ЗАГОВОР ГОРБАЧЕВА И ЕЛЬЦИНА: КТО СТОЯЛ ЗА ХОЗЯЕВАМИ КРЕМЛЯ? - Александр Костин

Много говорилось и писалось о том, что Ельцин был настолько потрясен критикой в свой адрес, прозвучавшей после его «исторического» выступления на Октябрьском Пленуме ЦК, что он практически сразу же слег с тяжелым нервным потрясением. Однако на самом деле, хотя он и ходил туча тучей, но каких-либо осложнений со стороны здоровья не испытывал. Через неделю после Пленума ЦК КПСС Ельцин проводит заседание бюро МГК партии, на котором обсуждался вопрос о подготовке к празднованию 70-летнего юбилея Великой Октябрьской социалистической революции. Он выступил с докладом, но совершенно в другом русле, чем недавно на Пленуме. Подвели итоги работы за девять месяцев 1987 года. Они были неутешительными. План город провалил. Не справились с заданием уже не 15, а 39 предприятий. Только 5 районов из 33 выполнили обязательства.

7 ноября Ельцин как ни в чем не бывало пошел к Мавзолею на торжества по случаю 70-летия Октября. Увидев опального коллегу, члены Политбюро недоуменно переглядывались, хотя он еще был кандидатом в члены Политбюро, первым секретарем МГК: почему, мол, не сослался на плохое самочувствие? Но он пришел. И это еще раз говорит, что где-то в глубине души теплилась надежда: а вдруг все обойдется?!

Однако лучше всего опишет атмосферу, создавшуюся вокруг опального кандидата в члены Политбюро, сам Ельцин:

«7 ноября произошел интересный случай. Я — еще кандидат в члены Политбюро, поскольку Пленум ЦК, который примет решение о моем освобождении, пройдет позже. В день празднования юбилея Октября собрались Генеральные секретари и первые секретари коммунистических и рабочих партий соцстран. Они приехали на совместное совещание, а кроме этого, у каждого были отдельные беседы с Горбачевым. Безусловно, они задали вопросы обо мне, и, конечно же, он всю эту ситуацию рассказывал. Я могу только догадываться, что он говорил, но, конечно же, он считал во всем виноватым меня. И вот 7 ноября вместе со всем составом Политбюро и секретарями ЦК мы шли к Мавзолею, как всегда, по ранжиру — члены Политбюро по алфавиту, кандидаты по алфавиту, секретари ЦКпо алфавиту, ну, и, конечно, Горбачев первый… Руководители компартий сначала поздоровались с ним, как обычно, просто за руку, и все. Потом с нами. Доходит очередь до Фиделя Кастро — подхожу к нему, вдруг он меня троекратно обнимает и что-то по-испански говорит, я не понимаю, но чувствую товарищеское участие. Я жму руку и говорю: «Спасибо!» Настроение, конечно, было архиневажное. Дальше, через несколько человек, Войцех Ярузельский делает то же самое: троекратно обнимает и по-русски говорит: «Борис Николаевич, держись!» Я тоже так, тихонечко, сказал, что благодарен за участие. И это все на глазах у Горбачева и на глазах у остальных наших партийных лидеров. Это вызвало у них, пожалуй, даже еще большую настороженность по отношению ко мне.

Они старались не разговаривать со мной, как бы вдруг их не увидели за этим странным занятием. Хотя в тот период некоторые из членов Политбюро в душе, я думаю, поддерживали меня, может быть, не во всем, но поддерживали. Кое-кто из них прислал на праздник поздравительные открытки. Горбачев не послал. Но и я ему не послал тогда. Кто мне прислал — тем и я отправил. Конечно, в Политбюро были и есть люди, понимающие мою позицию, ценящие в какой-то степени самостоятельность суждений, поддерживающие внутренне мои предложения. Но их было немного».

То есть, ничто не предвещало, что буквально через двое суток наступит резкое ухудшение состояния здоровья и вдруг:

«9 ноября с сильными приступами головной и сердечной боли меня увезли в больницу. Видимо, организм не выдержал нервного напряжения, произошел срыв. Меня сразу накачали лекарствами, в основном успокаивающими, расслабляющими нервную систему. Врачи запретили мне вставать с постели, постоянно ставили капельницы, новые уколы. Особенно тяжело было ночью, в три-пять часов я еле выдерживал эти сумасшедшие головные боли. Ко мне хотела зайти проведать жена, ее не пустили, сказали, что беспокоить нельзя, слишком плохо я себя чувствовал»[216].

Что же случилось на самом деле? Да, действительно, «срыв» у Ельцина произошел, но какой? Его госпитализировали совершенно по другому поводу. И сердце и, тем более, голова у Ельцина были в полном порядке.

Вот как описал в своем дневнике случившийся у Ельцина «срыв» член Политбюро Виталий Воротников:

«9 ноября в понедельник, в 13.30 срочно пригласили в ЦК. В кабинете Горбачева собрались только члены Политбюро (Лигачев, Громыко, Рыжков, Зайков, Воротников, Чебриков, Яковлев, Шеварднадзе, Соломенцев).

Сообщение Лигачева. Ему позвонил второй секретарь МГК и сказал, что у них ЧП. Госпитализирован Ельцин. Что произошло? Утром он отменил назначенное в горкоме совещание, был подавлен, замкнут. Находился в комнате отдыха. Примерно после 11 часов пришел пакет из ЦК (по линии Политбюро). Ему передали пакет. Через некоторое время (здесь я не помню точно, как говорил Лигачев, — или потому, что ожидали его визы на документе и зашли к Ельцину, или он сам позвонил) к Ельцину вошли и увидели, что он сидит у стола, наклонившись, левая половина груди окровавлена, ножницы для разрезания пакета — тоже. Сразу же вызвали медицинскую помощь из 4-го управления, уведомили Чазова, сообщили Лигачеву. О факте знают несколько человек в МГК».

Председатель КГБ Виктор Чебриков дополнил рассказ Лигачева:

«В больнице на Мичуринском проспекте (спецбольница с поликлиникой 4-го Главного управления при Министерстве здравоохранения СССР), куда привезли Ельцина, он вел себя шумно, не хотел перевязок, постели. Ему сделали успокаивающую инъекцию. Сейчас заторможен. Спит. Там находится Е. И. Чазов (начальник 4-го Главного управления).

Что он говорит? Был порез (ножницами) левой стороны груди, но вскользь. Незначительная травма, поверхностная. Необходимости в госпитализации нет. Сделали обработку пореза, противостолбнячный укол… Во время заседания вновь позвонил Чазов. И еще раз подтвердил, что порез небольшой, можно два-три дня подержать. А вообще — это амбулаторный режим».

Горбачев пишет, что ему немедленно доложили о чрезвычайном происшествии: «Ельцин канцелярскими ножницами симулировав покушение на самоубийство, по-другому оценить эти его действия было невозможно. По мнению врачей, никакой опасности для жизни рана не представляла — ножницы, скользнув по ребру, оставили кровавый след… Врачи сделали все, чтобы эта малопривлекательная история не получила огласки. Появилась версия: Ельцин сидел в комнате отдыха за столом, потерял сознание, упал на стол и случайно порезался ножницами, которые держал в руке…»

Академик Чазов к тому времени уже не возглавлял 4-е управление, он стал министром здравоохранения, но, видимо, по старой памяти Лигачев попросил его выяснить, в чем дело. Бориса Николаевича осмотрели несколько профессоров, в том числе виднейший специалист в области грудной хирургии. Но их помощь не понадобилась.

По мнению Чазова, «произошел нервно-эмоциональный срыв затравленного человека, который закончился тяжелой реакцией, похожей на суицид (самоубийство). И все же это не был суицид, как пытались представить некоторые недруги Ельцина. И тогда, и спустя годы, не упоминая имени Бориса Николаевича, мне приходилось обсуждать эту ситуацию со специалистами-психиатрами, и все они в один голос говорили, что это больше похоже на инсценировку суицида. Люди, собирающиеся покончить с жизнью, говорили они, выбирают более опасные средства…

Для меня ситуация была ясна — это совершено в состоянии аффекта человеком, который в тот момент думал, что рушатся все его жизненные планы…»

Политбюро в тот день заседало долго, обсуждая и осуждая Ельцина. Никто не подумал о том, что переживший чудовищный стресс человек прежде всего нуждается в неотложной психологической и психиатрической помощи.

«Факт сам по себе беспрецедентный. Что это? Случайность или срыв? Форма протеста или малодушие? Не похоже на Бориса Николаевича… Факт скрыть не удастся. Станет известно в Москве. Надо принимать решение. Пленум МГК намечен или нет? Дата уже известна. Необходимо решать вопрос, откладывать нельзя. Однако следует подождать дополнительной информации о состоянии здоровья. Новые сообщения врачей — состояние удовлетворительное. Возбуждение после сна пройдет…

Члены Политбюро, секретари ЦК стали рассуждать. Обстановка в Москве, особенно в активе, сложилась в последние месяцы не в пользу Ельцина. Взялся он за дело по обыкновению активно, круто. Тезис при Гришине все было плохо — сначала срабатывал, давая повод для разноса и замены кадров. «Закручивание гаек». Хождения в народ — на заводы, стройки, в магазины. Выслушивал, критиковал старые порядки, давал обещания и авансы.

Но время идет, прошло почти два года, а дела не поправляются. Стали спрашивать, где обещанное. Да тут и в ЦК не только помогают, но и критикуют, требуют более результативной работы. К этому не привык Борис Николаевич!