Уплыть за закат - Роберт Хайнлайн

Каждую неделю я писала Бетти Лу и Нельсону. Мой бедный негодный кузен явился домой в понедельник после объявления войны и сказал Бетти Лу.

– Золотко, я придумал верный способ улизнуть от армии!

– Какой же? Кастрация? Не слишком ли жестоко?

– Что-то вроде, как мне сдается. Угадывай еще.

– Знаю! Ты сядешь в тюрьму.

– Лучше. Я вступил во флот.

И нашими рудниками стала управлять Бетти Лу. Я не сомневалась, что она справится – она была посвящена во все детали с тех пор, как мы стали главными компаньонами. А если у нее не было горного образования, то его не было и у Нельсона. Производственной стороной дела занимался наш компаньон: диплома он тоже не имел, но уже двадцать пять лет занимался добычей белого металла.

Мне казалось, у них получится. Должно было получиться. Тут уж "хочешь жить – умей копать".

В эти военные годы все люди в нашей стране стали делать то, чего не делали раньше, – хорошо ли, плохо ли, но они старались. Женщины, которые раньше и лошадьми-то не умели править, водили трактора, потому что их мужья ушли приканчивать кайзера. Недоучившиеся медсестры ведали целыми палатами, потому что дипломированные сестры надели форму. Десятилетние мальчишки, вроде моего Джорджа, вязали квадратики на одеяла британским "томми" и покупали облигации Детского займа на заработки от разноски газет. На улицах подписывали на заем ("доллар в год"!), выступали "четырехминутные ораторы" и собирали пожертвования девушки из Армии Спасения, которых обожали все военные. Все старались делать что-нибудь полезное – от скручивания бинтов до сбора ореховых скорлупок и персиковых косточек для противогазов. А что же делала Морин? Да ничего особенного. Я стряпала и вела хозяйство на семью из десяти человек, с большой помощью четырех старших и даже восьмилетней Мэри. Никогда не отказывалась скручивать бинты для Красного Креста. Следила, чтобы наша семья соблюдала все экономические меры, предписанные мистером Гербертом Гувером <Г.Гувер, впоследствии президент США, в годы войны занимался продовольственной помощью голодающим Европы> , – дни без мяса, без хлеба, без сладкого, и училась печь пирожки и торты из сорго, кукурузного сиропа и меда (все это не нормировалось, а сахар нормировался) – ведь побратимы капрала Бронсона могли слопать целый противень этого добра.

Инициатором побратимства выступила Кэрол, объявив капрала Бронсона "своим солдатом". Мы поочередно писали ему, а он писал нам всем, но особенно отцу.

Церковь призывала "усыновлять" одиноких солдат. Кэрол хотела, чтобы мы усыновили капрала Бронсона – мы так и сделали, спросив сначала разрешения у Брайана, которое он прислал нам с обратной почтой.

Я писала мужу каждый день – рвала свои письма, если находила в них плохие новости или намек на жалость к себе, то есть снова и снова, пока не научилась писать настоящие письма Лукасты, поднимающие воинский дух, а не подрывающие его.

Тогда, в начале войны Брайан находился недалеко от нас – в лагере Фанстон близ Манхэттена, штат Канзас, милях в ста к западу от Канзас-Сити.

В первые три месяца Брайни ни разу не побывал дома. А потом стал приезжать на короткие уик-энды – с полудня субботы до вечера воскресенья – когда удавалось подъехать с кем-нибудь из офицеров. На автомобиле можно было успеть туда и обратно с субботы до восьми утра понедельника, на поезде нет.

В то время поезда вообще-то ездили быстрее автомобилей, ведь мощеных дорог было мало, а в Канзасе, насколько я помню, их не было вовсе.

Существовала прямая железнодорожная линия – Юнион Пасифик. Но по железной дороге в первую очередь пропускали военные эшелоны, во вторую – товарные поезда, идущие на восток, в третью – прочие транспортные поезда, а пассажирские поезда ходили, когда путь больше никому не требовался. Мистер Мак-Аду <министр финансов, в то время занимавшийся и путями сообщения> строго соблюдал законы военного времени.

Поэтому Брайан мог вырваться домой лишь тогда, когда был свободен кто-то из сослуживцев, имевших автомобиль.

Иногда я задавалась вопросом, не жалеет ли Брайан, что продал "Эль Рео Гранде", но никогда об этом не заговаривала, как и он. Думай о хорошем, Морин! Сейчас война, и твой муж – солдат. Радуйся, что в него пока не стреляют и что он может хотя бы изредка бывать дома.

Бойня в Европе становилась все более жестокой. В марте 1917 года свергли русского царя, в ноябре коммунисты-большевики сбросили правительство президента Керенского и сразу же сдались Германии.

Тут и пришел наш черед. Дивизии обстрелянных немецких солдат перебрасывались с восточного фронта на западный, где только что высадилась во Франции небольшая группа наших войск. Союзникам приходилось туго.

Я этого не знала. Дети, конечно, тоже. Подозреваю, что они считали, будто их отец стоит двух немецких дивизий.

В мае восемнадцатого года я сообщила мужу, что в его прошлый приезд мы "выбили чек": у меня была задержка на две недели. Знаю, у многих женщин это еще ничего не значит, но у Морин это верный знак. Я чувствовала такую эйфорию, что старалась не читать газет и только наслаждалась своими ощущениями.

Брайан всегда звонил мне не из лагеря, а из Манхэттена, чтобы поговорить свободно.

– Это плодовитая Мать-Крольчиха?

– Не так громко – Клод, разбудишь моего мужа. Моя плодовитость оправдает себя через восемь месяцев. – Поздравляю! Так я, стало быть, приеду на Рождество – раньше я тебе ни к чему.

– Слушай, Роско: я же не в монастырь ухожу, а всего лишь жду ребенка.

У меня есть другие предложения.

– Уж не от сержанта ли Бронсона?

У меня перехватило горло, и я не ответила.

– Что с тобой, любимая? Дети слушают?

– Нет, сэр. Я забрала телефон в нашу спальню, а больше наверху никого нет. Дорогой, он такой же упрямый, как и мой отец. Я приглашала его к нам, и отец приглашал, и Кэрол приглашает на каждой неделе. Он благодарит и отвечает, что не знает, когда его отпустят в увольнение. Сознается, что некоторые уик-энды у него свободны, но он не успевает добраться туда и обратно за такой короткий срок.

– Что ж, похоже на правду. Машины-то у него нет. Он оставил ее не то Айре, не то Брайану младшему.

– Чушь. Сын Уэстонов приезжает домой каждый уик-энд, а он только рядовой. По-моему, меня отвергли.

– Ник Уэстон каждый раз ездит за сыном в Джанкшен-Сити, сама знаешь.

Ну ладно, не переживай, Мейбл: деньги на столе. Я видел сегодня любимого солдата Кэрол.

Я подождала, пока сердце вернется на место.

– Да, Брайни?

– Похоже, я согласен с Кэрол. И с mon beau-pere. Я давно уже выяснил, что Бронсон – наш лучший инструктор: проверяю его оценки каждую неделю. А сам он напоминает мне Айру – так Айра мог выглядеть в его возрасте.