Морской дьявол - Иван Дроздов

Могущественный олигарх Файнберг вместе с послом вдруг исчезли из города. Тимофея на беседу так и не пригласили. Юра Марголис, сильно опечаленный этим обстоятельством и тем, что Кранах Пап, угодивший в клинику для миллионеров, а затем той же ночью отправленный в психиатрическую больницу, был почти все время без сознания, а когда разум его прояснялся, говорил три слова: «Австралия, Египет, Барракуда». Об этом будто бы той же ночью доложили олигарху и послу. Они бросились в аэропорт и улетели. Вначале полетели в Москву, а там, не заезжая в город, взяли билет на Багдад.

— А что такое Барракуда? — спросил Курицын.

— Название банка.

Однако, где находится этот банк, Юрочка не сказал.

Марголис, имевший своих людей всюду, и даже в свите олигарха, знал и причину отлета: она его огорчила, но об этом он бы не сказал и родной матери. Секреты, касающиеся денег, особенно собственных, для банкира поважнее любой военной тайны. А надо бы рассказать побольше Тимофею. Курицын был для Юрочки почти родным человеком. Любовь Марголиса к Дарье подошла к той черте, когда человек теряет не только покой, но даже и перестает контролировать свои поступки, погружается в состояние, когда никакие другие мысли ему не идут в голову, а он только видит перед собой образ невесты и в мечтах своих создает картины жизни райской.

Для любителей копаться в особенностях психологии различных этносов сообщу одно свое наблюдение: есть все–таки сфера человеческого бытия, где евреи и русские проявляют себя почти одинаково: это — любовь. А если и здесь искать разницу, хотя бы небольшую, то она со стороны евреев будет выражаться в излишнем нетерпении, в доведении себя до состояния, опасного для здоровья. Для Марголиса наступило именно такое состояние. И он чуть было не бросил даже считать деньги в банке, но тут невеста, опалив его синим лучистым огнем пылающих глаз, вздохнула глубоко и сказала:

— Пойду за вас, но только подождите малость: привыкнуть надо, а тогда уж…

И затем добавила:

— И чтоб прежде загс был, церковь — все как у людей чтобы.

Марголис развел руками:

— А как же иначе? Я все так и намеревался сделать!

— А вера? — спросила Даша.

— Какая вера?.. Ах, вера! Да какая ж у меня вера еще может быть!.. На русской земле родился, и русский я весь. И другого ничего не знаю.

Отвернулся от нее Юрий и долго стоял этак в печальном раздумье. И, словно выговаривая давно копившуюся под сердцем обиду, продолжал:

— С детства привык… к этим вот упрекам. Одному нос не понравится, другому фамилия. А я что — выбирал свою фамилию? Может, скажешь, отца я выбирал или мать? И ты вот… в глаза тычешь. Вера, вера… Да я хоть к черту в зубы полезу, лишь бы ты за меня пошла.

Вот это его замечание «к черту в зубы» Дарью растрогало. И ей стало жалко Марголиса, она уж корила себя, что упомянула веру. Коснулась его руки:

— Ты извини меня, не хотела тебя обидеть, но ты понять нас должен: это вы ведь власть хорошую у нас переменили, да страну всю разрушили.

— Мы?.. Я?.. Да что ты говоришь, Дарья? Я страну разрушил! Власть переменил! Я что, похож разве на великана такого, чтоб страну разрушить? Да я за кульманом стоял и чертежи всякие рисовал, а чтобы в Смольный, или в райком партии какой?.. Там она, власть партийная, права свои качала, да как же я ее сковырнул, эту власть? Я и рядовым–то членом партии не был. У тебя, как у тех антисемитов: вода в море холодная — жиды виноваты, колбасы в магазинах нет — опять они!

Умные речи Юрия пошатнули логику Дарьи. Сникла она и продолжала уж тихо и не так уверенно:

— Оно, конечно, так. Случается, что и несправедливо скажут, но вот банк–то со всеми заводскими деньгами тебе отдали, а не кому другому. В цеху–то у нас все об этом говорят. Так чего уж и обижаться. Вам теперь грехи замаливать надо. И ведь неизвестно еще, простит ли Господь все дела ваши.

— Ну, Дарья! Пошла–поехала. Не свои ты речи говоришь. В твоем–то возрасте и в политику лезть. Да тебя хоть в Думу выбирай.

— А если б выбрали, и там бы сказала. Чего же и не сказать, если правда это?

Они сидели на лавочке у входа в Казанский собор, и возле них молодая девушка продавала мороженое. Марголис кивнул на нее:

— Ты скажи мне прямо: хочешь жить, как она вот, целыми днями на солнце жариться, зимой на морозе стынуть, или… как многие мои друзья живут: ездить на «вольвах», загорать на Канарах? Пойми наконец, строй жизни теперь таков: если ты умный и жилу нашел — деньги тебе в карман без счета валятся, а если нет у тебя хватки — так и тяни лямку.

— Скажи лучше, если ты русский, то и работай на вас.

— Опять за свое: русский–нерусский! Ваш Бог, когда умом награждает, не спрашивает национальность: сыпанул под черепную коробку и вали, живи со своим умишком; правда, одну национальность изо всех выделяет — нашу, еврейскую. Тут он не скупится, много нам ума отвешивает. Потому и деньги у нас, а у вас работа. Так ты теперь сказать мне должна: как жить собираешься — мантулить до старости, и пить, как твоя мать, или в евроквартире жить и на белой кровати с золотыми вензелями спать? А проснешься — у изголовья служанка стоит и кофе с шоколадом на золотом подносе подает? И в других комнатах, и на даче, и на вилле, что у меня в Испании, — слуги, слуги… И все бегают, и спрашивают: что там госпожа? Скоро одевать ее будем, прическу ей делать?..

— Евроквартиры? Что там уж такого, что их евро называют?

Юрий вынул из кармана связку ключей и, придерживая пухлыми пальчиками за серебряный брелок, протянул Дарье. Этот свой ход он задумал давно и теперь решил, что момент настал:

— А вот тебе евроквартира. Зайдешь в нее и увидишь, что это такое.

С изумлением и даже с некоторой опаской смотрела Дарья на ключи. И не сразу собралась с мыслями.

— Да зачем мне чужая квартира? Как это я стану открывать ее? Там охранники стоят, в милицию заберут. Да и делать мне там нечего.

— Бери ключи от квартиры, дарю тебе. И не думай, что покупаю тебя. Не любишь меня, так и не выходи замуж. А квартиру возьми. Ее за то дарю, что полюбил тебя. И если не судьба нам быть вместе, все равно буду помнить эту самую сильную свою любовь.

Дарья не брала ключи, и тогда Юрий положил их ей в сумочку. Девушка не верила в такой подарок и не знала, что делать, а он, видя ее замешательство, сказал:

— На берегу моря дом — там, где гостиница «Прибалтийская». Выйдешь на балкон и смотреть будешь, как идут корабли торговые и военные, а над ними чайки летают.

Хотел еще сказать, что сто тысяч долларов она ему стоила, но удержался. Подумает еще, где деньги такие взял? Заговорил о другом:

— Дай мне твой паспорт, и я пошлю адвоката, он оформит все нужные документы. Три–четыре дня, и ты войдешь в нее законной хозяйкой.