Будешь моей мамой - Ирина Волчок

– Шурка. – Игорь даже зажмурился, чтобы не видеть ее отчаянных глаз. – Шурка, а зачем тебе восемнадцати ждать? Ты ведь школу окончила уже… Вот и поступай в какой-нибудь наш институт. А жить у нас будешь. А? И с Ольгой, и с котенком, все вместе.

– Какой институт? – с отчаянием крикнула Шурка. – Сентябрь на носу! Все экзамены прошли уже! И где я деньги возьму?

– Спокойно, – решительно оборвал ее Игорь. – О глупостях не думай. Главное – твое принципиальное согласие. Ну и родители чтобы не против были. Как думаешь, уговорим мы их?

– Да, – неуверенно буркнула Шурка, глядя на него с отчаянной, сумасшедшей надеждой.

Глава 25

Игорь опять не мог заснуть. Пойти, что ли, побродить по саду? Свитер придется надеть, ночь сегодня прохладная. Или так после юга кажется?

Последняя ночь в Семине. Завтра надо возвращаться в город. Послезавтра приезжает Шурка. А послепослезавтра Ольга идет с Чижиком к этому своему врачу. Сколько событий. Как же, заснешь тут.

Игорь оделся, вышел на балкон, постоял, бездумно глядя в высокое звездное небо, и потихоньку побрел к Ольгиной комнате. И зачем? Просто по привычке. Дверь на балкон она, наверное, закрыла – холодно же. Но даже если и не закрыла… Теперь уже он никогда не припрется к ней среди ночи… Теперь уже и средь бела дня он старался ни словом, ни взглядом, ни случайным прикосновением не напугать ее, даже не насторожить. Теперь уже и не думал о себе – только о ней. Иногда ему казалось, будто он слышит ее мысли, чувствует ее чувства, испытывает ее боль, тоскует ее тоской, радуется ее радостью.

Конечно, так не бывает. Так не может быть. Так не должно быть. Так можно любить только своего ребенка. Но в том-то и дело, что он любил ее не как ребенка. Он любил ее как Адам Еву. Потому что других женщин просто не было. Он любил ее, как утопающий любит воздух, как наркоман дозу… любил как сумасшедший, как дикарь, самый дикий из всех диких дикарей… И больше всего на свете ему хотелось схватить Ольгу в охапку и утащить в свою пещеру, в джунгли, в пампасы, подальше от всех, и никогда-никогда не выпускать добычу из рук. Единственная сложность – надо, чтобы добыча при этом радовалась, а не боялась, смеялась, а не смотрела молча своими невыносимыми глазами раненого олененка…

Игорь зажмурился и вдруг представил, как своими руками душит этого Григория. Так ясно представил, что даже пальцы судорогой свело. Он разжал кулаки, перевел дух и вдруг успокоился. Нет, Ольге это не понравилось бы. Ну и все, ну и забыли.

А дверь у нее открыта. Это она зря, ночи уже холодные, простудится еще… Игорь попытался осторожно прикрыть балконную дверь, но тут у его ног что-то зашевелилось. Зашуршала бумага, и в абсолютной тишине особенно громко раздался пронзительный кошачий мяв.

– Тихо ты! – зашептал Игорь. Наклонился, пошарил вокруг, подхватил Муську и прижал ее к груди. – Ты чего по ночам шастаешь? Сама не спишь и другим не даешь.

Муська ловко повернулась у него на ладони, вцепилась игрушечными коготками в свитер и целеустремленно полезла вверх. У плеча чуть не сорвалась и опять пронзительно заорала.

Игорь замер, прислушиваясь к тому, что делается в Ольгиной комнате, ничего не услышал и потихоньку пошел прочь, придерживая котенка ладонью и шепча ему в ухо:

– Бессовестный зверь. Эгоистичный. Невоспитанный. Никакого от тебя покоя ни днем ни ночью. Выдрать бы тебя, тварь лопоухая…

– Игорь Дмитриевич! – Голос Ольги за его спиной был тихий, но такой напряженный, будто струна звенела. – Вы куда Муську уносите?

Игорь чуть не споткнулся, остановился и медленно обернулся. Ольга стояла в дверях своей комнаты, с ног до головы закутанная во что-то светлое. Лицо ее Игорь не различал, но ему почему-то казалось, что она кусает губы. Он медленно пошел к ней, виновато шепча:

– Это мы тебя разбудили, да? Ты извини, я нечаянно… Дверь у тебя открыта была, я прикрыл, а тут Муська разоралась… Ну, думаю, сейчас всех разбудит, дай, думаю, унесу…

– Куда?

– К себе, куда же еще. – Игорь подошел вплотную и теперь видел, что она и вправду кусает губы. – У меня тепло. Ты не беспокойся, ей там хорошо будет. Или, может, она от голода орет? Хотя вечером целую тарелку творога сожрала. А может, ее и ночью надо кормить? Как маленьких детей, а? Так я сейчас молока согрею. Ты ложись, поздно совсем, а завтра суеты столько… Ложись, ложись, я сам с этой тварью лопоухой справлюсь.

Лопоухая тварь завозилась у него на плече, перебралась поближе к шее, ткнулась в щеку мокрым носом и оглушительно замурлыкала прямо в ухо. Игорь тихо засмеялся и повертел головой, пытаясь отстраниться:

– Видишь, как подлизывается! Это она про молоко услышала… Оленька, ты что? Тебе холодно? Иди ложись скорей, простудишься еще…

Ольга стояла, низко опустив голову, туго кутаясь в огромную белую шаль, которую ей подарила Этери на прощание, и кисти шали качались и вздрагивали – Ольгу крупно трясло.

– Простите меня, – произнесла она странным голосом. Оглянулась, нашла полотняный садовый табурет и опустилась на него, все так же не поднимая головы и стягивая шалью ссутуленные плечи. – Простите меня, Игорь Дмитриевич… Я думала, что вы… Я черт знает что подумала.

– Что ты подумала? – растерялся Игорь. – За что тебя прощать?

– Я подумала, что вы хотите Муську выбросить. – Ольга сжалась совсем комочком и уткнулась лбом в колени.

– С какой стати? – начал Игорь и замолчал. Он вспомнил, что рассказала ему Шурка о пропавшем щенке, и опять словно ощутил в своих руках шею этого Григория. Помолчал, пережидая слепящий приступ ненависти, и неожиданно для себя спросил: – Ты знала, как твой щенок пропал?

– Знала, – не сразу ответила Ольга. – Григорий сам рассказал. Только не признался, куда увез… А то бы я его нашла. А откуда вам известно?

– Шурка рассказала. Только она думает, будто ты не знала.

– А я думала, что она не знает.

Игорь пошарил в углу балкона, нашел еще один раскладной табурет, уселся на нем рядом с Ольгой, обнял ее за плечи одной рукой, а другой обхватил обе ее тонкие холодные ладошки и прижал их к своей горячей щеке. Против обыкновения она не отобрала рук и не отстранилась.

Оказывается, молодая весенняя радость вовсе и не умирала в нем, она просто спала где-то в своем укрытии в области солнечного сплетения, а теперь вот проснулась, высунула нос, захлопала голубыми наивными глазами…

«Заглохни, – приказал Игорь своей молодой весенней радости. – Ничего не происходит. Она просто расстроена, ей сейчас абсолютно все равно, кто ее обнимает». – «Ну да, ну да, – робко согласилась молодая весенняя радость. – Я ничего, я просто так. Я еще немножко побуду, ладно?»