Тени Шаттенбурга - Денис Луженский

Не дожидаясь повторного приглашения, дети попрыгали с подоконника, но так и остались возле окна: как видно, все-таки не слишком доверяли взрослым.

– Тебя вчера никто не звал, – пробурчал Пауль, обращаясь к Кристиану. – Это меня один из ваших попросил сказать. Знал бы я, что получится, нипочем бы не согласился.

Юноша лишь устало махнул рукой: мол, дело прошлое.

– А ты знаешь, что случилось? – прищурился барон.

– Известное дело! – расплылся в щербатой улыбке мальчишка. – Я тут все вижу да примечаю!

Альма, насупившись, толкнула его в бок, и вихрастый сразу посерьезнел.

– Да, видел. Вот он, – худенький палец указал на Микаэля, – за Кристианом пошел и сестра моя с ним. А я следом.

Нюрнбержец только головой покачал.

– Выходит, ты видел вчера чудовище, – утвердительно сказал фон Ройц. – И был в лесу, когда на вас напали. Если не врешь, конечно.

Пауль аж на цыпочки привстал от возмущения.

– Я вру-у?! – воскликнул он. – Да хватит толкаться!

Это было сказано уже Альме, снова пихнувшей его в бок кулачком, – девочка наверняка опасалась, что знатный господин рассердится на ее дерзкого приятеля.

– Не вру я. Хоть чем поклянусь: был тогда в лесу. И чудище видел. А вот Заноза тоже там была, да ничего не увидала.

– Вчера и тогда, в лесу, ты видел такое же чудовище?

– Нет, – уверенно сказал мальчик и зябко повел плечами: все-таки бравада его была напускной, и он явно боялся. Потому, наверное, и пришел сегодня сюда – к людям, имеющим и силу, и власть, хотел избавиться от страха. – Вчерашнее черное и говорит. А то, лесное, – белое, как рыбье пузо, и ухает вот так: у-ух, у-ух! Оно всех и убило – Петера, Уве, Ганса с Гюнтером, а потом еще за на…

– Ганса и Гюнтера не чудище убило, – сказала вдруг Альма и, когда Пауль осекся, изумленно глядя на подругу, продолжила с явной неохотой: – Это были… монахи. Не из города.

– Вот, значит, как, – произнес фон Ройц ровным голосом, но Кристиан увидел, как побелели, вжимаясь в столешницу, пальцы барона. – Ты уверена, девочка?

Альма кивнула.

– Что ж, тогда все сходится. Все, все сходится…

Меж тем Пауль возмущенно уставился на подругу.

– Чего ж ты раньше молчала? – спросил он с обидой. – Не рассказала почему?

– А что бы ты сделал?! – вскинулась та, и Николас, шагнув вперед, положил руки им на плечи.

– Ну-ка, тихо, сорванцы. Не бузите.

Дети притихли.

– Что ж, – сказал Ойген. – Вы нам очень помогли.

Как-то одинаково вздохнув, Альма и Пауль полезли обратно на подоконник. Миг – и девочка кошкой выскользнула за окно, а мальчик, обернувшись, спросил:

– Если мы вам так уж помогли, можно я монету себе оставлю?

– Какую еще монету? – рассеянно спросил барон, уже изучая повешенную на стену карту округа Финстер: ее он вытребовал у бургомистра сразу же по приезде.

– Ну которую мне ваш солдат дал, чтобы я вот ему, – палец вновь указал на Кристиана, – наврал.

– Оставь, оставь, – фон Ройц пожал плечами. – Впрочем, погоди-ка…

Он выудил из висевшего у пояса замшевого кошеля два даллера и бросил их мальчишке: Пауль оба подхватил на лету стремительно, как ласточка – летящую муху.

– Одну тебе, одну этой… Занозе, – и барон снова повернулся к карте.

Пауль фыркнул – мол, ясное дело! – подмигнул Кристиану и скрылся с глаз.

– Есть еще кое-что, – произнес фон Ройц, не отводя взгляда от очертаний гор и лесистых долин. – Бургомистр говорит, будто один из горожан, некий Ахим Шустер, весьма интересуется всем, что в округе происходило с самого основания города. И даже будто бы записывает то, о чем ему довелось узнать.

Кристиан оживился. Хроника городской жизни за десятки лет? Наверняка там немало интересного!

– Если в то, что здесь творится, вовлечены монахи Ротшлосса, – продолжил Ойген, – значит, нечто подобное должно было случаться и прежде. Ведь отец Герман верховодил в обители не год и не два.

– А значит, что-то может найтись в записях, которые ведет этот Шустер.

– Схватываешь на лету.

– Вы не будете против, если к старику схожу я?

– Тебя проводит кто-нибудь из моих людей.

– Не стоит, – юноша покачал головой. – Нам ведь не нужно, чтобы он испугался, правда?

3

Человек шагал по плохо освещенному коридору, и его сутана то сливалась с густыми тенями, то выплывала из них – казалось, будто клочья темноты липнут ко грубой ткани монашеского одеяния. Под опущенным капюшоном светлело лицо – загорелое и румяное, как у моряка, мало подходящее аскету, что проводит дни в тесной монастырской келье.

Женщины в одинаковых бело-черных одеяниях, попадавшиеся ему навстречу, шарахались прочь, прижимались к стенам, исчезали за дверями своих комнат. Мужчина не обращал на них внимания, каждое его движение было преисполнено целеустремленности, и он точно знал, куда ему идти.

Вот сюда – в маленькую часовню, способную вместить одновременно не более десятка молящихся. Сейчас здесь находились только трое, и все равно комнатка казалась тесной. На звук его шагов две женщины обернулись – высокие, по-крестьянски крепко сложенные и совсем еще юные; они не слишком удивились, разглядев посетителя, но обе уставились на него с одинаковым негодованием. А потом третья женщина что-то негромко произнесла, и юницы послушно покинули часовню.

– Вильям, – произнесла Агнесса с укоризной, – ты снова пугаешь моих девочек.

– Я помню правила, мать.

– И у тебя есть причина, чтобы их нарушить?

– Разумеется.

Настоятельница наконец-то повернулась, окинула склонившегося в уважительном поклоне мужчину холодным и строгим взглядом.

– Эйнар тоже с тобой? – спросила она сухо.

– Нет, он сейчас в городе.

– Зачем?

– Ойген фон Ройц, – произнес монах столь спокойно и уверенно, будто говорил про мешки с репой, привезенные на кухню обители. – Он кое-что узнал про нас.

– «Кое-что»… – Губы Агнессы скривились, на лицо легла маска отвращения. – И что же нового сумел вызнать Ворон?

– Помните детишек, которым повезло уйти от етуна?

Еще бы она не помнила! С этой проклятой истории и начались все их нынешние беды. Едва усмиренную, но плохо обученную тварь упустили люди Германа, а ловить-то пришлось всем миром: отряжать в поисковые отряды лучших следопытов и молиться, чтобы рыщущие вокруг города пятерки монахов не попались на глаза случайным свидетелям. Увы, исправить оплошность по-тихому не вышло – етун наткнулся на играющих в лесу детей раньше, чем до него самого добрались верные.

Тут недоумки из Ротшлосса напортачили снова: из шести сопляков двое сумели сбежать, их рассказ о чудовище взбаламутил стоячую воду городского болота. Пусть ненадолго, но страсти вскипели, из Шаттенбурга в Рим ушло подписанное ратманами письмо. А курия – о, ирония судьбы! – вместо того чтобы посмеяться над нелепым посланием, отправила в медвежий угол далекой Силезии своего человека.

Аббатиса вздохнула: инквизитор не стал бы для них проблемой, если бы не Ойген фон Ройц. Может ли такое быть, будто барон и священник прибыли сюда независимо друг от друга? Поверить в случайность ничуть не легче, чем в то, что папа договорился с императором.

– Они увидели больше, чем рассказали тогда, – произнес Вильям.

– Кто? – Агнесса с трудом отвлеклась от мрачных мыслей.

– Те детишки. Пришли к фон Ройцу и признались, будто видели не только чудище, но и кого-то из братьев.

Скверно. После летнего происшествия Агнесса приказала не трогать детей – их пропажа могла пробудить новые подозрения. Выходит, щенки оказались умнее, чем можно было предположить, а вот она… ошиблась?

«Гордыня – грех! – мысленно усмехнулась женщина. – Спасибо, Создатель, за напоминание».

– Когда это случилось?

– Сегодня утром. Надежный человек известил меня так быстро, как только смог.

– И что ты предпринял?

– Отправил в город Эйнара и троих верных с ним. Все снаряжены, лишь ожидают приказа.

Второй раз она ту же ошибку не повторит.

– Пусть теперь сделают все аккуратно. Да не пускают в ход ножи и удавки – незачем впустую разбрасываться тем, что может нам послужить.

– Я понял, мать.

– Сколько верных Германа уцелело?

– Дюжина. Двое из них ранены.

Мало! Ох, как же мало! Проклятие на твою голову, Ворон!

– Из моих девочек к Возвышению готовы две. А новенькие от Ротшлосса…

– Никто из них не добрался до Чертогов, мать.

Агнесса сжала сухие кулаки, выдохнула сквозь зубы. Не ошиблась ли она и в этом? Конечно, Герман был старым глупцом, не достойным Высшей Силы, и все же он приносил пользу общему делу, его обитель исправно пополняла ряды верных. Зря она понадеялась, что, сцепившись с бароном, несговорчивый союзник безнадежно ослабнет в схватке и наконец-то уступит нагретое место у кормила власти. Ворон и его воины оказались слишком грозным противником – Герман бездарно погиб, а их общий враг усилил свои позиции.