Месть - Джастин Скотт

Араб оценивающе кивнул при виде маленького двухцилиндрового двигателя.

— Хорошо.

— Дизель, — сказал Харден. Черт побери, как в Англии называется топливо? — Нефть.

Капитан поднял руки, как будто смеясь над своим непониманием.

— Нефть? Дизель!

Харден живо кивнул.

Капитан поднял голову и заговорил с матросами, нагнувшимися через борт доу, наблюдая за происходящим через открытый люк. С доу на «Лебедь» был протянут шланг. Харден вставил его в хромированную горловину для топлива на палубе, капитан махнул рукой, и через несколько секунд шланг задрожал — в трюме арабского корабля начал работать ручной насос.

Когда топливо было перекачено, капитан пригласил Хардена на свой корабль выпить чаю. Харден предложил ему несколько южноафриканских фунтов в качестве платы за топливо, но араб отмахнулся от денег, повторял: «Чай».

Харден вытащил из своего штурманского стола маленький деревянный ящик и взял его с собой. Корабль снова поплыл вперед, буксируя «Лебедь», и вся команда, за исключением рулевого и впередсмотрящего, принялась за чаепитие. Несколько матросов залезли в старый «мерседес», закрыли двери и окна и наполнили машину голубым дымом.

Харден, капитан и мальчик, оказавшийся его сыном, пили сладкий черный чай, усевшись со скрещенными ногами на красный ковер, разложенный на ящике с надписью «Детали машин». У мальчика был магнитофон на батарейках. Они разговаривали под тихий аккомпанемент «Роллинг стоунз».

Английский капитана улучшался в процессе разговора. Этому языку он выучился мальчиком на кораблях своего отца, когда английская колониальная администрация все еще контролировала побережье и порты между Кувейтом и Восточной Африкой. Он вспоминал англичан с любовью, потому что те способствовали свободной торговле. С их уходом, жаловался он Хардену, для доу настали тяжелые времена; прибрежная торговля фактически уничтожена, потому что независимые государства, в которые превратились колонии, задушили ее высокими налогами и бюрократическими хитростями в каждом порту от Маската до Сокотры и от Ламу до Момбасы.

Харден понял, что сейчас команды доу находятся отчасти на нелегальном положении, поскольку часть их товара нужно переправлять контрабандой мимо алчных таможенных чиновников, чтобы получить хоть какую-то прибыль. Капитан мрачно нахмурился и сравнил их с крокодилами, которыми кишат реки Восточной Африки.

— Кусь, кусь, — сказал араб, изображая их челюсти, а его сын засмеялся.

Туман начал рассеиваться, и винты игрушечного самолета на носу, крутившиеся при движении судна, остановились: ветер подул с кормы. Капитан послюнявил палец, посмотрел на небо, затянутое дымкой, и, извинившись, поднялся. Отдав приказы, он стал наблюдать, как его матросы собираются вокруг тяжелого каната, привязанного к длинной рее.

— Каус, — сказал он Хардену название ветра, указывая на юго-восток.

Он знаками показал Хардену, что предлагает тащить его яхту на буксире дальше. Харден покачал головой.

— Каус, — повторил капитан.

Парус «Лебедя» наполнился ветром. Харден протянул капитану деревянный ящик. Араб открыл его и с благоговением поднял с бархатного ложа блестящий черный секстант. Его глаза вспыхнули. Он тут же попытался определить высоту солнца — расплывчатого белого диска на подернутом дымкой небе, но горизонт был слишком нечетким.

— Мони, — сказал капитан извиняющимся тоном.

Харден знал из «Указаний к мореплаванию», что «мони» — это облака пыли, закрывающие летом в этих краях небо почти каждый день. Они приносили песок из пустыни, ограничивая видимость до полумили и даже меньше и опуская потолок неба до нескольких сотен футов. Харден мог поспорить, что они продержатся до сентября.

Капитан аккуратно вернул секстант на место и положил футляр на полку в рубке, что-то прорычав по-арабски рулевому и матросам — очевидно, «держите руки подальше». Затем он нырнул в трюм и появился с молитвенным ковриком, который протянул Хардену. Харден рассмотрел подарок. Едва ли это честный обмен. Он почувствовал себя вором. Затем капитан приказал, чтобы яхту подтянули к борту судна, пожал Хардену руку и стоял рядом, пока тот не оказался на борту яхты.

Харден бросил канат назад на доу. Дизель арабского корабля замолчал, и наступила тишина.

Матросы навалились на тяжелый фал, несколько из них залезли на мачту, разворачивая массивную рею по ветру. Медленно, рывками начал подниматься белый латинский парус, все больше и больше закрывая жемчужное небо. Прошитая парусина наполнилась ветром, выгибая толстую рею.

«Лебедь» и доу плыли борт о борт, пока внезапно из-за каменистых утесов не показался Маскат. Здесь они расстались — араб направился к городу, а Харден продолжил путь вдоль берега, направляясь к далекому Ормузскому проливу.

Харден вспомнил, что забыл узнать название судна. Он подумал о Кэролайн. Сейчас они бы обсуждали встречу с арабскими моряками. Он в первую очередь заметил, что на доу стоял двигатель марки «камминс» и что их гигантская рея сделана из трех отдельных бревен. Но Кэролайн сперва бы узнала, кто такой этот седовласый старик, действительно ли капитану нравится «Роллинг стоунз» или он просто доверяет вкусам своего сына.

Харден встал к помпе и качал ее, пока не начал задыхаться в душной жаре, все еще пытаясь вспомнить лицо Кэролайн.

Глава 22

— Это же Нигерия!

Ажарату Аканке шутливо развела руками над своим столом, сочувствуя Майлсу Доннеру, задержавшемуся в лагосском аэропорту по вине иммиграционных служащих.

— Англичане покинули страну семнадцать лет назад, но гражданские служащие, занявшие их посты, по-прежнему считают, что главные признаки компетентности — неразборчивое произношение и чистая белая рубашка. — Ажарату улыбнулась. — Можете рассказать моему отцу, если хотите отмщения, и он сгноит вашего обидчика в болотах Варри. Он только и говорит о том, как вы спасли его дочь. Когда не выходит из себя, вспоминая мою выходку.

Доннер усмехнулся.

— Судя по всему, у него крутой нрав. А вы как поживаете? Рады, что оказались на родине?

— Конечно. Я чувствую такое возбуждение. Наверно, вы испытывали такое же чувство в Израиле, когда ваша страна была молодой.

— Я жил в Англии и все главное пропустил, — ответил Доннер и бросил на нее быстрый взгляд. — Как ваша рука?

— В полном порядке.

— Ваша больница — лучшая из всех, какие я видел в Африке.

— Разумеется, — ответила Ажарату с улыбкой. — Она находится в самом богатом квартале Лагоса.

— Наверно, ваш отец хочет, чтобы вы все время находились у него под рукой.

Ажарату замолчала и бросила взгляд на заметки в настольном календаре. День выдался тяжелый. Но все же он намного легче, чем любой час учебы в Лондоне. Наконец, неуверенно улыбнувшись, она задала вопрос, уже давно витавший в воздухе:

— Как он там?

— А я надеялся, что вы мне расскажете, — ответил израильтянин.

— Мне ничего не известно.

— Последнее, что я знаю о нем: он отплыл из Дурбана.

— Вы связывались с ним по радио?

— Я выхожу на связь каждый день в восемь вечера по Гринвичскому времени, как было условлено. Может быть, неделю назад он ответил — я не уверен. Его сигнал — если это, конечно, его сигнал — был очень слабым, как будто у него сели батареи.

Ажарату сказала:

— Я надеялась, что он свяжется со мной и скажет, что пришел в себя.

— Вы верите, что такое случится?

Она покачала головой:

— Нет.

— Доктор Аканке, вы не думаете, что он не в своем уме?

— Нет.

— Как вы полагаете, что он собирается делать?

— Я боюсь, что он попытается потопить «Левиафан» и погибнет.

— У вас есть какие-нибудь предположения о том, где он может напасть на танкер?

Ажарату поглядела из окон на белые здания центральной части Лагоса.

— Ни малейших, — ответила она. — Зачем вы меня спрашиваете?

Доннер объяснил:

— Если с ним что-нибудь случилось, я должен знать, где его искать.

— Что с ним может случиться?

— Кораблекрушение. Авария. Нападение туземцев, наконец. Вы понимаете, что я имею в виду. Мне кажется, он нуждается в помощи.

— А может быть, он хочет, чтобы его оставили в покое?

— Возможно, — небрежно сказал Доннер. — Разумеется, ответ на эти вопросы мы получим очень скоро.

— Каким образом?

— На прошлой неделе «Левиафан» отплыл из Кейптауна. По расписанию он должен прибыть в Персидский залив через четыре дня. Если в течение следующей недели, когда он загрузится и отправится в обратный путь, Харден не нападет на него, мы поймем, что либо он нуждается в помощи, либо утонул. Конечно, может быть, он планирует напасть на загруженный танкер, и в этом случае...

— Он этого не сделает, — твердо возразила Ажарату. — Он никогда не потопит корабль, груженный нефтью.

— Как именно он собирался потопить «Левиафан»?

— Он не говорил мне. Кроме того, если он погиб, какое это имеет значение?