Тайга шумит - Борис Ярочкин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Значит, и эстакада должна работать в две смены? — словно не замечая усмешки Заневского, сказал Столетников.
— Если трелевать в две смены, то — да.
«Заманчивая мысль, — подумал Александр и потер варежкой висок, — интересная». Но не получится ли так, что тогда леса не хватит?
— Можно прибавить на валке леса по электропиле, и справятся, — отвечает Заневский, — тем более, что завал во всех бригадах… Но как люди работать станут? Темно, свет нужен… электролинию надо провести… — задумчиво говорит Заневский, сосредоточенно морща лоб.
— Вот вы и обошлись без «но», — блеснул глазами Столетников, — Павел Владимирович, сюда-а, скоре-е! — зовет он Леснова, разговаривающего поодаль с сучкорубами, — и, когда тот подходит, рассказывает о мысли Заневского.
Павел молчит.
— Да нет, товарищи, все это ерунда, — безнадежно машет рукой Заневский, оглядывая заваленную хлыстами пасеку.
— Почему же? — поворачивается к нему Леснов.
— Да где это видано, чтобы в лесу работали ночью? Не-ет, это самая настоящая фантазия!
— И фантазером теперь стали вы, — подхватывает Павел, улыбаясь. — А фантазия, товарищи, соблазнительная, честное слово! Попробуем, а?
— Попробовать-то можно, — нерешительно роняет Заневский, — но, боюсь, влетит нам за это…
— Да-а, — бюрократов и трусов в канцеляриях сидит еще немало, — улыбается Столетников. — Но ничего, мы тоже умеем воевать! А волков бояться — в лес не ходить. Так, что ли, Павел Владимирович?
— Сделаем так, — подытожил Павел, — соберем людей, расскажем, посоветуемся. Думаю, Михаил Александрович не ошибся… Да, никто еще ночью в лесу не работал, — взволнованно говорит он, — а мы попробуем, начнем. Кому-то начинать надо!
Он смотрит на растроганное лицо Заневского и, протягивая руку, крепко жмет его широкую ладонь.
— От всего сердца, Михаил Александрович, от всей души!.. Сегодня обсудим все, а с понедельника начинайте ставить столбы и натягивать электропровода. Вы предложили — вам и испытывать. Согласны?
— Да разве я откажусь?!
39
Над тайгой простуженным, осипшим голосом пропел гудок.
— Кончай работу, ребята! — кричит Верхутин лесорубам, выключая мотор электропилы и смахивая рукавом пот с лица. — Будет на сегодня, хорошо поработали!
— Еще бы, больше тысячи кубиков за неделю дали!
— А сколько будем давать, когда в две смены эстакада, трелевка да вывозка работать начнут?..
Николай слушал и улыбался.
На лесоскладе из лесорубов почти никого уже не было, только две автомашины, сигналя, ждали бригаду Верхутина. Люди заторопились, шофер нажал на стартер. Машина тронулась. Побежали назад заснеженные деревья, полетели из-под колес брызги снега.
— Завидую я вам, — сказал Верхутину шофер, не отрывая взгляда от ветрового стекла. — Почет вам и уважение, не то, что наша работенка…
— Ты о чем? — не понял Верхутин.
— Да так… к слову пришлось… Думаю бросать баранку да к вам, трактористом. Примете, а?
— Теперь трактористы нужны будут: вывозка и трелевка в две смены работать станут, — отвечает Верхутин и, оторвавшись от спинки сиденья, подается вперед, всматриваясь вдаль.
Около клуба толпа, кто-то стоит на трибуне. Григорий взглянул на шофера, как бы спрашивая: по какому случаю митинг? Шофер приветливо улыбается:
— Вас ждут, весь поселок встречает!
Духовой оркестр грянул марш. Машины остановились. Их тотчас обступили, помогли лесорубам сойти на землю, повели ближе к трибуне, где в руках Заневского развевались алым бархатом переходящие вымпела.
— Товарищи! — поднял руку Столетников. — Сегодня наш леспромхоз чествует наших лесорубов: бригаду Верхутина, заготовившую за неделю тысячу шестьдесят пять кубометров леса. Это рекордная цифра по области, а может быть, и по стране!
Кто-то захлопал в ладоши, толпа подхватила, возбужденно зашумела, заколыхалась.
— Мы сообщали министру об успехе верхутинцев, только что получен ответ. Разрешите зачитать его вам.
«Поселок Таежный. Директору Леснову. Замполиту Столетникову. Начальнику лесоучастка Заневскому. Бригадиру Верхутину. От всего сердца поздравляю вас и лесорубов Верхутина со славным успехом. Премирую лесорубов денежными премиями, а бригадира и электропильщика Уральцева именными золотыми часами. Выражаю уверенность, что вы не успокоитесь на достигнутом и свой опыт передадите другим, возглавите движение «тысячников».
Министр лесной промышленности».Последние слова замполита утонули в приветственных криках толпы.
Дальнейшее промелькнуло перед глазами Николая, как сон. Кто-то жал ему руку, обнимал; он не помнил, как принял от Заневского переходящий вымпел, не помнил, что говорил в ответном слове, но, должно быть, сказал хорошо, так как ему долго аплодировали, а потом всю бригаду собрали вместе, и фотокорреспондент, ослепляя лесорубов вспышками магния, щелкал затвором аппарата.
40
Удивительно хороша весна на Урале!
Еще всюду по низинам и оврагам журчат талые воды, еще в лесу кое-где уцелели куски рыхлого, ноздреватого снега, еще вязка земля, а по буграм и увалам уже зацветают подснежники, фиалки; березки, еще день-два назад оголенные и сиротливые, вдруг оделись нежными, бледно-зелеными лепестками и радостно зашелестели ими. Сквозь жухлую прошлогоднюю траву густо пробиваются усики молодой, новой…
А встанешь на зорьке, выйдешь во двор, прислушаешься, и тянет тебя в лес, туда, где бормочут и чуфыркают на токах косачи, где поет глухарь, и тоненьким мелодичным свистом перекликаются рябчики.
А воздух, чистый и нежный, наполненный весенним ароматом, слегка пьянит и кружит голову, и, кажется, не надышаться им.
— Весна… скоро май, — улыбаясь говорит Зина, распахивая окна комнаты, и, присев на подоконник, смотрит вдаль, на тайгу.
И вдруг — слабость, резкие боли в животе.
«Неужели сегодня?» — Она прилегла на кровать. Боли немного стихли, но ненадолго. Через несколько минут Зина уже встала и с тоской оглядела комнату. Хотелось кого-нибудь позвать, услышать ободряющие слова. Но позвать некого.
«Подожду немного, может, утихнут боли, иначе мне не дойти! — подумала она и прислушалась. В коридоре раздались чьи-то шаги, судя по походке — Русакова. — Таню позвать, попросить, чтобы проводила? — Нет, ни за что! Я сама как-нибудь дойду… О-о-ой!»
Она несколько минут сидела на стуле, ожидая, когда станет легче, потом поняла, что ждать больше нельзя, и стала медленно собираться. Сложила пеленки, распашонки, завернула все в одеяло и, закрыв квартиру, вышла из дома.
На дворе было тепло.
Время от времени по улице прогуливался ветерок, на дорогах в навозе копошились воробьи; у карнизов домов деловито хлопотали ласточки, строя гнезда.
Но Зина ничего не замечала. Бледная, с искаженным от боли лицом, она медленно брела к больнице, часто останавливалась и, прикусив губу, сдерживала себя, чтобы не закричать.
На полпути пошатнулась — у нее закружилась голова, — и едва добралась до скамеечки у забора. Присела.
«Ну, что, что это такое, хоть бы немного отпустило… — в отчаянии думала она и беспомощно оглядывала пустынную улицу. — И никого нет, хоть бы кто увидел…»
Ее увидели. Подбежали игравшие во дворе ребятишки, спросили:
— Тетенька, вы почему плачете? Вас обидели?
— Нет, ребята, ничего… я… ушиблась… идите, играйте, — с трудом ответила она и попыталась улыбнуться, но лицо исказилось гримасой от нового приступа боли.
«Надо идти, надо скорее идти, — твердила Зина, не в силах уже сдерживать слезы».
Она с трудом поднялась и, держась за забор, пошла.
Вот уже показалась больница.
Еще немного, еще сто шагов, и все, ей помогут. Только надо не останавливаться, только надо идти. И Зина, напрягая последние силы, идет дальше. Она уже не плачет, у нее нет слез. Она только кусает до крови губы и, тяжело дыша, невольно стонет.
Калитка. Осталось отодвинуть задвижку и пройти двор, а там родильный дом. Но задвижка не поддавалась. И Зина стала кулаками стучать по штакетнику. Она не помнила, сколько уже стучала, опустившись в бессилии на землю, казалось ей, прошла вечность, пока ее увидели. Выбежали акушерка и няня и, подхватив ее под руки, повели в помещение.
«Ну вот… и добралась», — облегченно вздохнула Зина, успокаиваясь.
41
Николай пришел с работы в седьмом часу.
Солнце еще не скрылось. Оно висело над тайгой, багряное, огромное, окруженное прозрачной дымкой. Тянулись с криком и гоготом косяки гусей, время от времени пролетали журавли, оглашая тайгу курлыканьем.
«Завтра выходной, — подумал Николай, — надо встать затемно и на старицу с чучелом податься, селезней пострелять!»
