Темное дело (сборник) - Кубаев Рауфжон Джамилович

3

Рябинину я нашел в бассейне. Она плавала и наслаждалась этим занятием. Рядом тусовался, естественно, Сюткин, и впервые в жизни я почувствовал что-то вроде уколов ревности.

— Привет! — помахала она мне из воды. — Можешь меня поздравить!

— Сюткин сделал тебе предложение? — глупо ухмыльнувшись, спросил я ее, — поздравляю!

Костя загоготал и ушел под воду.

— Я что, угадал? — чувствуя, что бледнею, спросил я Рябинину.

— Почти! — весело ответила она мне. — Мне предоставили отдельную жилплощадь!

— В каком смысле? — облегченно вздохнув, проговорил я. — Ты подавала на расширение?

Она подплыла к бортику и оказалась рядом со мной.

— Можно и так сказать, — ответила она. — Каюта Рохлина освободилась, и я попросила ее для себя. Мне дали.

— Еще бы. Кто, кроме тебя, мог ее попросить? Там же был труп, ты что, забыла?! — я сел перед ней на корточки.

Она тряхнула мокрыми волосами, и брызги полетели на меня...

— Я не верю в привидения, — сказала она будничным тоном. — Зато, наконец, обойдусь без вашего общества по ночам. Вы оба так храпите!

— Я не храплю! — запротестовал я. — Ты же прекрасно знаешь, что я не храплю. Сама говорила!

— Я хотела сделать для тебя приятное, — невинно смотрела она на меня. — Тогда… А теперь не хочу. И говорю тебе правду — ты храпишь.

— Вот так, да? — усмехнулся я.

— Ага, — сказала она.

— Но другие женщины мне тоже говорили, что я не храплю, — я намеренно, признаюсь, задевал ее гордость, но мне не хотелось оставаться смешным,

— Они тоже тебе льстили, — не моргнув глазом, сказала мне Рябинина. — А потом просто не хотели связываться. А мне — по барабану. Думай, что хочешь.

Вода около нас вспучилась, запузырилась, пошла волнами, от неожиданности Рябинина завизжала, и на поверхность вынырнула голова Кости Сюткина.

— Поцелуйтесь, — потребовала голова.

Рябинина, взяла его за волосы и окунула обратно в воду. Через полминуты, когда сопротивление Кости стало затихать, и я уже начал волноваться за его жизнь, она вытащила голову. Костя жадно хватал воздух.

— Ты что?! — задыхаясь, вопил он. — Я же не успел набрать воздуху!

— Так было бы неинтересно! — заявила Рябинина. — Проси прощения!

— За что?!

— За все! — твердо говорила ему Юлия. — За наглость, за бестактность, за хамство, за то, что водку пьешь и вообще за то, что ты — мужчина.

Я понял, что она сейчас не Костю топит — меня.

— Прости! — проникновенно попросил Костя, и, сжалившись, она его отпустила.

— Живи, несчастный…

Мне вдруг стало ужасно плохо. Я почувствовал ее — всю, до кончиков ногтей, всю без остатка, я, наверное, стал ею самой, то есть Григорий Лапшин на ничтожную долю мгновения вдруг стал Юлией Рябининой, но и этого кратчайшего мига мне хватило, чтобы понять как мне, Юле Рябининой, то есть я хотел сказать, как ей, Григорию Лапш… тьфу, черт, как ей, Юлии Рябининой, плохо живется на этом свете. И еще я понял кое-что, но что именно вам, господа, не скажу. Не обижайтесь, это слишком личное, такое не рассказывается.

Я решил сменить тему.

— Там хоть убрали? — спросил я.

— Где? — не поняла она.

Видимо, как и я, думала о другом.

— В каюте Рохлина?

Она пожала плечами.

— Зачем там будет кто-то убирать? Что у меня — у самой рук нет? Это вы привыкли к горничным.

— Так никто не делает, — возразил я.

— Почему? — удивилась она. — Что за чисто мужская точка зрения? — она убрала волосы на затылок и стала ужасно, пронзительно красивой. — Вообще-то, горничная там пыталась навести порядок, но я сказала ей, что это лишнее. Она, кстати, сказала, что многие женщины сами убираются в своих каютах: Вероника, Ольга, Стелла твоя любимая…

— Почему обязательно моя? — растерялся я. — Да еще — любимая?! Перегрелась на льдине?

— Вероника убирает в своей каюте? — задумчиво проговорил молчавший до сих пор Сюткин. — Уважаю. Не всякая актриса на такое способна.

— Она не просто актриса, — сказала Рябинина. — Она — советская актриса. Этим просто все сказано.

— Да, — кивнул я. — Советские люди впереди планеты всей. Знакомо.

— Причем тут это? — сказала Рябинина. — Я имею в виду элементарную скромность. Впрочем, тебе, Лапшин, этого не понять…

Разозлился я ужасно, и только этим обстоятельством можно объяснить то, что я сказал дальше:

— А может, они с Вячеславом Сергеевичем презервативы прячут, а?

Да, шутка была явно не из моего репертуара, заимствованная из подворотни. Они даже отвечать не стали.

Костя ушел под воду, оттолкнулся ногами от бортика и уплыл от греха, видимо, подальше. Рябинина тяжело вздохнула, будто имела дело с безнадежно больным и, откинувшись на спину, медленно поплыла вдоль пенопластовой дорожки.

Чувствовал себя я очень скверно.

4

Около двух часов я пролежал в каюте, забытый всеми. Настроение было хуже некуда, мне словно весь мир нагадил в душу, хотя я и понимал, что сам виноват. Буквально на секунду в каюту ворвался Сюткин бросил на соседнюю кровать пакет с мокрыми плавками, буркнул что-то нечленораздельное и умчался по каким-то там своим делам. Я попробовал его остановить, спросить что-то, не знаю, зачем, но хотел, чтоб он остался, но он замотал головой, что-то замычал, будто от невыносимой зубной боли и, хлопнув дверью, все-таки умчался.

Ну и хрен с тобой, зло подумал я. Если даже он волком на меня смотрит, то представляю, что думает обо мне Рябинина.

А может, это я мнительный такой? Может быть, у него действительно дела неотложные, у Сюткина? Может быть, они забыли уже давно о шутке моей неудачной, а я лежу тут и мучаюсь. А может быть, они знают, что я лежу тут и мучаюсь и поэтому не хотят оставаться со мной, находиться со мной, общаться со мной — мучайся, мол, Лапшин, тебе полезно?

Да, расшатались нервы… А у кого, интересно, не расшатаются при такой жизни? Подумаешь, пошутил. Что они — и впрямь не могут прятать в своей каюте презервативы?

Погоди-ка…

Меня чуть не подбросило с кровати. Но нет, сдержался. Перевернулся только на правый бок, свернулся калачиком и стал тщательно продумывать мысль, которая неожиданно пришла в мою многострадальную голову.

Это интересно. Это очень интересно. Ну конечно. Все сходится. Все сходится, мама родная! Я гений, я умница, я Шерлок Холмс и мисс Марпл в одном лице! Фанфары, гремите всю ночь!

Да, все вроде бы сходилось. И только одного я не понимал. Вернее, я не понимал двух вещей. А если быть совсем точным, то трех.

Кто убил Рохлина? Как убил? И — почему?

Хотя нет, почему его убили, я, кажется, знаю. Да и кто убил, могу сказать на девяносто девять процентов.

Значит, я все-таки не знаю только одной вещи. Только одной-единственной.

КАК убили Рохлина?

Мне нужно было срочно повидать Леву Яйцина.

5

Вместе с командиром лодки Зотовым Туровский и Яйцин что-то там, на «капитанском мостике», решали. Не уверен, что именно так называется это место на подводной лодке, но раз уж назвал так, пусть будет капитанским мостиком.

Так или иначе, поговорить с Левой не представлялось возможности. Бог его знает, сколько они там будут секретничать. У меня просто скулы сводило от нетерпения. Я знал, что нахожусь на пороге открытия, что вот-вот разгадаю эту загадку, что для того, чтобы пасьянс сложился окончательно, нужно совсем немного.

Но для того, чтобы все сошлось тютелька в тютельку, мне, как я думал, нужна была последняя деталь, самая что ни на есть главная, наиглавнейшая. Но вся штука в том, что я даже не представлял себе, как она, собственно, может выглядеть и что из себя может вообще представлять.

Я понятия не имел, что искал. Но как я знал из детективных романов, которые, кстати, терпеть не могу, там, в этих криминальных произведениях сыщику всегда не хватает одной маленькой зацепочки, одной малюсенькой детали, которую он все равно путем всевозможных перипетий находит, и когда она, эта заковырина назло всему, а иногда и назло здравому смыслу, все-таки находится, тогда оно, Добро, и торжествует. Тогда звенья цепи выстраиваются в одну стройную логическую цепочку, сыщик делает загадочный вид, и все персонажи смотрят ему в рот, когда он небрежно, с ленцой, уверенный такой в себе красавчик, в общем, изобличает преступника и выворачивает события, чтобы показать всем их изнанку, а вместе с ней — и ту правду, в поисках которой носились персонажи романа и читатели вместе с ними.