Русский орден внутри КПСС. Помощник М. А. Суслова вспоминает - Александр Байгушев

Подобные разговоры, как правило, легко давались. На местах понятно, что преобладала «Русская партия внутри КПСС», а евреев «несли», как могли, не стесняясь.

3. Русские и еврейские «опорные пункты»

Естественно, что фиксированного членства в иудейской или русской партиях не было. Партвзносы все платили в общую кассу КПСС. Но у каждого «крыла» были свои заведомо знаковые фигуры.

Иудейское крыло, начиная с «Литгазеты» и т. п., курировал член Политбюро Юрий Владимирович Андропов-Фанштейн. «Литературную наковальню» (так «Литгазету» прозвали!) не случайно считали сливным отстойником гебешных спецматериалов.

Рупором же иудейского крыла, его «репрезентативной» (представительной) фигурой стал «жидовствующий» Александр Николаевич Яковлев, первый зам при знаково отсутствовавшем много лет Заведующем отделом Пропаганды ЦК КПСС (считалось, что Заведующим должен стать человек из русского крыла, но Суслов все ну никак «не мог» подобрать достойно значимую кандидатуру — впоследствии на эту должность перевели Первого секретаря ЦК ВЛКСМ Тяжельникова, которого Андропов позже съел).

Русское крыло, начиная с «Огонька» и т. п. по нисходящей, курировал ближайший друг генсека, «сидевший на кадрах и проверке исполнения» член Политбюро Константин Устинович Черненко. И «горбачевского хаоса» в партии при нем не было; как выполняются все решения и постановления ЦК, он проверял всегда «в нужном направлении» — скрупулезно, дотошно, умело используя своих людей в «Русской партии внутри КПСС». Можно, что угодно теперь задним числом говорить о низком уровне его образованности, хотя Андропов был, увы, абсолютно такого же, если не гораздо меньшего, — так мне, по крайней мере показалось, — уровня образованности. Формально Андропов-Файнштейн даже вообще ведь ничего не закончил: корочки примитивной ВПШ на старости лет — смешно. А Черненко хорошее гуманитарное высшее образование имел и не с ходу, но мог вникнуть, когда ему объясняли даже самые тонкие идеологические дефиниции. Иногда бывало, Суслов еще разбирается, еще в цитатах копается, а Черненко в «засеченной» идеологической операции «противника» уже схватил самую суть. А прямое свое дело Черненко твердо знал. Кадровые узды правления в руках крепко держал (ни одно назначение без проверки «на порхатость» У него не проходило!), и он мог даже перед великим демагогом Сусловым стеной стать — русскую точку зрения, русского человека, когда надо, таки отстоять. Таков был куратор «Русской партии»; хотя, как правило, за тенью «друга Кости» маячил сам Брежнев, который, не торопясь, стараясь сгладить, как можщ>, но таки решал, асе щепетильные русские вопросы. На русскую боль он всегда отзывался.

Рупором же, представительной, как знамя, которым размахивают, фигурой у русского крыла быстро стал главный редактор массового журнала «Человек и Закон» еще молодой Сергей Николаевич Семанов. Человек редкой энергии, он формально, конечно, имел неизмеримо меньше веса, чем Яковлев: тот все-таки инструктировал главных редакторов на летучках на пятом этаже в пятом подъезде Большого Дома (хотя всегда под надзором Суслова или другого секретаря ЦК — одного его никогда инструктировать не оставляли — не слишком доверяли!). А Семанов зато ухитрялся исподтишка «инструктировать» все наше общество. Он перевел «правозащитников», — традиционно еврейский конек — под Русское Знамя. Это была наша крупная идеологическая победа не только на внутреннем, но и на внешнем зарубежном фронте, что признавал Андропов (он даже позвонил в «Голос Родины», посоветовал раскрутить эту тему на зарубеж), и с особым удовлетворением отметили Суслов, Черненко и сам Брежнев.

Вокруг «репрезентативных», «знаменных» фигур сразу же завязалась основная борьба. Скинуть «репрезентативную фигуру» противника, оставить без знамени — означало общую победу, по крайней мере, на несколько лет вперед. Как в военных играх, где борьба ведется вокруг Знамени.

Ну, а саму «военную игру», естественно, определяли «штабы», которыми руководили в обеих закулисных партиях полководцы чрезвычайно мудрые — с обеих сторон форменные «гроссмейстеры», соответственно, Русской и Иудейской Идей — мыслители уровня знаменитых «сионских мудрецов».

Есть особая порода людей, которые как-то спонтанно к себе притягивают единомышленников. Не кодлу, не банду, не пьяную компанию формируют, а именно идейных единомышленников. В русской истории было две великих организационных группировки по Духу — «Могучая кучка» и «Передвижники». В «Могучей кучке» вождем-«собирателем» был композитор М.А. Балакирев. У «Передвижников» живописец И.Н. Крамской. Без таких «собирателей» невозможны крупные духовные прорывы. Они своими действиями определяют стратегию духовного развития на целые поколения.

В русско-иудейском противостоянии тоже спонтанно выявились свои вожди— «собиратели».

В «Иудейской партии» начали верховодить популярные Симонов, Чаковский и Шатров; в «Русской» не менее популярные Ганичев, Прокушев и Зубков. О, как разны были эти фигуры по своему менталитету?! Сразу уже по ним одним была видна полярная разность внутренних духовных установок в еврейском и в русском лагерях. Все шестеро в творческом отношении примерно одного уровня. Наши Ганичев, Прокушев и Зубков, пожалуй, даже покрепче.

Константин Симонов, ловкий армянский еврей-полуграфоман, практически поэт одного стихотворения «Жди меня», написанного в войну. Все остальное очень средне, очень банально. Писал много. Но на поверхностную публику. Александр Чаковский и того слабее — автор слащавых, банальных повестей и нудного романа «Блокада», который ему рисала вся «Литгазета», на которой он сидел, — так сказать, сборным творческим коллективом. Но Боже, как, пользуясь своим положением, оба раскручивали себя, как заставляли своих единомышленников и, торгуясь, даже врагов писать про них. Как выбивали себе все мыслимые и немыслимые премии. Шатров вообще был пропагандистским прихлебателем — примитивным драматургом одной «ленинской» (с троцкистским акцентом!) темы. Вокруг его творений искусственно поддерживалась атмосфера полускандала, его спектакли и фильмы ловили на том, что фразы якобы Ленина на самом деле он почерпнул у Троцкого.

Напротив, три русских богатыря-«собирателя» были всегда поразительно скромны. Ганичев писал нужные, «просветительские» исторические сочинения. Прокушев и Зубков были крепкими и умными, соответственно, литературоведом и театроведом, ничем не слабее, чем знаменитый музыковед В.В. Стасов в «Могучей кучке». Но себя все никогда не выпячивали, говорили, группировавшимся возле них и, естественно, горевшим желанием их прославить молодым литературным критикам: — Зачем про меня? Напиши про Валентина Распутана. Его, его надо поднимать. А еще лучше найди молодое имя — вытащи на свет молодого автора. Это тебе на Божьем Суде сторицей зачтется.