Жажда мести - Владимир Никонорович Мирнев
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Борис, ни слова не говоря, направился прочь из института. Волгин за ним.
— Понимаешь, Володь, я мог бы его убить одним ударом. Ты правильно сказал: «Жизнь — это собирание плодов под именем “желания” в саду чувств». Твои слова. А у него одно желание — убить меня. Столько лет прошло, а он все еще меня ненавидит. Столько девушек красивых сегодня было. Видал?
— Не знаю, — сказал равнодушно Волгин. — Не заметил.
Волгин возвратился домой рано, согрел себе чаю и сидел у раскрытого окна. Надо работать, начинать новую книгу, хватит ходить на эти дурацкие вечера.
Он только прилег на постели, и зазвонил телефон. Звонила Чередойло, предложив встретиться на следующий день. Он согласился.
Они встретились в шесть часов вечера, и он пригласил ее в Дом журналистов. Она расспрашивала о его работе, производя впечатление серьезной взрослой думающей молодой женщиной, у которой все впереди.
За соседним столиком он увидел писателя Юрия Казакова, своего кумира прежних лет. Тот, одетый в серый толстый твидовый пиджак, сильно облысевший, но все с таким же одухотворенным лицом, немного заикаясь, о чем-то говорил своему собеседнику. Волгин хотел было, чтобы Казаков обратил на него внимание, но заметил, что тот много выпил.
— Ты замуж вышла? — спросил Волгин Валерию.
— Знаешь, Владимир, подлец оказался подлецом. Обещал, когда родится дочь, что поженимся, но потом что-то у него там дома стряслось, мать умерла, отец парализован и — все. Воспитываю дочь одна. Квартира маленькая, но есть. Маму пригласила, сидит с дочерью. Десять лет. А у тебя кто?
— Никого. Защитился — десять лет. Издал книгу — десять лет. Это я так отмечаю этапы своего «большого пути».
— Не встретил женщину? Ты ведь такой красивый был. Да и сейчас. Говорили, у тебя был роман с доцентом одной. Не помню фамилию. Она виновата?
— Скорее всего, — отвечал он с грустью.
— Она старше тебя?
— Да.
— В любви нет благодарности, — проговорила грустно Чередойло.
— Она погибла. — Он внимательно посмотрел на нее. Ее лицо уже покрылось мелкими морщинками, но красный густой цвет кофты скрадывал ее возраст.
И ветерок из милого предела.
Напутственный ловлю, — прочитал он вслух.
— Твои? — поинтересовалась она.
— Нет, Петрарка. Весь наш милый предел — общага, — рассмеялся он, принимаясь за очередную чашку чая.
— О чем у тебя книга?
— Книга — о женщине, о красоте, ведь, что ни говори, а красота рождает мир и предотвращает преступление. Вот ты интересная женщина! Я удивляюсь, столько лет прошло, а ты не изменилась, а? Молодец!
— У тебя книга об этом? — спросила она. — Ты правду говоришь? — она умоляюще глядела ему в глаза.
— Не об этом, но, в общем, мысль эта там имеется.
— Скажи, вон тот человечек, который позади нас сидит, тебе незнаком? — спросила она шепотом. — Он, кажется, у нас жил в общежитии? Посмотри. Он? Такой, с лицом автобуса.
Волгин оглянулся. Прямо за его спиной, за столиком, боком к нему сидел Мизинчик. Никакого сомнения не было. Мизинчик ел мясной салат, он поднял глаза и увидел Волгина.
Через минуту, оглянувшись, Волгин не увидел Мизинчика. Того и след простыл.
— Ты его не любишь? — спросила она.
— Стукач, — проговорил со злобой Волгин.
— Я сижу за рукописями, никого не вижу, приходи, что-нибудь издадим твое. Чем смогу помогу. Ты мне, если уж откровенно, всегда нравился.
От нее исходил нежный запах французских духов, чувственные губы накрашены яркой помадой, притягивали мужской взгляд. По движению губ можно определить желания женщины, и он понимал ее, возможно, лучше, чем она сама себя.
— Мне всегда казалось, что ты занята другими, чуралась знакомств в общаге, как, впрочем, и я. Мы понимали друг друга. Вот ты очень нравилась одному доценту.
— Не с которым ли ты часто приходил в столовку нашу?
— Именно. Он был в восторге от тебя. Я тебя с ним познакомлю. Но смотри, такой ловелас. Не зевай. Борис его зовут. Жена от него уходит.
Они отправились домой часов в одиннадцать вечера. Чередойло снова вернулась в разговоре к отцу своего ребенка. Он же ее любил, почему же, когда она забеременела, неожиданно таким злым оказался, что она сразу порвала с ним навсегда.
— Знаешь, я собираю всякие наблюдения, Валерия, так вот знай, что любящие сердца доказывают одно — кто из двух нежнее, а нелюбящие — кто из двух злее.
Чередойло села на свою ветку в метро, а он некоторое время стоял на платформе и смотрел ей вслед. И словно дверь закрылась за молодостью, за годами, десятилетиями. Не хотелось ни уходить от них, ни идти за ними.
X
Волгин знал, дома его ждут звонки и прежде всего, конечно, от Лены. Ее голос в телефонной трубке стал такой же неотъемлемой частью его жизни, как лицо в зеркале, когда по утрам брился. Когда он вышел на станции метро, дул сильный ветер.
Мимо проносились автомобили, и по всему ощущалось, вот-вот пойдет дождь. Он сунул руки в карманы и заторопился. Он хотел идти по тропинке, но было так темно, хоть глаз выколи, что он направился по асфальтированной дороге. Выйдет на улицу, и там до дома — рукой подать. Он, отвернув лицо от ветра, вспоминал встречу с Чередойло, ее мягкий, хорошо поставленный голос.
Быстро преодолев оставшееся до дома расстояние, он не стал вызывать лифт, а взбежал на шестой этаж единым махом, чтобы согреться. Надвигалась осень, летнее тепло кончилось. Он затворил открытый балкон и, приняв душ, лег в постель.
Задребезжал телефон. Лена. Ее приятный милый голос беспокойно звучал в трубке. Они поговорили. Он рассказал о встрече с Чередойло, о том, что она осталась одна с ребенком. Лена попросила прийти завтра,
