Мистерии (пер. Соколова) - Кнут Гамсун

Вдругъ онъ сорвался съ мѣста, въ два прыжка сбѣжалъ съ лѣстницы, въ двѣ минуты пробѣжалъ всю обратную дорогу черезъ городъ къ приходу и прибѣжалъ на то же мѣсто. Можетъ быть, онъ еще найдетъ платокъ на томъ же мѣстѣ! и дѣйствительно, она оставила его на дорогѣ, хотя онъ былъ увѣренъ, что она видѣла, какъ онъ вторично наступилъ на него. Какое счастье, несмотря ни на что, ни на что! Слава Богу! Съ бьющимся сердцемъ прижимаетъ онъ его къ себѣ, спѣшитъ домой и полощетъ его въ водѣ, полощетъ безчисленное множество разъ и осторожно выжимаетъ его. Платокъ помятъ и испорченъ, въ одномъ уголкѣ даже слегка разорванъ каблукомъ; но это ничего! Ахъ, какъ онъ счастливъ, что нашелъ его!

Еще не успѣвъ снова усѣсться у окна, онъ вспомнилъ, что всю эту послѣднюю дорогу черезъ городъ и лѣсъ онъ сдѣлалъ безъ фуражки на головѣ. Да, онъ сошелъ съ ума! Если бы она его видѣла! Она хотѣла испытать его, и, когда дошло до дѣла, онъ опять самымъ позорнымъ образомъ провалился. Нѣтъ, все это надо немедленно привести къ концу. Онъ долженъ быть въ состояніи видѣть ее со спокойнымъ сердцемъ, съ высоко поднятой головой и съ холоднымъ взглядомъ, не измѣняя себѣ. Какъ бы ему хотѣлось это попробовать! Уѣхать бы и взять съ собою Марту. Она была такъ добра къ нему; ахъ, только надо заслужить ее; онъ не будетъ знать ни покоя ни отдыха, пока не заслужитъ ее.

Погода становилась все мягче и мягче; тихій вѣтерокъ доносилъ до его окна запахъ свѣжаго сѣна и земли и все больше оживлялъ его. Да, завтра онъ опять пойдетъ къ Мартѣ и униженно будетъ умолять ее согласиться.

Но на слѣдующій день еще до обѣда надежда его окончательно погибла.

XVIII

Утромъ явился къ нему докторъ Стенерсенъ еще прежде, чѣмъ Нагель успѣлъ одѣться. Докторъ извинился; этотъ проклятый базаръ день и ночь поглощаютъ его цѣликомъ. Да, у него есть порученіе, нѣкая миссія: онъ взялся его — Нагеля — убѣдить снова явиться на базаръ: ходятъ самые удивительные слухи объ его игрѣ, весь городъ просто спать не можетъ отъ любопытства… истинная правда!..

— Вы читаете, я вижу, газеты? Да, политика! Прочитали послѣднія данныя о выборахъ? Вообще говоря, дѣло съ выборами идетъ не такъ, какъ бы слѣдовало, никакъ не удается нанести шведамъ удара прямо въ лицо… Однако я нахожу, что вы спите довольно долго: уже десять часовъ, а на дворѣ погода! — воздухъ прямо струится отъ тепла! Вамъ бы слѣдовало предпринять утреннюю прогулку.

— Да, онъ сейчасъ встанетъ.

— Ну, а какой же отвѣтъ передать комитету базара?

— Что онъ не будетъ играть.

— Нѣтъ? Однако дѣло идетъ о благѣ родины; въ правѣ ли онъ отказать ей въ этой маленькой услугѣ?

— Да… но онъ не можетъ.

— Боже мой, а теперь именно столько голосовъ за это, особенно дамы вчера вечеромъ прямо осадили его, чтобы онъ уговорилъ Нагеля. Фрейлейнъ Андресенъ не давала ему ни отдыха, ни срока, а фрейлейнъ Килландъ отозвала его даже въ сторону и просила его не давать Нагелю покоя, пока онъ не пообѣщаетъ притти.

— Да, но вѣдь фрейлейнъ Килландъ не имѣетъ ни малѣйшаго понятія объ его игрѣ? Она не слыхала ея.

— Нѣтъ, но тѣмъ не менѣе она горячѣе другихъ просила принести его и даже предлагала аккомпанировать ему. Въ заключеніе она сказала: скажите ему, что мы всѣ вмѣстѣ просимъ его… Да, вы и въ самомъ дѣлѣ могли бы взять какихъ-нибудь два-три аккорда, чтобы доставить намъ всѣмъ удовольствіе?

— Онъ не можетъ, не можетъ!

— Это все вѣдь только слова; вѣдь игралъ же онъ въ четвергъ вечеромъ?

Нагель сталъ всячески вывертываться: онъ всего только и знаетъ, что этотъ жалкій отрывокъ. это несвязное попури, хотя онъ очень много упражнялся, разучивая эти два танца, чтобы поразить ими публику! А, кромѣ того, онъ, грѣшнымъ дѣломъ, играетъ фальшиво; ему самому противно слышать, истинно противно!

— Да, но…

— Докторъ, я не буду играть!

— Ну, если не сегодня, то завтра вечеромъ? Завтра воскресенье, потомъ базаръ закрывается, и мы надѣемся на большое стеченіе народа.

— Нѣтъ, простите, я и завтра играть не буду. Вѣдь нелѣпо же трогать скрипку, когда не умѣешь обходиться съ нею лучше, чѣмъ я. Странно, что у васъ нѣтъ настолько слуха.

Это обращеніе къ доктору оказало свое дѣйствіе.

— Ну, какъ сказать, — отозвался онъ. — Мнѣ дѣйствительно показалось, какъ будто то тутъ, то тамъ было немного фальшиво, но наплевать, вѣдь мы всѣ не знатоки.

Это не помогло, докторъ получилъ все тотъ же отрицательный отвѣтъ и долженъ былъ уйти.

Нагель сталъ одѣваться. Итакъ, Дагни тоже просила уговорить его и даже горячо; она сама хотѣла аккомпанировать ему. Это что-то новое, а? Вчера она потерпѣла неудачу и теперь желаетъ такимъ путемъ добиться своего?.. Боже мой, можетъ быть, онъ не справедливъ къ ней? Она, можетъ быть, не будетъ больше ненавидѣть его и оставитъ его въ покоѣ! И въ сердцѣ своемъ онъ просилъ у нея прощенія за свои подозрѣнія. Онъ посмотрѣлъ на площадь; былъ чудный солнечный день, и небо было такъ глубоко, глубоко. Онъ началъ напѣвать.

Когда онъ былъ уже почти готовъ выйти, Capа подала ему черезъ дверь письмо; оно пришло не но почтѣ, его принесъ посланный; письмо было отъ Марты и заключало только нѣсколько строкъ: сегодня вечеромъ пусть онъ не приходитъ, она уѣхала. Пусть онъ проститъ ей все ради самого Бога и никогда больше къ ней не приходитъ; ей было бы больно снова увидѣть его. Будьте счастливы! Совсѣмъ внизу письма, подъ подписью, она прибавила, что никогда его не забудетъ. Я не могу забыть васъ, писала она. Отъ этихъ двухъ-трехъ строчекъ вѣяло тепломъ, даже самыя буквы имѣли грустный, жалостный видъ, и все-таки она желала ему счастья.

Онъ опустился на стулъ. Все, все было потеряно! Даже тамъ онъ былъ отвергнутъ. Какъ это однако странно; все точно сговорилось противъ него. Имѣлъ ли онъ когда-либо болѣе благородныя, лучшія намѣренія, чѣмъ здѣсь? И все-таки, все-таки это не помогло! Нѣсколько минутъ онъ сидѣлъ неподвижно.

Вдругъ онъ вскочилъ со стула! Онъ посмотрѣлъ на часы, — одиннадцать; если онъ сейчасъ же побѣжитъ туда, можетъ быть, онъ еще застанетъ Марту до ея отъѣзда. Онъ направился внизъ къ ея дому; домъ запертъ и пустъ. Онъ заглянулъ въ окна, въ обѣ комнаты — ни души.

Нѣмой и убитый, повернулъ онъ обратно къ гостиницѣ, не зная самъ, куда идетъ, не видя даже мостовой. Какъ она могла это сдѣлать, какъ она могла! Вѣдь онъ, по крайней мѣрѣ, могъ бы пожелать ей всякаго, всякаго счастья, проститься съ нею, какъ слѣдуетъ, куда бы она ни уѣхала. Онъ бы всталъ передъ ней на колѣни изъ-за ея доброты, потому что у нея чистое сердце… а она не захотѣла, чтобы онъ это сдѣлалъ. Да, да, этому уже не поможешь!

Встрѣтивъ Сару въ коридорѣ, онъ узналъ, что посланный принесъ письмо изъ прихода. Такъ и это тоже было дѣломъ Дагни, все это затѣяла она; она точно разсчитала и быстро выполнила. Нѣтъ, она никогда не проститъ ему.

Весь день бродилъ онъ по улицамъ, былъ и въ своей комнатѣ, и въ лѣсу, повсюду; ни минуты не оставался онъ въ покоѣ. И все время ходилъ онъ съ поникшей головой и съ открытыми глазами, ничего однако не видя.

Слѣдующій день прошелъ такъ же. Было воскресенье; множество народа наѣхало изъ окрестностей, чтобы присутствовать въ послѣдній день на базарѣ и видѣть живыя картины; Нагель снова получилъ приглашеніе сыграть хоть одну пьесу — на этотъ разъ черезъ другого члена комитета: черезъ консула Андресена, отца Фредерики; но онъ и на этотъ разъ уклонился. Цѣлыхъ четыре дня онъ бродилъ кругомъ какъ безумный, въ странномъ, разсѣянномъ настроеніи, словно одержимый одной мыслью, однимъ чувствомъ. Каждый день и даже по нѣскольку разъ въ день бывалъ онъ внизу у дома Марты и смотрѣлъ, не вернулась ли она. Куда она уѣхала? Но даже если бы онъ и нашелъ ее, это бы не помогло; ничто уже не помогло бы теперь!

Однажды вечеромъ онъ чуть было не столкнулся съ Дагни. Она выходила изъ лавки и почти задѣла его локтемъ. Она пошевелила губами, словно собираясь заговорить съ нимъ, но вдругъ покраснѣла и ничего не сказала. Онъ не сразу узналъ ее, смущенно остановился на мгновенье и посмотрѣлъ на нее, прежде чѣмъ быстро отвернуться и удалиться. Она пошла вслѣдъ за нимъ; онъ слышалъ, что она шла все быстрѣе; у него было такое впечатлѣніе, будто она хочетъ догнать его, и онъ ускорялъ шаги, чтобы уйти, чтобы спрятаться отъ нея; онъ боялся ея, она всегда, всегда приносила ему несчастье! Наконецъ онъ дошелъ до гостиницы; вошелъ и въ величайшей тревогѣ поспѣшилъ въ свою комнату. Славу Богу, онъ спасенъ.

Это было 14 іюля, въ понедѣльникъ…

На слѣдующее утро онъ, казалось, рѣшился на что-то. Лицо его за эти дни совершенно измѣнилось, оно было блѣдно и неподвижно, и глаза его были безжизненны. Онъ нѣсколько разъ проходилъ порядочный конецъ по улицѣ, прежде чѣмъ замѣтить, что фуражка его осталась въ гостиницѣ; въ такихъ случаяхъ онъ по обыкновенію говорилъ самому себѣ, что этому надо положить конецъ; и, говоря это, онъ крѣпко сжималъ руки.