Бабушка, Grand-mère, Grandmother... Воспоминания внуков и внучек о бабушках, знаменитых и не очень, с винтажными фотографиями XIX-XX веков - Елена Лаврентьева

Саша и Ваня Жиркевич с бабушкой М. II. Астафьевой. 1860-е гг.

Я очень поздно перестал играть в куклы. Причиною этому был мой болезненный рост, который постоянно отдавал меня в руки женщин и совсем было обабил меня. Лет 12-ти я шил куклы и сам выкраивал им платья. Подарок в виде какого-нибудь шелкового лоскутка был для меня в то время самым интересным и дорогим. Отличительною чертою, всегда верно указывавшей время наступления моей болезни в детстве, было враждебное отношение, и к кому же? – к бабушке, которая для меня была готова отдать свою жизнь. Когда я бывал болен, бабушка изгонялась из моей комнаты. Для нее я всегда лежал с закрытыми глазами и не отвечал на ее вопросы, чем очень мучил бедную старуху. Такие враждебные отношения, вероятно, развились вследствие того, что бабушка всегда надо мною ахала, охала и причитала, что при моей нервной раздражительности приводило меня в злость. Если бабушке приходилось оставаться со мною и давать лекарства, то это было настоящим мучением. Начинался обыкновенно торг за каждую ложку микстуры. Мною назначалась цена, за которую я готов бы принимать лекарство, и я ни копейки не спускал с этой цены. Особенно дорого запрашивал за касторку, которую ненавидел и цена за которую доходила до 20 коп. за ложку. Обыкновенно я ставил вопрос о приеме лекарства прямо и без всяких околичностей: «Цена такая-то, иначе не приму!» – и бабушка давала мне все, что я хотел, тем более что доктора запретили меня тревожить. Я вообще очень часто хворал и очень серьезными болезнями, так что несколько раз за мою жизнь отчаивались. Для матери мои болезни обходились дороже всего. Целые ночи напролет просиживала она у моего изголовья, не раздеваясь и не смыкая глаз. Бывало ночью чуть пошевелишься, и уже встревоженный взор мамы встречается с моим. Во время таких болезней я обыкновенно грабил бабушку безмилосердно. Как теперь помню, у нее было дорогое старинного покроя голубое шелковое платье. Я захворал воспалением легких и когда стал выздоравливать, то почему-то захотел для своей куклы на платье получить рукав от заветного платья бабушки. Без этого рукава она не смела и на глаза мне показаться. И что же? В конце концов бабушка отдала мне этот рукав, испортив все платье. Иногда мне приходили дикие фантазии, вроде того чтобы бабушка танцевала передо мной и т. п., и бабушка – женщина уже пожилых лет – исполняла все мои глупые требования и просьбы.

Мальчишкой на чердаке бабушкиного дома я нашел старую прялку. «Не трожь! Не ковыряй рану! – неожиданно разволновалась бабушка. – Не было мне в жизни счастья! Не спрашивай ничего!» Тогда я спросил у мамы и услышал в ответ трогательную историю. Моя бабушка Анна Васильевна (1872 г. р.) была родом из крестьянской семьи, жившей в деревне Суково Весьего некого уезда Тверской губернии. Оставшись сиротой в четырнадцать лет, она вынуждена была жить в доме своего старшего брата Сергея. Приходилось трудиться наравне со взрослыми. Долгами зимними вечерами парни и девки «собирались на беседы». Вот и Аннушка придет в избу, сядет в уголке со своей прялкой и робко поглядывает, что происходит вокруг. Однажды «на беседе» парни разыгрались, стали бороться и сломали случайно ее прялку. Заплакала Аннушка: «Все-то меня обижают! Некому за меня, сироту, заступиться!» «Не плачь, – сказал ей один из парней. – Я починю твою прялку». И он действительно починил: скрепил ее надломленный ствол блестящим латунным кольцом. И был в этом, вероятно, какой-то намек на другое © А. В. Уханов, 2008 колечко, обручальное. Молодые люди познакомились и приглянулись друг другу. Но Сергей и слышать не хотел о таком женихе для сестры: небогатый и к тому же из многодетной семьи. Не решилась Аннушка пойти против старшего брата. Выслушав эту историю, я был поражен: неужели до сих пор, под пеплом прожитых лет, теплится в сердце моей бабушки эта первая и, может быть, единственная любовь? Я поинтересовался у мамы и у тети, что они знают о том парне, виделась ли с ним бабушка после замужеств, каков он был собой. Оказалось, их последняя встреча произошла в 25-м году, когда бабушка повезла сдавать лен на соседний заготпункт, где он работал приемщиком. Бабушку он узнал и принял у нее лен по высшему сорту. Маме же он показался некрасивым, низкорослым и «каким-то губастым». Мой дедушка Кирилл тоже не отличался высоким ростом, зато был всегда аккуратен, подтянут и имел благородные черты лица. К тому же он хорошо пел.

«Крепка твоя вера, Анна!»

А. В. Уханов

© А. В. Уханов, 2008

Кирилл вернулся со своей сверхсрочной солдатской службы, когда Анна уже стала считаться девицей на выданье.

Ничего еще о ней не зная, легко и беззаботно обходил он со своей гармошкой все соседние деревни, где девицы и парни «собирались на беседы». Раз возвращался он домой поздней зимней ночью. Полная луна, снежное поле… И вдруг дед заметил, что за ним черной тенью крадется волк. Дед остановился – волк тоже остановился, дед заиграл на гармошке – волк присел и завыл, а потом бросился догонять гармониста. Пришлось снова остановиться и исполнить какую-то задушевную мелодию, на которую волк откликнулся с неподдельной грустью в голосе. Так и дошли они до самой деревни. Собаки встретили их дружным лаем, серый солист потрусил себе восвояси, а гармонист сыграл ему еще напоследок. Кирилл не очень испугался: волчок-то был свой, здешний. Местные волки – это совсем не то, что седые гривастые волки-оборотни, которые темными морозными ночами появлялись неизвестно откуда и подходили к самым избам. Тогда собаки прятались, не смея тявкнуть, а люди принимались молиться.

Однажды Кирилл со своим товарищем пошли за девять верст в Суково проведать тамошних красных девиц. В избе, освещенной по-новому керосиновой лампой, шла развеселая беседа, а в сторонке, в углу Кирилл заметил незнакомую темноволосую девушку, которая ловко и сосредоточенно плела кружево. Она одна казалась печальной среди общего веселья, шуток и смеха. Девушка очень приглянулась парню, но заговорить с ней он не решился. Узнал только, что она сирота и живет в семье старшего брата.

Приближался второй в том году свадебный сезон. Как-то на улице деревенская юродивая схватила Анну, пригнула ее и застучала кулаком по спине: «Ой, да не на заговение, ой, да не на филипповки…» Это было верным указанием на близкую свадьбу. И верно: неожиданно издалека приехали сваты и вошли к Сергею с традиционным присловьем: «У вас товар, у нас купец!» Купец оказался завидным: единственный сын в богатом доме. Сваты и словом не обмолвились про приданое – сами предложили деньги невесте на наряды, на подарки, все свадебные расходы брали на себя. Сергей долго уговаривал Анну, убеждал, что она может стать в доме полновластной хозяйкой. Нехотя она согласилась. А на смотринах жених предстал настоящим добрым молодцем – высокий, видный, богато одетый. Был назначен день свадьбы. Кирилл между тем снова собрался в Суково, когда узнал, что понравившаяся ему девушка уже просватана. Ему ничего не оставалось делать, как досадовать на себя за свою нерешительность. Кирилл забросил свою гармошку и стал грустить. Но однажды прибежал его товарищ и сообщил, что свадьба у Родионовых расстроилась и, стало быть, еще не все потеряно. Произошло же следующее. К свадьбе было почти все готово, оставалось только кое-что докупить в Весьегонске. За покупками поехали на двух санях: впереди – Сергей со сватом, позади – Анна с женихом. Их молодая лошадка притомилась в пути и немного отстала от передних саней. Жених схватил кнут и стал ее яростно нахлестывать. Анна запротестовала: «Не бей лошадь: она у нас молодая, мы ее не бьем!» – «Плевать, что молодая! – усмехался жених. – Я и тебя, молодую, вот как поженимся, буду бить!» – «Дайка мне вожжи», – скомандовала Анна и сильным толчком в бок выкинула жениха из саней в снег. Передние заметили неладное, повернули. Услышав от Анны, что произошло, Сергей пересел к сестре в сани со словами: «Так вот они как! Да ну их к черту! Поехали домой!» Свадьбу отменили. Но теперь надо было вернуть деньги, потраченные на невестины наряды и на ее сундук с приданым. Всего пятьдесят пять рублей! «Что делать? Где найти такую сумму?» – терзался Сергей, когда Кирилл пришел просить у него руки Анны. «Деньги будут», – твердо сказал гармонист. Свой небольшой капитал он скопил за время службы из тех гривенничков, которые еженедельно выдавались солдату на табак. Откладывал он также и разные наградные, в том числе за отличную стрельбу. «В таком случае, – сказал Сергей, – иди к Анне и сам с ней договаривайся». Но Анна сказала как отрезала: «Не пойду в дом Поздиралы». Поздирала – таким прозвищем местные жители наградили отца Кирилла, Сергея Ефремовича. Дед Сергей, не брезгуя, выполнял довольно грязную работу, которая в Индии была бы уделом неприкасаемых: он сдирал шкуры с павших лошадей и зарезанных жеребят. Этим он обеспечивал пищей своих горячо любимых многочисленных собак, а от продажи шкур имел небольшой доход. Любопытно, что дом Поздиралы Анна заприметила еще в детстве. Эта старая мрачная изба на окраине деревни Григорково, на пригорке у самого леса, представлялась Аннушке жилищем каких-то разбойников или даже волчьим логовом. «Ни за что не пойду в дом Поздиралы!» – отвечала она на все уговоры. Кириллу пришлось пообещать, что после свадьбы они уедут жить в Питер, и тогда Анна в конце концов дала себя уговорить. Кирилл пошел к Сергею и выложил ему одиннадцать новеньких золотых пятирублевиков. Они ударили по рукам. Когда же Анна узнала про эти деньги, ее возмущению не было предела. «Как! Меня продали за пятьдесят рублей!?» – повторяла она. О своей горькой обиде Анна Васильевна помнила всю жизнь. С горечью рассказывала бабушка Аня об этих пятидесяти пяти рублях и мне.