Все люди – хорошие - Ирина Волчок

– Нет. – Он сказал это так категорично, как будто ему предложили нечто совершенно невообразимое: продать родину, бросить мать, ударить женщину или ребенка.

– Что нет, что нет? Ты вообще меня слушаешь?

– Я поеду, Николай Георгиевич. – Наташка уже переоделась и явно ждала окончания их разговора. Он не слышал, как она вошла.

– Ты не можешь… – он хотел сказать «бросить меня», но она перебила:

– Простите меня, мы все уже решили.

Это было настолько окончательно, что его как заморозило. Они собрались быстро. Андрюшка, вволю покатавшийся на Зоське, подбежал поцеловать его на прощание. От Андрюшки крепко пахло лошадью, переодеть его для прогулки они с Наташкой как-то не додумались. Женщины терпеливо ждали, Наташка опять смотрела куда-то в сторону. Он услышал свой голос как бы со стороны:

– Наташа, ты уверена?..

– Да, – ответила она, так и не взглянув на него.

Когда за ними закрылась входная дверь, к столу подошел Игорь. Помолчал, повздыхал, сочувственно сказал:

– Слышь, Коль, я чего думаю: выпить бы тебе надо. Водочки, стаканчик. А?

Николай Георгиевич не ответил, даже не взглянул в сторону Игоря, встал и пошел в спальню. Там он лег на ту половину кровати, где сегодня – сегодня? – спала Наташка, и уставился в потолок. Выпить, конечно, хорошо бы, только не поможет, он знал. А еще знал, что при Игоре пить нельзя. Ни к чему. Его одежда, та, которую она носила сегодня целое утро, лежала на краю кровати, аккуратно сложенная. Он взял свою – ее! – футболку, скомкал и прижал к лицу…

В такси по дороге к дому Людмила и Наташка молчали. И так все ясно. Водитель все время принюхивался к лошадиному запаху, которым пропиталась одежда Андрюшки, но спросить, чем это так странно пахнет, не решался. Пассажиры явно ехали то ли с похорон, то ли на похороны – не следует им глупые вопросы задавать. Да и заломил он за эту поездку из города в деревню, потом в другую деревню, а потом еще и обратно… Много заломил, недельную зарплату. Поэтому пусть пахнут чем хотят.

Когда уже подъезжали к дому, Людмила не выдержала, спросила, как они погостевали. Андрюшка начал рассказывать про то, как проснулся, а никого дома нет, потом дядя Игорь пришел его на Зоське катать, а Зоська черная, а дядя Игорь сказал, что черные бывают только коровы, а лошади – вороные…

Людмилу интересовало совсем другое. Людмилу интересовало, что Наташка сказала дядьке, а если ничего не сказала сама, то о чем он ее спрашивал и как. То, что он отпустил их просто так, – ничего не значит. Он выглядел не просто расстроенным, а таким… На него смотреть было невозможно. Она его никогда таким не видела.

Вчера она вошла в дом – и попала в триллер. На полу кровь, на стенах кровь… Пытаясь сохранить самообладание, она даже подумала: ну вот, только трупа не хватает. Она настроилась на длительное ожидание – скорее всего, Владимир уехал куда-нибудь, появится под утро, будет пережидать, пока ее злость и обида улягутся.

Он лежал на диване и спал. По крайней мере, ей так сначала показалось. Она стала тормошить его, говорила, что хватит придуриваться, но он не просыпался. Спиртным пахло, но слабо, да он и не напивался никогда до беспамятства, и она испугалась. Сбегала на кухню за водой, облила его, он с трудом открыл глаза и понес какую-то чушь про машину. Машину она видела, припарковался он совершенно по-хамски, чуть ли не поперек дороги. Ключевым словом оказалось Наташкино имя. Она ждала, что он будет изворачиваться, объяснять, что его не так поняли, или делать вид, что ничего не понимает сам.

Но он сразу сказал, что произошла ужасная вещь, он пытался изнасиловать их помощницу по хозяйству. То есть, конечно, не изнасиловать, а склонить, ну, в общем, он не думал…

Это Людмила знала и так, но дальше пошло страшнее. Владимир держал ее за руку и, не глядя в лицо, рассказывал, как влюбился в Наташку, примерно с третьего взгляда, как постоянно думал о ней, как торопился домой не потому, что его там ждали жена и сын, а потому, что хотел просто услышать ее голос. Как ревновал – к Егору, к дяде Коле… Как следил за ней, когда дома никого не было, как подгадывал момент… Как представлял себе, как они все будут жить, чтобы и им с Наташкой было хорошо, и она, Людмила, ничего не узнала.

Но они же стали так близки в последние два месяца, ужасалась она, неужели в постели с ней он представлял себе Наташку? Вот тогда Владимир впервые посмотрел на жену.

– Я не знаю, – сказал он. – У меня в голове давно все перепуталось. Как-то получилось, что все время я думал о ней, а понял, что люблю тебя. И только тебя.

Она смотрела ему в глаза и знала, что он говорит правду. Как бы дико и невероятно все это ни звучало.

Они разговаривали всю ночь. Владимир то углублялся в подробности своего сумасшествия, то терял контакт с реальностью. В какой-то момент Людмила поняла, что, когда он выпадает из реальности, он обдумывает самоубийство. Раньше во время ссор он или отмалчивался, или уходил от темы. В эту ночь он был предельно откровенен с женой. Прощения не просил. Имелось в виду, что прощения ему нет и не будет.

Под утро он задремал. Людмила пошла на кухню, поставила чайник. Вдруг подумала: как непривычно без Наташки. Это и дня не прошло, а что потом будет? Конечно, она не боялась, что не справится с хозяйством, – в конце концов, можно и человека нанять. И стала представлять себе, что по дому ходит совершенно посторонняя женщина, всюду сует свой нос…

Даже странно: то, что Наташка всюду сует свой нос, ей даже в голову ни разу не приходило. А Андрюшке как сказать, что Наташа ушла и не вернется? Это ж какая истерика начнется!

И конечно, муж. Полная откровенность, это безразличие отчаяния, то, как подробно он ей все рассказал… Он не надеется на прощение. Это плохо, это просто опасно, ведь что угодно может с собой сделать. Надо убедить ее вернуться, у нее доброе сердце, она отходчивая, она не может бросить их семью в такой трудный момент. Владимир больше никогда не посмотрит на Наташу как на очередную добычу. После того, что он ей сегодня ночью наговорил, – нет, это просто невозможно.

Половина седьмого. Ираиде, что ли, позвонить, посоветоваться? Наверное, еще рано. Зазвонил телефон, неожиданно и пронзительно. Вот, кому-то уже и не рано, подумала она. А вдруг это дядя Коля, вдруг у него получилось то, что не вышло у них с Ираидкой, вдруг Наташа ему все рассказала? Тогда все, дядька и разрешения ее спрашивать не станет, прихлопнет Володьку как муху. Не брать трубку? И что это изменит? Людмила обреченно пошла к телефону.

Трубка возмущалась Ираидиным голосом, спрашивала, не убила ли она там собственного муженька. Людмила облегченно вздохнула, сказала, что сама собиралась поговорить с подругой, вкратце изложила факты и свои предположения относительно того, как им всем жить дальше. Ираида замолчала, усваивая информацию, а потом заявила, что волнует ее другое. Наташка ни за что не согласится вернуться, но идти ей некуда. И денег она никаких не возьмет, может, кроме тех, которые заработала. Что там, тысяч двадцать? Чуть побольше? Этого хватит на пару месяцев снять квартиру и на хлеб. Дальше-то что?