Чёрный полдень (СИ) - Тихая Юля

А потом садилась — и бралась за другие нити. Разрезала их на равные отрезки, связывала узлом, вешала на гвоздик от картины и плела, плела, плела.

Плела чёрно-красно-белый шнурок, а потом свивала шнурки вместе. Концы обжала медными колпачками, и к ним привесила пушистые тяжёлые кисти.

— Меня зовут Олта, — сказала я важно, и цветные искры рассыпались по тяжёлой малиновой мантии колдуна. — Олта Тардаш из Марпери. Я голос жреца Луны, и по поручению лунного господина…

Был почти конец мая, и город пропах рекой и сиренью, пьяной и ядовитой. Пару недель назад по набережным прокатился шёлковый паланкин, в котором прибыли в хрустальный дворец какие-то важные лунные, но я видела их только на мутных фотографиях в газете.

— Наш склеп? — колдун встревоженно посмотрел на тёмное небо, а затем посторонился в дверях: — Проходите.

Это был довольно простой дом, какого-то не очень значительного рода. В склепе здесь были толстые деревянные опоры, наборный паркет и потолок, выложенный мелкой плиткой и ракушками; саркофаги были такие же, все один к одному, в дереве и с ракушечным декором.

— Спасибо, — сухо сказала я. — Это всё.

— Если на то воля Луны, — задумчиво протянул колдун. —Госпожа голос, кажется, будет дождь. Вызвать для вас водителя?

Я покачала головой, поправила свитер на плечах и спустилась по ступеням.

Я не боялась дождя. Мне даже хотелось отчасти вымокнуть, чтобы снова почувствовать себя живой. Но пока только ветер гнал по улице вниз пыль и кленовые серёжки, трепал платье, звенел нитями в моих волосах. Я глянула вверх и всё-таки ускорила шаг.

Сверкнуло. Это молния разбила небо, ткнулась белыми шипами в громоотводы, прокатилась по холмам вибрацией. Вслед за ней — грохот: такой оглушительный, что заложило уши. Иссиня-фиолетовые, глубокие глухие тучи клубились над головой, комкались и скручивались.

Молния рождалась где-то в глубине, и тогда тучу на долгое мгновение высвечивало изнутри, будто кто-то зажёг в тумане фонарь. Потом это свечение затухало, и вместо него разбегался по куполу неба слепящий разряд.

Их было пять или шесть подряд, злых ветвистых молний, звенящих в воздухе сухим электричеством. Ветер пугано прятался в юбке, измученно скрипнула едва зацветшая груша.

Туча вздохнула — шумно и совсем по-человечески. И в город осколками ударил дождь.

liii.

Вперёд неё в комнату вошёл запах: плотный, тяжёлый запах духов, сладких и неуловимо несъедобных. Вкусно, — и вместе с тем так много и так ярко, что нелегко вынюхать за духами человека.

Колдунья, конечно. Высокая, полная, очень холёная. Пухлые белые пальцы все унизаны перстнями, длиннющие ногти заточены и выкрашены алым; гостья была одета в расклешённые брюки и атласную блузку с пышным бантом и крупной брошью, а светлые кудри прикрывала зелёная — в тон к брюкам, — шляпка с густой тёмной вуалью.

— Добрый день, — дружелюбно сказала женщина. — Верно ли я слышу, что вы — госпожа Олта Тардаш из Марпери?

— Д-да, — с заминкой признала я. Было раннее утро, и я только накинула халат поверх ночной рубашки. — А вы?..

— Моё имя Лира. Я приехала за саваном.

— О. То есть, да. Да, сейчас. Проходите…

Кровать была ещё разобрана, и в целом по комнате плыл ленивый сонный дух, а в луче света плясали пылинки. Я украдкой сцедила зевок в кулак, придвинула к гостье стул, а сама полезла в короб в шкафу, где хранила саван, завернув его в простынь от пыли. Витой шнур я намотала на картон от упаковки чая.

Колдунья оглядывалась с интересом и даже легонько коснулась пальцами колеса швейной машинки.

— Она… умерла? — неловко спросила я, развязывая узлы простыни. Кажется, с ними я немного перестаралась.

— Сгинула, — так же доброжелательно сказала Лира.

— Мне очень жаль.

— Не стоит. Кровь гасла, ей это было прекрасно известно.

Я поглядела на Лиру исподлобья. Тётка Сати тоже знала, что от отмеренной Полуночью дороги осталось совсем немного; это не делало её смерть меньшей трагедией.

Я протянула Лире сложенный саван и шнур. Она совсем не выглядела горюющей.

— У вас не найдётся какого-нибудь пакета?

Пакетов у меня не было, и упаковочной бумаги тоже. Колдунья приняла эту новость без удивления: бобину со шнурком сунула в карман брюк, а саван обхватила руками. Несколько секунд я смотрела хмуро, как наточенные ногти царапают краску на ткани, а потом не выдержала:

— Вы пригласите кого-то? Прибрать тело.

— Мне не рекомендовали, — она сморщила нос, — похоронные службы мохнатых. Вы знаете кого-то достойного?

Я довольно долго пыталась понять, что она имела в виду под «похоронной службой». Потом всё-таки сообразила: наверное, речь шла о городской конторе, которая отвечала за невостребованные тела, — всяких преступников, бродяг и стариков, при которых не осталось никого из родственников, а также всех тех, кого попросту не удалось опознать. Кажется, их схоранивали где-то в пригороде, в одной яме на всех.

— Обычно все… самостоятельно. Близкие, ну или соседи. Вы ведь, наверное, как-то с ней…

— Она моя кузина, — огорошила меня Лира. Я принюхалась снова, но оракул пахла старостью и ужасом, а Лира — всё больше духами, смазавшими всё остальное. — Но она пожелала по традициям мохнатых.

— Кузина?..

— О, извините. По-вашему это будет… как у вас называют всех кровных неясной степени родства?

Я потрясла головой, и растрёпанная ночная коса растрепалась ещё сильнее. Получается, оракул была колдунья? И уши… Брр, жуть какая.

— Никак особо… никак не называют. Родня.

— Хм. Сколько я вам должна?

— Вы? Должны?

— За саван, — пояснила Лира и улыбнулась.

— Так… ничего. Это я… оракул назвала это ценой. За своё предсказание. А вы выбрали место? И разрешение уже взяли? И солёный хлеб… и ленты…

— Разрешение?

Я мысленно обругала себя и вздохнула:

— Дайте меня десять минут.

Лира ездила на длинной блестящей машине, которая смотрелась на нашей улице как-то неуместно и глупо. Водитель отворил перед ней дверцу и придержал руку, пока женщина грациозно опускалась на сидение.

Я плюхнулась сама и хотела было открыть окно, но не поняла, как это сделать.

— По нашим традициям, — твёрдо сказала я тем чужим голосом, который использовала в колдовских домах, где изображала кого-то невероятно важного, — покойник проводит три ночи в доме с семьёй. Окна занавешивают тканью, и в это время…

— Я не буду ночевать с трупом, — строго сказала колдунья. — Это решительно невозможно. И, по-моему, она уже достаточно полежала.

— Достаточно? А когда…

— В пятницу. Двадцатого.

Я нахмурилась. Было воскресенье, и позавчера… кажется, это позавчера была гроза.

Я скосила взгляд на Лиру. Пожалуй, и правда не стоит надеяться, что она станет горевать и плакать, как положено осиротевшей родне. И что тогда толку, и правда, телу тухнуть просто так? Можно отвезти его в больницу, кое-где санитары при моргах омывают сами и помогают завернуть, только придётся заплатить, но вряд ли эта колдунья нуждается в деньгах. Потом выбрать место, получить справку, где это делается в Огице? Почти наверняка удастся нанять копателя, хотя уже ведь совсем тепло, весна, — можно и самим. Ленты купить… и хлеб солёный, хлеб обязательно нужно.

— Скажите, Олта, — Лира смотрела на меня с любопытством, — вы ведь швея?

— Швея.

— Расскажите, как это? Вы что угодно можете сшить?

Я чуть смягчилась. Может быть, они просто были не очень близки, Лира и оракул, — в конце концов, это и среди двоедушников не такая редкая вещь, когда у тебя есть какая-нибудь тётка, но она уехала к своей паре далеко на запад и ты только помнишь смутно, что она пекла плоские пироги с яблоками, заливая их сверху сметаной с сахаром. И если умрёт какая-нибудь такая тётка, вряд ли легко будет загоревать всерьёз.

Нет, я бы, конечно, заплакала. Но я вообще легко начинаю плакать, мне для этого многого не нужно. А у колдунов так, наверное, и не принято. А эта Лира — она за саваном приехала и хоронить согласилась, как захотела оракул, а не как положено…