Освободители - Роберт Харви

Латиноамериканские историки не перестают спорить о значении исторической встречи между Боливаром и Сан-Мартином, которая состоялась в Гуаякиле в 1822 году. Нам мало известно о том, что там происходило и о чем говорили два этих великих человека. Латиноамериканские историки разделились на три группы. Те, кто симпатизирует Боливару, считают Сан-Мартина педантичным реакционером, стремившимся поставить Южную Америку в зависимое положение от европейских монархий. Другие видят в Сан-Мартине человека, сумевшего подчинить личные интересы общественному долгу. Сан-Мартин отдал свои войска Боливару и оставил пост главнокомандующего ради победы над испанцами. Сан-Мартин пожертвовал своим великолепным будущим государственного деятеля ради общих интересов. Третья группа историков не согласна с утверждением, что два великих лидера войны за независимость в Латинской Америке ненавидели друг друга. Они считают, что их неприязнь друг к другу преувеличена, и находят соглашение, к которому они пришли, закономерным и дружеским. Их объяснения очень удобны для тех, кто хочет переписать историю, но должны быть сразу отвергнуты. Возможно, кому-то они покажутся логичными, но мы не можем игнорировать то, о чем написал Сан-Мартин в письме к Боливару после этой встречи. Этот документ свидетельствует в пользу второй версии, так извращенной латиноамериканской историографией. Впоследствии Боливар пытался изобразить себя в самом выгодном свете, а Сан-Мартина — в наихудшем.

После освобождения Новой Гранады и Венесуэлы Боливар начал быстрое продвижение на юг. Он хотел прийти в Перу раньше Сан-Мартина, опередить его, дабы тот не смог называться главным освободителем континента. Присоединение Перу (сейчас на этой территории находятся два государства — Перу и Боливия) означало увеличение размеров Великой Колумбии почти в два раза. Это затруднило бы экономическое развитие ее южных соседей — Чили и Аргентины. Если бы Боливар достиг этой цели, то правил бы почти всей Южной Америкой. Возможно, это была бы самая большая территория, находящаяся под управлением одного человека. Она превосходила бы даже империю Наполеона — по размерам, но не по населению. На пути Боливара к этой цели стояли только большая испанская армия, все еще удерживавшая свои позиции в Перу, и Сан-Мартин. Головокружительное восхождение Боливара к власти и успеху после ряда неудач и за столь короткий срок позволило ему уверовать в свои необыкновенные способности, в свое величие.

Отвечая на письмо Сан-Мартина с поздравлениями по поводу создания Великой Колумбии, Боливар откровенно льстил ему. Через полтора года после того, как Сан-Мартин вошел в Лиму, Боливар по-прежнему заискивал перед ним. Когда-то Сан-Мартин послал отряд под командованием Санта-Круса на помощь Сукре, который находился в осаде в Гуаякиле. Это решило исход сражения в пользу патриотов. Он также внес вклад и в победу при Пинчинче, которая стала ключом к освобождению Кито. Помня об этих военных заслугах Сан-Мартина и его офицеров, Боливар тепло благодарил «освободителей юга… которые стали нашими лучшими друзьями и братьями по оружию». В июне 1822 года Боливар вновь написал Сан-Мартину и предложил ему участие в военной операции против роялистов в Перу. Ко времени их встречи в 1822 году в судьбах обоих произошли изменения. После взятия Кито Боливар получил новый кредит доверия. Кампания Сан-Мартина в Перу, напротив, была погублена. Сам Сан-Мартин сказал о ней так: «Это была война не за территории и славу, а война убеждений». Боливар хотел извлечь как можно больше выгод из своей последней победы. Он начал убирать своих противников политическими методами и разрабатывал действия в этом направлении так же тщательно, как военные операции. Признавая лидером только себя, Боливар отводил Сан-Мартину роль благородного, но все-таки подчиненного ему союзника. Парадокс в том, что более аристократичный по происхождению Боливар на самом деле оказался намного примитивнее Сан-Мартина.

Узнав, что Сан-Мартин готовится отплыть в Гуаякиль, Боливар поспешил покинуть Кито и горными тропами спустился на побережье, чтобы опередить его.

Гуаякиль в 1820 году сохранял свою «независимость». Его правителем был Хосе Ольмедо, которого поддерживали Сан-Мартин и адмирал лорд Кокрейн. До прихода Сукре в 1821 году большинство населения этого портового города симпатизировало Сан-Мартину.

Боливар пришел в Гуаякиль на две недели раньше Сан-Мартина и решительно присоединил город к своим владениям. О’Лири описал, как это происходило:

«На третий день колумбийские партизаны собрались вместе, стащили с флагштока флаг Гуаякиля перед резиденцией генерала Боливара и заменили его флагом Колумбии. Военные корабли, стоявшие на реке, немедленно отреагировали салютом… Генерал Боливар, судя по всему, не одобрил эту акцию. Он приказал мне заменить колумбийский флаг и заверить хунту, что все это произошло без его ведома и что он крайне недоволен этим поступком своих людей. И тем не менее флаг Гуаякиля больше никогда не был поднят.

Тем временем начала заседать ассамблея, состоящая из депутатов от различных кантонов провинции. Она была созвана с согласия генерала Боливара для решения судьбы провинции…

Генерал Боливар, давший формальное согласие на созыв этой ассамблеи, во время ее работы занервничал, узнав о том, что там происходит. Он приказал своему секретарю отправить в адрес ассамблеи письмо с заявлением, что вопросы, которые там обсуждаются, не имеют отношения к делу. Боливар в связи с этим настаивал на принятии немедленного решения. Намек был понят, и Гуаякиль объявили провинцией Колумбии…»

Торжественное шествие Боливара по Гуаякилю было, как обычно, триумфальным. Люди несли приветствия, сделанные из цветов. На одном из них было написано: «Симону Боливару — молнии войны, радуге мира — от народа Гуаякиля». Звуками музыки и грохотом пушек жители города воздавали почести Освободителю.

Сан-Мартин вышел в море из порта Кальяо, что в Лиме. Его путь лежал через устье реки Гуайас. Он получил от Боливара письмо с благожелательными, но обманными словами:

«С превеликим удовольствием, мой лучший друг, я впервые называю тебя именем, которое подсказало мое сердце. Я называю тебя другом. Нашу дружбу мы должны пронести через всю жизнь. Узы дружбы — единственные узы, способные связать братьев по оружию, в делах и в мыслях. Если ты не приедешь в город, для меня это будет потерей, равной поражению в битве. Ты не должен лишать меня удовольствия обнять тебя, моего лучшего друга и друга моей страны, здесь, на земле Колумбии.

В Гуаякиле все хотят видеть великого человека и, если это возможно, прикоснуться к нему. Неужели ты лишишь нас этого удовольствия? Это просто невозможно. Я жду тебя и буду встречать, когда и где бы ты ни появился. Для меня большая честь принимать тебя в этом городе.

Ты говоришь, что солдатам достаточно нескольких часов, чтобы обсудить дела, но их недостаточно, чтобы удовлетворить дружескую привязанность, счастье узнавания дорогого человека».

Сан-Мартина очень удивило это приглашение на «колумбийскую землю». Одной из главных целей его поездки было утверждение положения Гуаякиля, но его опередили. Сан-Мартину не хотелось праздновать победу Боливара. Сразу по прибытии в порт Гуаякиля он отказался сойти на берег, но на следующее утро все же смягчился и сошел на пристань, где его уже ждал Боливар. Под звуки труб и грохот пушек эти друзья-недруги обнялись. Верхом на лошадях они въехали в город. Они были абсолютно разные: опьяненный успехами и поклонением толпы Боливар, улыбающийся, нервный, худой, с горящими глазами, и высокий, благообразный, серьезный Сан-Мартин, всегда сдержанный и аристократичный.

Красивая девушка от имени всех женщин Гуаякиля возложила лавровый венок на голову Сан-Мартина. Он смутился, так как чурался публичных почестей. Он предпочел бы снять венок с головы, но не хотел обидеть девушку и оскорбить этим жестом жителей города, поэтому со свойственной ему застенчивостью произнес: «Я не заслужил этих почестей. Есть много более достойных, чем я, людей. Но я сохраню этот подарок в память о ваших патриотических чувствах и о вас, жители Гуаякиля. Сегодня один из самых счастливых дней в моей жизни».

После обеда Сан-Мартин посетил здание городского собрания, где встретился с Боливаром. Они уединились на несколько часов. На следующий день они встретились опять во второй половине дня и провели вместе четыре часа. Эти встречи происходили без свидетелей, поэтому мы не можем с точностью знать, о чем они говорили. Однако сразу после этих встреч с Сан-Мартином Боливар продиктовал своему главному советнику Хосе Габриэлю Пересу секретное письмо, предназначенное министру иностранных дел Колумбии. Это, несомненно, предвзятое мнение: «Покровитель не сказал ничего нового. Он говорил о непонятных вещах, не связанных с военными и политическими делами. Его суждения были поверхностны. Он постоянно переключался с одной темы на другую и смешивал серьезные проблемы с банальными. Если характер Покровителя[1] не так фриволен, как это было во время беседы, то можно предположить, что он намеренно вел себя так развязно. Его Превосходительство[2] не верит, что у Покровителя столь легкомысленный характер, потому у него создалось впечатление, что тот намеренно вел себя именно так».