перчатки для мытья посуды и опустила руки в горячую воду, размышляя, на какой радиостанции мы встретимся в следующий раз. Что ждет ее после вечерней программы классической музыки? Прогноз погоды? Где я буду ее слушать? Здесь? В семейном доме? В бунгало на пенсии?
Я услышала стук в дверь и подумала, что Кэтрин что-нибудь оставила и вернулась с полпути.
– Входи! – крикнула я в коридор. – Открыто, Кэт. Я тут мою посуду.
Послышались шаги.
– Где мои посылки?
Я обернулась и увидела Анджело. На сей раз он был одет как подобает – в футболку и джинсы. Я встала спиной к раковине.
– Ты не имеешь права врываться ко мне.
– Где мои посылки?
Он застыл в дверном проеме; на лице и в голосе – полнейшее спокойствие.
– У меня их нет.
– Нет, они у тебя. – Он шагнул ближе и остановился у плиты в метре от меня. – Сегодня я вижу из окна курьера, бегу по улице и спрашиваю, куда он кладет посылки для Анджело Ферретти, а он ответить: «Я оставляю их у твоей жены на втором этаже».
Я быстро перебрала в уме оправдания, но не нашла ничего подходящего. Я не придумала алиби.
– Понятия не имею, о чем ты, – беззаботно заявила я, локтем смахивая челку с лица, так как на руках у меня все еще были перчатки для мытья посуды.
– ГДЕ МОИ ПОСЫЛКИ?
– Анджело, просто выйди из квартиры, и я оставлю их у твоей двери. Я немедленно принесу их тебе.
– Нет. Покажи, где они.
Я указала на шкаф возле вытяжки. Анджело был таким высоким, что открыл его, привстав на цыпочки. Он протянул руку, достал один за другим три свертка и положил их на пол, что-то растерянно бормоча по-итальянски.
– Я взяла только три, – буркнула я, совсем как подросток, ищущий оправдания тому, что невозможно оправдать.
– Ты их распечатала?!
– Да, – сказала я.
– Ты рылась в моих вещах?
Я разозлила психопата, у которого теперь под рукой был набор мачете. Мой взгляд метнулся к подставке для ножей на кухонном столе: интересно, смогу ли я до нее дотянуться одним быстрым движением?
– У меня не было другого выбора. Ты испортил мне жизнь, и я хотела тебе отомстить.
– Ты ненормальная?
– А ТЫ нормальный?!
– Нельзя воровать вещи!
– Ты сам меня вынудил.
– Что?! – прорычал он, будто не веря своим ушам.
– Да. Вынудил. Ты хотел, чтобы я психанула – и я психанула. Сорвалась. Ты победил.
– Я этого не хотел.
– Это все из-за тебя! – Я вскинула руки в перчатках и нечаянно обрызгала его водой. – ТЫ во всем виноват. Почему у меня никогда не было проблем с соседями, пока я не встретила тебя? Почему раньше мне нравилось жить здесь, а теперь я боюсь возвращаться домой?
– Ты спятила, – сказал он, сузив глаза.
– Вовсе нет.
– Да.
– Мне плевать. Говори, что хочешь, а я знаю правду. Можешь повторять это сколько угодно, меня не колышет.
– Чокнутая.
– Пустой звук, Анджело. Я знаю правду. Знаю, что произошло и как ты себя вел. Чем чаще ты это повторяешь, тем разумнее я себя чувствую.
Я стянула резиновые перчатки.
– Чокнутая стерва.
– Ошибаешься.
Я шагнула к нему. Он попятился, как испуганное животное.
– БОЛЬНАЯ НА ГОЛОВУ!
– Я ЗНАЮ, ЧТО ПРОИЗОШЛО. ЗНАЮ ПРАВДУ. Я БОЛЬШЕ НЕ БОЮСЬ.
– БОЛЬНАЯ НА ГОЛОВУ СУКА!
Я толкнула его, и он врезался спиной в холодильник. Звякнули банки с маринованными огурцами. Анджело выпрямился. Я стояла в нескольких дюймах и смотрела в его потрясенно округлившиеся глаза. От него пахло недавно принятым душем и уходовыми средствами, которые дарят мальчикам-подросткам на Рождество. Я искала в его лице признаки злобы, ожесточения, крайнего хладнокровия.
Толкнув Анджело, я ощутила облегчение, но мне захотелось большего. Я горела желанием излить на него весь гнев, всю силу, показать, что не боюсь, что это также и мой дом и он не может меня выгнать. Я хотела ударить Анджело наотмашь по щеке, чтобы оставить на нем след и получить удовлетворение. Но раньше я никого не била.
Я прижалась губами к его пухлым губам так сильно, что они приоткрылись, и я ощутила твердость его десен. В ужасе отстранившись, я осмотрела его лицо, как ножевую рану.
Анджело толкнул меня обратно к раковине и поцеловал. Он обхватил ладонями мое лицо, зарылся пальцами в волосы, вытягивая пряди из хвоста. Потом покрыл поцелуями мою челюсть, подбородок, шею. Он стянул с меня спортивную кофту, бросил ее на сушилку для посуды и прижал меня к себе, водя руками вверх и вниз по выступам и изгибам обнаженных плеч и позвоночника. Затем снова поцеловал, на этот раз медленнее, издавая ненасытные звуки, эхом отдававшиеся у меня в ушах. Он был горячим, пульсирующим и подвижным, из плоти и крови. Он дышал. Был постоянным – жил подо мной. Все время рядом. Он не станет
