Всемирная литература: Нобелевские лауреаты 1957-1980 - Борис Мандель

– Говорит Костерт, – голос у него был подобострастный, тон – ледяной, – нам еще предстоит уточнить с вами гонорарный вопрос, господин Шнир.

– Пожалуйста, – согласился я, – не вижу никаких препятствий.

– Ах, так? – сказал он.

Я молчал, тогда он начал снова, и в этом его пошло– ледяном тоне появились прямо-таки садистские нотки.

– Мы условились платить сто марок клоуну, который в то время стоил все двести… – Он сделал паузу для того, конечно, чтобы дать мне время прийти в бешенство, но я по-прежнему молчал, – тут он сорвался и заговорил в свойственной ему хамской манере:

– Я отвечаю за общественно полезное дело, и совесть запрещает мне платить сто марок клоуну, цена которому от силы двадцать, я бы даже сказал – красная цена.

Я не видел причин прерывать молчание, закурил сигарету, подлил себе жидкого кофе и прислушался к его пыхтению.

Фрагмент спектакля «Глазами клоуна» Санкт-Петербургского театра на Васильевском острове

– Вы меня слушаете? – спросил он. – Да, я вас слушаю, – сказал я и стал ждать, что будет дальше.

Молчание – хорошее оружие; в школьные годы, когда меня вызывали к директору или на педагогический совет, я всегда упорно молчал. Пусть-ка добрый христианин Костерт на другом конце провода немножко попотеет; жалости ко мне он не почувствовал – для этого он был слишком мелок, – зато он стал жалеть себя и, в конце концов, пробормотал:

– Предложите что-нибудь, господин Шнир.

– Слушайте хорошенько, господин Костерт, – сказал я. – Я предлагаю вам следующее: вы садитесь в такси, едете на вокзал, берете мне билет до Бонна в мягком вагоне… покупаете бутылку водки, приезжаете сюда в гостиницу, оплачиваете мой счет, включая чаевые, и оставляете в конверте ровно столько денег, сколько потребуется мне на такси до вокзала; кроме того, вы обязуетесь перед своей христианской совестью отослать мой багаж в Бонн за ваш счет. Ну, как, согласны?

Он что-то подсчитал и откашлялся.

– Но я ведь хотел заплатить вам пятьдесят марок.

– Хорошо, – ответил я, – тогда садитесь на трамвай, и вам это обойдется еще дешевле, согласны?

Он снова что-то подсчитал.

– А не могли бы вы взять багаж в такси?

– Нет, – сказал я, – я повредил ногу, и мне не под силу возиться с багажом.

Видно, христианская совесть, наконец, зашевелилась в нем. – Господин Шнир, – сказал он мягко. – Сожалею, но я…

– Полноте, господин Костерт, – сказал я, – я бесконечно рад, что могу сэкономить для протестантской церкви пятьдесят четыре, а то и пятьдесят шесть марок.

Я нажал на рычаг, но трубку положил рядом с аппаратом. Он из того типа людей, которые способны позвонить снова и еще долго молоть вздор. Пусть лучше покопается на досуге в своей совести. Мне было очень худо. Да, я забыл упомянуть, что природа наделила меня не только меланхолией и головными болями, но и еще одним почти мистическим даром: я различаю по телефону запахи, а от Костерта приторно пахло ароматными пастилками «фиалка». Пришлось встать и почистить зубы. Затем я прополоскал рот последним глотком водки, с большим трудом снял грим, снова лег в кровать и начал думать о Марии, о протестантах, о католиках и о будущем. Я думал также о канаве, в которой со временем буду валяться. Когда клоун приближается к пятидесяти годам, для него существуют только две возможности: либо канава, либо дворец. Во дворец я не попаду, а до пятидесяти мне еще надо кое– как протянуть года двадцать два с хвостиком. То, что Кобленц и Майнц отказали мне в ангажементе – Цонерер расценил бы это как «сигнал тревоги номер 1», – вполне соответствовало еще одной особенности моего характера, о которой я забыл упомянуть: безразличию ко всему.

В конце концов, и в Бонне есть канавы, да и кто может заставить меня ждать до пятидесяти?

Темой «Самовольной отлучки» («Entfernung von der Truppe», 1964) и «Конца одной командировки» («Das Ende einer Dienstfahrt», 1966) также является противодействие официальным властям.

Аверс памятной медали Г.Белля

Более объемный и гораздо более сложный сравнительно с предшествующими произведениями роман «Групповой портрет с дамой» («Gruppenbild mit Dame», 1971) написан в форме репортажа, состоящего из интервью и документов о Лени Пфейффере, благодаря чему раскрываются судьбы еще шестидесяти человек. «Прослеживая на протяжении полувека немецкой истории жизнь Лени Пфейффера, – писал американский критик Р. Локк, Белль создал роман, воспевающий общечеловеческие ценности».

Г.Белль на церемонии вручения Нобелевской премии

«Групповой портрет с дамой» был упомянут во время присуждения Беллю Нобелевской премии (1972), полученной писателем «за творчество, в котором сочетается широкий охват действительности с высоким искусством создания характеров и которое стало весомым вкладом в возрождение немецкой литературы». «Это возрождение, сказал в своей речи представитель Шведской академии К.Гиров, – сопоставимо с воскресением восставшей из пепла культуры, которая, казалось, была обречена на полную гибель и, тем не менее, к нашей общей радости и пользе, дала новые побеги».

Белль – без сомнения, выдающийся художник– реалист. Война в его изображении – мировая катастрофа, болезнь человечества, унижающая и разрушающая личность. Для маленького человека война – несправедливость, страх, муки, нужда и смерть. Фашизм, по мысли писателя, идеология бесчеловечная и подлая, он спровоцировал и трагедию мира в целом, и трагедию отдельной личности.

Всем произведениям Белля свойствен тонкий психологизм, раскрывающий противоречивый внутренний мир его персонажей. Он, скорее всего, следует традициям классиков реалистической литературы, особенно Ф.М.Достоевского, которому, кстати, посвятил сценарий телефильма «Достоевский и Петербург».

Очередное издание Г.Белля на русском языке

В поздних произведениях Белль все чаще поднимает острые нравственные вопросы, вырастающие из критического осмысления современного ему общества.

К тому времени как Белль получил Нобелевскую премию, его книги стали широко известны не только в Западной, но и в Восточной Германии, и даже в Советском Союзе, где было распродано несколько миллионов экземпляров его произведений (первый рассказ Белля на русском языке был опубликован в 1952 году в журнале «В защиту мира»). Гражданская позиция Белля, его творческая манера и приверженность к реализму всегда вызывали интерес в Советском Союзе. Он неоднократно бывал в СССР, ни в одной стране мира Генрих Белль, пожалуй, не пользовался такой любовью, как в России. «Долина грохочущих копыт», «Бильярд в половине десятого», «Хлеб ранних лет», «Глазами клоуна» – все это переводилось на русский язык до 1974 года. В июне 1973 года «Новый мир» завершил публикацию «Группового портрета с дамой». А 13 февраля 1974 года Белль встретил в аэропорту высланного А.Солженицына и пригласил домой. Это было последней каплей, хотя правозащитной деятельностью Белль занимался и раньше. В частности, вступался за И.Бродского, В.Синявского, Ю.Даниэля, возмущался русскими танками на улицах Праги. Впервые после долгого перерыва Генриха Белля напечатали в СССР 3 июля 1985 года (за несколько дней до смерти…).

Вместе с тем Белль сыграл заметную роль в деятельности ПЕН-клуба, международной писательской организации, посредством которой он оказывал поддержку авторам, подвергавшимся притеснениям в странах коммунистического режима. После того, как Александр Солженицын в 1974 году был выслан из Советского Союза, он до отъезда в Париж жил у Белля.

«Поруганная честь Катарины Блюм» в Голландии

В том же году, когда Белль оказал помощь Солженицыну, он написал публицистическую повесть «Поруганная честь Катарины Блюм» («Die verlorene Ehre der Katharina Blum»), в которой выступил с резкой критикой продажной журналистики. Это рассказ о несправедливо обвиненной женщине, которая, в конце концов, убивает оболгавшего ее репортера.

В 1972 году, когда пресса была переполнена материалами о террористической группе Баадера Мейнхоф, Белль пишет роман «Под конвоем заботы» («Fursorgliche Вlagerung». 1979), в котором описываются разрушительные социальные последствия, возникающие из-за необходимости усиливать меры безопасности во время массового насилия.

Иллюстрации М.Блюмеля к книге Г.Белля «Солдатское наследство»