Антология Сатиры и Юмора России XX века. Том 24. Аркадий Инин - Скибинских (Лихно)
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Но в кухне пятого этажа старого общежития было не до веселья. С потолка в углу текло, на полу растекалась мужа, девушки перетаскивали столики в другой угол, вытрали лужу, подставляли под частую капель с потолка газы и шумели:
— Вот паразиты, крышу только залатали, а надо было ремонт!
— Так думали же: в новое переедем…
— А в старом — хоть потоп, да?
— Девчонки, дайте еще таз!
В дверь кухни заглянул Фролов — мокрый, видно, только с улицы.
— Что за шум?
Лаптева, как всегда, была в центре событий.
— А вы гляньте, гляньте! Вы только полюбуйтесь!
— Гляжу, — оборвал ее Фролов. — И любуюсь. Черт, га гроза…
— Кто бы мог подумать, весной — гроза? Загадка природы! — Лаптева, выпятив губу, сдунула челку с насмешливого глаза. — А зимой, говорят, в России даже снег бывает!
Шрам на щеке Фролова грозно дернулся. Но он ничего не стал отвечать этой язве, развернулся и вышел, по своей гневной привычке так треснув дверью, что стены задрожали.
У себя в комнате Фролов сорвал с вешалки флотский дождевик с капюшоном, достал из-под кровати чемодан, вышвырнул все из него и быстро ушел, размахивая пустым чемоданом.
Потом он бродил по стройке нового общежития, отыскивая и бросая в чемодан гвозди, паклю, инструменты…
Отлил из бочки битум в жестяную банку и прихватил ее с собой.
А затем под дождем, поливавшим как из пожарной кишки в руках умелого брандмейстера, Фролов — в дождевике с надвинутым капюшоном — сидел на крыше и яростно приколачивал лист кровельного железа.
Ветер рванул лист из рук. Фролов придавил его коленом и перевел дыхание. Полез в карман за папиросами, щелкнул зажигалкой раз, другой. Наконец затеплилось пламя. Фролов, оберегая его согнутой ладонью, склонился над ним с папиросой в зубах. Но сверкнула молния, громыхнул гром, и порыв дождя с ветром загасил трепетный огонек.
Фролов отшвырнул мокрую папиросу и еще яростнее застучал молотком по железу.
— Стучит? — заглянула в кухню Лаптева.
— Стучит… — Милочка выключила газ и закатила глаза к потолку.
— Второй час уже стучит. — Женя тоже уставилась очками в потолок.
Глухие удары не смолкали.
— А между прочим, он совсем не старый! — вдруг горячо заявила Милочка. — И довольно интересный мужчина. И поступок его — мужской.
— Глупый поступок, — возразила Лаптева. — Его одного на все крыши не хватит. Он руководить толково должен, а не молотком стучать.
— И все равно — настоящий мужчина! — убежденно повторила Милочка.
Лаптева не успела возразить — Женя вскрикнула:
— Кажется, перестал!
Все прислушались. Действительно, стук над потолком затих. И последние капли уже очень редко стучали в тазы. А на пороге возник Фролов. Злой, усталый, руки в ссадинах, с дождевика — ручьи.
— Ну? — мрачно спросил он. — Не протекает?
— Нет, не течет, спасибо! — смущенно засуетились девушки. — Только зачем же вы так, сами… Мы вам сейчас чайку горячего, чтоб не простыли…
— Морская душа не простывает! — отрезал Фролов.
2
А потом «морская душа» Фролов болел. И как все мужчины — болеть не умел.
Куда подевался грозный пират и весь его флотский порядок! На полу валялись бумажки. На столе грязная посуда. Стулья в полном беспорядке в разных углах комнаты. Сам Фролов лежал на измятой постели, в тельняшке, с перевязанным какой-то цветной тряпкой горлом, сопливый и кашляющий.
Когда в дверь постучали, он, подтянув одеяло к подбородку, сипло откликнулся:
— Заходите!
И пораженно уставился на чинно явившуюся делегацию: Лаптева, Милочка, Женя, Люся, еще девушки. В руках у них были баночки, бутылочки, пакеты, коробки.
— Что?.. Почему?.. Зачем?.. — бестолково хрипел Фролов.
Лаптева выступила вперед как руководитель делегации.
— Спокойно! Думаете, мы позволим вам помереть в берлоге? Нет уж! Девочки, берегите мужчин!
И первая выставила на стол склянку.
— Малина. Лучшее средство от простуды.
— Молоко и сода, — добавила свои дары Женя. — На ночь, от кашля.
— Настойка подорожника. Мама прислала. От всего! — заявила Милочка.
— И поставим банки, — заключила медсестра Люся.
— Банки? — дрогнул Фролов.
— А как же! — сурово подтвердила Лаптева и огляделась. — Но первым делом драим палубу. Девочки-и!..
Через полчаса комнату было не узнать — она вновь сверкала чистотой и порядком. Фролов восседал на белоснежных простынях, с заботливо подложенными под спину белоснежными подушками, и даже повязка на его шее была новая, тоже белоснежная.
Стол придвинули к кровати, вокруг стола сидели девушки, ловившие каждый его взгляд и каждое движение руки. Фролов пил чай из блюдечка и по праву чувствовал себя султаном.
— Ну как? — поинтересовалась Лаптева. — Хорошо?
— Хорошо! Ага, очень! — растроганно забормотал он. — Спасибо… товарищи… девушки… дорогие вы мои девчонки!
Все были тоже растроганы и умильно глазели на пациента. А Милочка сообщила:
— Это еще не все. Еще — сладкий сюрприз!
Отворилась дверь, и вошла Вера. С пирогом на блюде.
Фролов взволнованно приподнялся на подушках.
— Вы?!
Вера молча смотрела на него. За нее ответила Лаптева:
— Она это, она. И пирог тоже ее — фирменный!
Вера так же молча приблизилась и поставила пирог на стол. Девушки принялись за дело: резали пирог, раскладывали ломти на тарелочках. А Вера через их головы, словно их и не было тут вовсе, не отрывая глаз от Фролова, спросила негромко:
— Виктор Петрович, как вы себя чувствуете?
Он отвечал так же — не замечая никого и ничего вокруг, словно они были наедине:
— Спасибо, Вера Николаевна, я чувствую себя хорошо.
— А ваше сердце? Не болит?
— Мое сердце не болит. Оно поет.
— Поет? О чем?
— О том, что… «Пусть и штормы, и торосы, верно ждет жена матроса!»
Девушки наконец услышали этот странный их разговор и притихли, глядя на Веру и Фролова. А те по-прежнему никого вокруг не замечали.
— Я никогда не слышала такую песню, — сказала Вера.
— Это хорошая песня, морская. Я давно ее не пел. И думал, уже никогда… Но вам я ее спою. Когда горло пройдет.
— Я буду ждать, поправляйтесь скорее. А может… может быть, вам еще что-нибудь нужно?
Лаптева не удержалась, влезла в их неземную беседу.
— Просите, Виктор Петрович! Просите что хотите — нынче ваш день!
— Да, — сказал Фролов. — Я попрошу.
Он выбрался из постели — в тельняшке, с замотанным горлом, в каких-то нелепых шароварах, босиком. Встал перед Верой, торжественный и смешной. И сказал:
— Я прошу… Вера Николаевна, я прошу вас: будьте моей женой!
3
И снова грянул Свадебный марш. Последний в нашей истории.
На весенние зеленые травы аллеи перед общежитием вышли жених и невеста — Фролов и Вера. Впервые его тельняшка скрылась под белой сорочкой, и он был затянут в
