Американский детектив - 4 - Джон Гоуди

— Были, — вздохнул комиссар. — Они нас обманули, Чарли.

— Гони, гони вовсю! — кричал начальник полиции.

— До нас туда придет не меньше дюжины машин, — заметил комиссар. — Но они тоже опоздают.

Начальник округа так стиснул кулаки, что побелели костяшки пальцев.

Кто-то кричал на старика, и когда Анита Лемойн оглянулась, чтобы понять, что происходит, по крайней мере дюжина пассажиров перебралась в конец вагона. Театральный критик все ещё жался к ней, но она вдруг почувствовала, как его бушприт стремительно обвисает. Мужчина что-то буркнул и отошел. Она смотрела вслед, как он шагает к остальным.

Старик сидел, понурив голову, губы его дрожали. Какого черта он плачет? Неужели о себе и так и не появившихся красных огнях светофора разве он не прожил достаточно долгую жизнь? Рядом с ним, выпрямив спину и задрав подбородок, восседал воинственного облика негр; он перекинул ногу на ногу и небрежно ей покачивая. Отлично. По крайней мере, он сохраняет лицо. Мы с ним, гордый чернокожий жеребец и стареющая белая задница. Ах, да, ещё старая пьянчужка, та все ещё похрапывала, вся в грязи, и мечтала о грядущей бутылке. Прекрасное трио.

Поезд вдетел на станцию Саут-ферри, где на платформе его встретила уже знакомая картина: толпа сжимала кулаки и посылала им проклятья. Они снова нырнули во тьму туннели. И что теперь? Она заметила, как впереди туннель сворачивает, и поняла, что это значит. Они мчались слишком быстро, чтобы повернуть. Колеса сойдут с рельсов, поезд врежется в стену, в колонны...

Она пошире расставила ноги, крепко уперлась — и тут впереди вспыхнул красный свет, а под ним белый. В конце концов, старик оказался прав. Но было слишком поздно, они уже пошли на разворот...

Тут под ногами раздался страшный скрежет, её швырнуло вперед. Потом скрежет и крики донеслись из вагона. Но в окне все ещё мчалось назад рельсы, колонны, стены... Наконец, вагон накренился и остановился.

Растерянная тишина в конце вагона сменилась радостным хором голосов. Анита облегченно вздохнула: ну, что же, все остались живы Она повернулась и выглянула в дверь. Старик смотрел на неё и пытался улыбнуться.

— Ну, что же, юная леди, разве я не говорил, что поезд остановится?

Воинственный негр сунул испачканный кровью платок ему в руку.

— Старик, тебе лучше его сжечь, ведь на нем кровь негра.

Пьяньчужка что-то пробормотала и открыла глаза.

— Это Сорок вторая улица?

Точка, — подумала Анита, — старуха дошла до точки. Она открыла сумочку, достала десятидолларовую бумажку и бросила ей на колени. Та тотчас исчезла в складках одежды.

Через решетку аварийного выхода Лонгмен слышал шум города. Когда он начал поднимать крышку, кто-то едва не наступил ему на руку, и он в ужасе отпрянул назад. Человек прошел мимо. Лонгмен ещё немного поднялся по лестнице и обеими руками уперся в решетку. Ржавые петли заскрипели, и на него обрушился целый ворох мусора. Но он не отпустил решетку и навалился на неё всем весом. Когда его голова оказалась на уровне тротуара, позади внизу раздались выстрелы. На какой-то миг он замер, но потом двинулся дальше и наконец выбрался на тротуар.

Став лицом к стене парка, спиной к тротуару, Лонгмен медленно опускал решетку до тех пор, пока та не оказалась в дюйме от земли. Потом она с лязгом встала на место, подняв при этом облако пыли. Некоторые прохожие посмотрели в его сторону, но никто не остановился и не оглянулся. Знаменитое равнодушие обитателей Нью-Йорка, — с ликованием подумал он, перешел на восточную сторону улицы и влился в поток прохожих, двигавшйся мимо дома Клейна. Впереди в районе Семнадцатой улицы он заметил полицейскую машину. Человек, сидевший в ней, разговаривал через окно с одним из патрульных.

Не глядя по сторонам, Лонгмен прибавил ходу и свернул на Шестнадцатую улицу. Направляясь к востоку, он усилием воли заставил себя шагать нетеропливо. На Ирвинг-плейс он повернул налево, пересек улицу и пошел вдоль выцветшей от времени и непогоды кирпичной стены университета Вашингтона Ирвинга. У входа стояла кучка подростков — китаяночка с чрезмерно накрашенными губами и в очень короткой мини-юбке, тернокожая красотка и два чернокожих парня в кожаных пиджаках.

Когда он проходил мимо, один из парней повернулся к нему.

— Послушай, дядя, не поможешь парой долларов прилежному студенту?

Лонгмен оттолкнул протянутую руку. Парень что-то буркнул и отвернулся. Лонгмен пошел дальше. Впереди показалась кованная решетка и подстриженные деревья парка Грамерси. Он подумал о Райдере и вспомнил выстрелы, которые слышал, когда поднимался по лестнице. С Райдером все будет в порядке, убеждал он себя и пытался выбросить эти мысли из головы.

Теперь он повернул к востоку на Восемнадцатую улицу, пересек Третью авеню, а затем и Вторую, где доминировали массивные розовые постройки Стювесант Тауна. Потом он оказался возле собственного жилища. Это был грязно-бурый каменный доходный дом с закопченным фасадом и обшарпанным подъездом; из окон выглядывали в равной мере скучающие люди и собаки. Миновав массивную дверь, он поднялся по лестнице на второй этаж. Нашарил в кармане ключи, повозился с тремя замками, открывая их по очереди снизу вверх, вошел внутрь и так же по порядку сверху вниз запер все три замка.

Потом прошел узкой прихожей на кухню и пустил воду. Пока он стоял со стаканом в руке, дожидаясь холодной воды, неожиданное его охватило чувство небывалого триумфа.

Через пять минут после внезапной остановки Анита Лемойн заметила двоих мужчин, карабкавшихся в вагон через переднюю дверь. Первый, с нашивками машиниста, открыл своим ключом дверь кабины и нырнул туда.

Вторым был полицейский. Он поднял руки, чтобы остановить столпившихся вокруг пассажиров.

— Я ничего не знаю. Через несколько минут вас всех отпустят. Больше я ничего не знаю...

Вагон тронулся, буквально через несколько секунд подкатил к освещенной платформе станции Боулинг-грин и остановился. Анита выглянула в окно.

На платформе цепочка полицейских, взявшись за руки, пыталась остановить толпу нажимающих пассажиров. Человек в форме кондуктора подошел к вагону, держа в руках связку ключей. Двери со стуком распахнулись. Полицейских на платформе просто смяли. Они откатились в разные стороны, уступив неудержимому напору толпы, штурмующей вагон.

Глава 24

Прескот вышел на улицу в половине седьмого. Уже стемнело, воздух был чистым, словно промытым, как бывает иногда в холодную погоду, темнота маскировала уродство улиц. Дома он засунул голову под кран, потом так основательно растерся полотенцем, что кожу начало пощипывать, но это не принесло облегчения и не сняло усталости. Из окон открывался вид на внушительные здания, доставшиеся округу от прошлого; большая часть их опустела и лишь слабо подсвечивалась уличными огнями. Юристы, законодатели, судьи и политики уже разошлись. На улицах оставалось совсем немного прохожих, а скоро исчезнут и они, и останутся только пьяницы, бандиты и бездомные, жертвы и охотники.

Магазины на Фултон-стрит уже закрылись — или закрывались — и скоро вся торговая зона, доставшаяся людям его цвета кожи и выскочкам из Пуэрто Рико в наследство от тех, кто предпочел потерять её, но не делить с другими, тоже опустеет. Универсальные магазины надежно запирали, их охрану приводили в состояние боевой готовности, включали охранные системы, призванные защитить от грабителей. Закрыла свой киоск даже торговка газетами — немало повидавшая на своем веку особа просто фантастического возраста и стойкости.

Он отвел взгляд от гигантских заголовков на первых страницах. Чернокожий паренек, казавшийся большим в ковбойской шляпе и красном пиджаке оленьей кожи, сунул что-то ему в лицо.

— Брат, купи газету Пантер.

Прескот покачал головой и прошел мимо. Паренек последовал за ним. Днем улицы кишели чернокожими мальчишками, продающими газету Пантер. Ему редко приходилось видеть, чтобы кто-нибудь её купил. Может быть, они продавали её друг другу? Нет, — резко обрвал он самого себя, — не отвлекайся. Разве тебе не о чем больше думать?

— Послушай, неужели тебе не хочется знать, о чем здесь пишут?

Он грубо оттолкнул руку с газетой, паренек посмотрел на него. Прескот сделал несколько шагов, потом остановился.

— Ладно, дай одну.

— Отлично.

Он сунул газету подмышку. На другой стороне улицы располагался магазин грампластинок. Двери его были закрыты, огни притушены, но из динамика в витрине неслись раскаты тяжелого рока. Может быть, хозяин забыл выключить? Неужели этот могучий бас и тягучие голоса будут греметь всю ночь и отравят даже предрассветную тишину?