Поездка в Обонежье и Корелу - Владимир Николаевич Майнов

30 к. в день. Для обеспечения будто бы продовольствия рабочих завод имеет обыкновенно свои магазины с съестными продуктами, откуда и производится продажа по жидовским непомерным ценам. Рабочий и на заводах и на сплаве более 40 р. не заработает (при цене на муку в 1 р. 20 и 1 р. 30 к.), а заводчики продают сотню стандартную досок по 15 фунтов в Англии, т. е. около 115 рублей на наши деньги. Цифры эти говорят сами за себя и комментировать их я считаю излишним, а прибавлю лишь, что милосердие заводчиков доходит до того, что за погибель работника они семье его выдают нередко целый куль муки! А кормить этакую прорву народа собственным малахитовым хлебом, разве это не накладисто? Таким-то вот побитым, лишенный милостью Бога помещиков, народ в силу обстоятельств все-таки обретается в кабале чуть ли не худшей; а тут еще грешным делом и свой брат подможет — подрядчик: порядит по полтине, а с лесопромышленника возьмет по шести гривен — стонет народ и ждет какого-нибудь Мессию, но Мессия до сих пор все не является, да вряд ли и явится когда в эти заброшенные места, где даже свинья ужиться не может — нежна слишком для тамошнего климата, изволите ли видеть, и где может ужиться только крестьянин, куда выносливее свиньи и не брезгует ни климатом, ни болотиной, ни тычком да скалой. Побывши с лесогонщиками, двинулись мы наконец дальше. Данило — он же деревня Сегежа наших карт, по словам приказчиков, только перед нашим приходом отправился с харчевой домой и потому можно было быть уверенным, что мы запопадем его дома. Любезные приказчики дали нам проводника, так как линдозеры никогда не бывали за порогами, и двинулись мы в путь по берегу, любуясь величественным видом порогов. Пройдя несколько верст глухим бором и часто сбиваясь с тропы, протоптанной лесовщиками, мы вышли однако часа через полтора опять на берег, саженях во ста вверх от порогов. Лодку взяли гоночную, огромную, чуть не с Ноев ковчег, и поплыли дальше. Но вот на правом берегу Сегежи, на горке показалась «хижа» Данилы. Погреблись к сходню-никто с берега не выходит на встречу; пошли в хижу — нет никого. Чистая беда! Линдозеры устали, но делать было нечего и пришлось им снова садиться в лодку и довезти меня до Данилы, который, по предположению гоночного проводника, должен был находиться верстах в 4-5 от дома, на «даче». Дача Данилы оказалась избушкою без крыши, построенною им на покосном месте; Данило находился на покосе с женою, сыном и дочерью и охотно согласился доставить меня на Сегозеро, на Каличьи острова, где, по его словам, можно будет нанять лодку до Паданов. Данило — личность чрезвычайно типичная; с его хижи начинается уже Корела; сам он кореляк, но прекрасно говорит по-русски и лицом даже, если бы не историческая «белоглазость», совершенно костромич или ярославец; высокий ростом, в плечах косая сажень, рыжеволосый, кудреватый — он, полагать надо, не только с порогом, но и с самим чертом сладит один на один; часто случается ему подниматься и спускаться по порогам одному «на веслах». «Как же это ты, Данило, справляешься?» Вынул мой Данило бумаженку и подает мне. Боже праведный! это как сюда попало? «....gegeben.... freiherr.... dorf.... Danilo Wocema.... dass ich wurde durch die Wasserfälle von Segescha durchge.... Schelm.... Kerl»[15] и затем какая-то подпись. «Откуда это у тебя, Данило?» «Прусского посланника я тут возил в Линдозеро, так он мне выдал». Куда только прусский посланник не заглянет? Ну что ему, кажется, делать на Сегеже? А был и удостоверение Даниле выдал — только вот Schelm-то что значит. А может и немчик какой-нибудь надсмеялся над простаком Данилой? Но вот опять пороги; заработала вся семья Данилина и так заработала, что пот градом катится с них. На одном пороге я было испугался даже, но скоро увидал, что Данило свое дело знает и вернее всего будет положиться на его знание дела. Лодка наша прямехонько направлялась на огромный камень, залегший на самой середине реки; семья Данилина действовала чуть не в 10 лошадиных сил и вот-вот, казалось, налетим мы на камень. Хрустнуло что-то в носу — это лодка в камень ударилась — и быстро понесло нашу лодку вниз по течению; опять ударилась лодка об берег и затем тихо и спокойно двинулась подле берега вверх по порогу. Оказалось, что попасть прямо к берегу невозможно и единственная возможность взобраться на порог — это проделать такой кунштюк, какой и проделал Данило. Патфайндер[16], да и только, — подумал я. А тут же на берегу, куда вызвал меня Данило, какие-то холмики нарыты. «Что это?» говорю. «Порог этот Попов-порог прозывается, потому поп, да с ним 20 крещеных, на ём потонули —  вот это самое место могилы их. Видишь 21 штука — так тут все и зарыты.» Утешительно, подумал я, для дальнейших путников знать, почему этот порог прозвался Поповым; нет, видно без Данилы тут и не суйся. Долго пробились мы на порогах, так что только часу в 7-м, вечера (в 10 ч. мы вступили в пороги) лодка наша въехала в прекрасный плес или озеро Воцема-Ламба, которое почему-то не изображено ни на одной карте, хотя и имеет длиннику целых 2 версты при такой же ширине. С полверсты за Воцема-Ламбой ехали мы еще по Сегеже, которая в этом месте суживается до 40 с. ширины, а затем совершенно неожиданно очутились на озере в проливе между его восточным берегом и островами. Сегозеро изображается на картах почти лишенным островов, но следует сознаться, что это отнюдь не рекомендует наших картографов и топографов, так как вся северо-восточная и восточная части Сегозера переполнены островами, которые в северо-восточном углу озера достигают значительных размеров (Каличьи острова) и затем тянутся длинною цепью до самых Паданов (Овечий, Бабий, Лесной и Шанда). Южный и западный берега действительно лишены островов.

LXII

От устья Сегежи до Каличьих островов считается лодкой 10 верст пути; лодка идет все время среди островов, покрытых лесом. Только около полуночи причалили мы наконец к сходням у берега. Пошел я будить кого-нибудь в избе, так как все в деревне спало уже мертвым сном. Вхожу в горницу — старуха корелячка встречает меня. «Как бы, говорю, матушка, сюда в уголок соломки постлать!» Сказал я это довольно громко. «Сейчас родный, только ты не громко говори — ишь у меня тут двое в оспице!» Как ножом