Мадам Оракул - Маргарет Этвуд
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Я хочу просыпаться рядом с тобой и читать за завтраком «Глоубэнд Мэйл».
— Я могу приходить утром, — сказала я. — К позднему завтраку.
— Я хочу расчесывать твои волосы.
К глазам подступили слезы: как-то я ему рассказала, что Артур меня расчесывает — точнее, раньше расчесывал.
— Что в нем есть такого, чего нет во мне?
Откуда я знаю? Но мне не хотелось, чтобы Королевский Дикобраз все испортил, став серым, многомерным и сложным, как другие. Неужели всякий Хитклифф — замаскированный Линтон? Что же мне нужно, приключения или стабильность, и кто из них что предлагает? Возможно, никто и ничего; наоборот, они сами хотят от меня и того, и другого, а я, как всегда, не оправдываю ожиданий. Королевский Дикобраз лежал головой на моем животе и ждал ответа.
— Не знаю, — сказала я. — Дело не в этом.
Он снова сел.
— В том-то и беда, что ты вечно ничего не знаешь. У тебя отсутствуют мотивации. Разве ты не понимаешь, как это опасно? Ты как автобус со школьниками, у которого отказали тормоза!
— Я же не нарочно, — ответила я. И чтобы как-то реабилитироваться, купила ему витамины «День за днем» и пару носков, а еще почистила от пыли чучела. И даже отдала ему свою лису — ту, что досталась от тети Лу. Это был поистине царский подарок: я ее очень любила. Когда-то Королевский Дикобраз пришел бы в восторг, но теперь едва взглянул на нее.
— Ты могла бы, по крайней мере, рассказать ему о нас, — буркнул он. — Мне иногда кажется, что ты меня стесняешься.
Тут я почувствовала, что пора поставить точки над «и».
— Не могу, — решительно заявила я, — это все разрушит. Я тебя люблю.
— Ты боишься рискнуть и попробовать жить со мной, — горестно произнес он. — Я это вижу. Сейчас я, конечно, не бог весть кто, но подумай, какой у меня потенциал!
— Я люблю тебя таким, какой ты есть, — сказала я, но он не мог мне поверить. Отнюдь не потому, что я его не любила. Нет, любила, но как-то странно, зная, что не могу с ним жить. Для него реальность переплеталась с вымыслом, и, следовательно, ее не существовало вовсе. А для меня это означало бы отсутствие вымысла — и выхода.
В следующий раз, едва выйдя из грузового лифта, я обомлела. Королевский Дикобраз ждал меня, но он больше не был Королевским Дикобразом. Он коротко постригся и сбрил бородку и сейчас стоял посреди комнаты, без плаща, без трости, без перчаток, в обычных джинсах и футболке с надписью «Хонда» Обыкновенный Чак Брюер; наверное, он всегда им был, под своей бородкой? Его как будто разорили.
— Боже мой! — чуть не взвизгнула я. — Зачем ты это сделал?
— Я его убил, — сказал Чак. — С ним навсегда покончено.
Я расплакалась.
— Да, и вот еще что, — добавил он, срывая со стены фотографию Королевы и плакат про динамит и бросая их поверх кучи своих костюмов.
— А как же твои чучела? — глупо спросила я.
— Я их выкину, — сказал он. — На кой они мне сдались?
Я смотрела на его подбородок; никогда его раньше не видела.
— Теперь ты ко мне переедешь? — спросил он. — Не обязательно сюда, мы можем купить дом.
Это было ужасно. Он думал, что если станет больше похож на Артура, то сможет занять его место, но в результате убил ту свою часть, которую я любила, А той, что осталась, я едва ли могла чем-то помочь. Без бороды у Чака был подбородок счетовода.
Я ненавидела себя за эти мысли. Я чувствовала себя монстром, огромным, бессмысленным монстром, безнадежно ограниченным. Как можно в такую минуту думать о каком-то подбородке? Я бросилась обнимать Чака. Но не могу же я сделать то, чего он хочет, это неправильно.
— Вижу, что не переедешь, — сказал Чак, освобождаясь из моих рук. — Тогда, полагаю, остается одно. Как ты относишься к двойному самоубийству? А может, лучше сначала застрелить тебя, а потом спрыгнуть с крыши «Торонто Доминион Центра» с твоим телом на руках?
Он сумел выдавить белозубую улыбку, но она меня не обманула. Чак говорил абсолютно серьезно.
27
Громоздкий грузовой лифт медленно ехал вниз. Я представила, как Королевский Дикобраз, топоча по ступеням и теряя на ходу одежды, преодолевает три лестничных пролета и, абсолютно голый, встречает меня внизу; но когда дверь, скрежеща, открылась, его там не было. Пробежав три квартала до «Кентуккских жареных кур», я нырнула внутрь и взяла «семейное ведерко». Потом, на такси, вернулась к себе домой. Сейчас я во всем сознаюсь. Буду плакать. И буду прощена, это больше никогда не повторится — если только Артур простит меня, и примет обратно, и спасет.
Я поднялась по лестнице и, тяжело дыша, распахнула дверь своей квартиры. Я была готова к бурной сцене. Это будет не только признание, но и обвинение: почему Артур довел меня до этого, что он теперь предлагает делать и не следует ли проанализировать наши отношения, чтобы понять, где мы допустили ошибку? По каким-то непонятным, а возможно, даже садистским соображениям Артур позволил мне связаться с маньяком-убийцей — пора ему об этом узнать! Мне нужно так немного: капельку любви, толику человеческого участия. Неужели это так страшно и неестественно, неужели я какой-то мутант?
Артур смотрел телевизор. Он сидел ко мне спиной; его шея и затылок казались такими уязвимыми. Я заметила, что ему давно пора постричься, и у меня защемило сердце. Он ведь как ребенок, цельный в своей вере и убеждениях. Что же я делаю?
— Артур, — сказала я, — мне нужно с тобой кое о чем поговорить.
Он, не поворачивая головы, спросил:
— А нельзя подождать, пока кончится передача?
Я села на пол за его стулом и открыла «семейное ведерко». Молча предложила ему.
— Как ты можешь есть эту американскую пакость? — сказал он, однако взял грудку и принялся жевать. По телевизору показывали олимпийский чемпионат по парному фигурному катанию; раньше Артур смотрел только новости, но теперь его устраивало все: комедии, хоккей, полицейские сериалы, ток-шоу. У нашего телевизора были вертикальные помехи в нижней трети экрана, отчего участники ток-шоу имели четыре руки, словно индийские боги и богини, а погони проходили еще и в зеркальном отражении, с двойным набором полицейских и преступников. Артур из экономии не хотел отдавать телевизор в мастерскую, уверяя, что знает человека, который может его починить.
Австрийские фигуристы в костюмах с длинными белыми рукавами, девушка — в платье с темным лифом, скользили назад, невероятно быстро и абсолютно синхронно. У каждого было по четыре ноги. Они повернули; двухголовая девушка взмыла в воздух и застыла в красивой позе, ногами вверх; партнер поддерживал ее одной рукой. Потом опустил — «касание правой ногой», заметил комментатор, — и оба упали, разлетевшись на множество частей при соприкосновении со льдом. Мгновенно поднявшись, они продолжили выступление, но все было уже не так. Канадские спортсмены тоже упали, хотя начали весьма и весьма лихо.
На лед выехала Женщина-Гора. Я ничего не могла с собой поделать. В такой важный момент мне, конечно, не следовало ее выпускать, но она все равно выкатила в своем розовом костюме, с полоской лебяжьего пуха на голове. Ее партнером был самый худой мужчина в мире. Она улыбнулась в зал, но публика не ответила на ее улыбку, никто не верил своим глазам: Женщина-Гора порхала с удивительной грацией, вертелась как веретено, крепко стоя на своих крошечных ножках. Худой мужчина поднял ее, подбросил — и она поплыла вверх, вверх, потом повисла в воздухе… Как выяснилось, она была огромная, но очень легкая, полая, как баллон с гелием, по ночам ее привязывали к кровати, чтобы она не улетела, она рвалась ввысь, натягивала веревки…
«Мне надо с тобой поговорить», — хотела сказать я во время рекламы. Но Артур рылся в «семейном ведерке», выискивая недоеденное, у него были жирные пальцы, к подбородку прилип кусочек куриного мяса.
Я с нежностью его сняла. Артур в тот момент казался настолько беззащитным, что нанести удар было абсолютно невозможно. Ведь ему понадобится все его достоинство…
Знаменитая фигуристка неубедительно восхваляла маргарин, загипнотизированно водя глазами по табличке с текстом. Затем соревнования продолжились. Женщина-Гора оставалась на стадионе, бултыхаясь под самым потолком, словно воздушный шарик. По низу экрана бешеной многоножкой пронеслась пара из Соединенных Штатов, но никто не обратил на нее внимания, все смотрели на громадный розовый шар, столь не эстетично прыгавший над головами… Женщина-Гора слабо брыкала ножками в коньках; видны были колготки и огромный лунообразный зад. Поистине скандальное зрелище. «Уже послали за гарпуном», — услышала я голос комментатора. Ее собирались хладнокровно подстрелить, сбить, несмотря на то, что она запела…
«Что я делаю? Зачем? — подумала я. — Кто меня до этого довел?»
— Пойду спать, — сказала я Артуру. Я была не в состоянии что-то делать или хотя бы разумно мыслить; в любую секунду Королевский Дикобраз мог за-барабанить в дверь или прокричать нечто ужасное в телефон — за мгновение до того, как прыгнуть… Меня словно парализовало, я была не в силах пошевелиться. Могла только ждать, пока упадет топор, но, зная Королевского Дикобраза, понимала, что это будет скорее не топор, а какая-нибудь резиновая индейка из магазинчика приколов. Либо он устроит ужасный взрыв; у него совершенно нет чувства меры. Победила, как всегда, Россия.