Брат Андрей, Божий контрабандист - Джон Шерилл

Я обошел церковь кругом и все искал крест, но не нашел. И затем, когда обходил ее во второй раз, я увидел то, чего никогда не забуду. Из щели входной двери выглядывал маленький букетик желтых свежих цветов!

Подойдя поближе, увидел сотни увядших цветов, лежащих на земле. По-видимому, эти букеты менялись регулярно. Я представил

сельскую женщину, одетую во все черное, тайком пробирающуюся по ночам к церкви, чтобы с любовью почтить Божий храм.

В то воскресенье я отправился в единственную в Москве протестантскую церковь, которая продолжала действовать. Судя по тому, что я прочитал в голландской прессе, я предполагал увидеть маленький и деморализованный приход.

Сначала я усомнился, что попал по адресу. Чего ждали люди, выстроившиеся снаружи в длинную линию? Я тоже неуверенно встал в очередь, когда вдруг ко мне подошел человек и заговорил по-немецки.

"Вы пришли в церковь?"

"Так значит, это церковь?"

"Да, конечно. Пойдемте со мной. Для иностранных гостей у нас зарезервирован специальный балкон".

Мы вошли через маленькую дверь, оттуда вниз по коридору, а затем по стальным ступенькам поднялись на балкон. Там моим глазам впервые предстало зрелище, к которому я так привык за последующие годы: богослужение в Московской протестантской церкви. Зал был прямоугольным, узким и длинным, с двумя рядами балконов по обеим сторонам. Впереди находилось возвышение с местами для двенадцати человек. Там же стоял прекрасный орган, а восточную сторону украшало витражное стекло, на котором были написаны слова, переведенные моим новым другом как "Бог есть любовь". Церковь была рассчитана на тысячу человек, но в то утро в ней присутствовало не менее двух тысяч.

Ни разу раньше я не видел, чтобы в одном здании находилось так много людей. Все места были заняты. Люди стояли даже в проходах. Балконы тоже были переполнены. Затем началось пение. Две тысячи сочных славянских голосов звучали удивительно слаженно. Они заглушали орган. Богатые, полнозвучные, мощные мужские голоса. Я закрыл глаза, и мне было легко представить, что я слышу небесный хор. Я был так растроган, что прослезился.

Когда наступило время сбора пожертвований, дежурные по залу не могли пробиться сквозь толпы людей, и деньги передавались вперед из рук в руки. После сбора денег начались проповеди. Да, именно проповеди. Их было две, каждая стандартной продолжительности, одна за другой.

Пока читались проповеди, казалось, некоторые члены прихода вели себя несколько странно. Они делали из бумаги самолетики и пускали их к первым рядам зала. С балконов в руки прихожан внизу тоже летели самолетики. Но никто не был встревожен или обеспокоен таким странным поведением. Бумажки подбирали и передавали вперед, а человек, стоявший на возвышение складывал их в стопочки.

Наконец я не выдержал и повернулся к моему спутнику.

"Это молитвенные просьбы, - объяснил он мне, - пастор складывает их в две стопки. Одна - личные просьбы, а другая - от

посетителей со всех концов Союза, которые хотят, чтобы эта церковь за них помолилась. Вы все увидите сами".

И действительно, как только второй пастор закончил проповедовать, он встал и поднял вверх первую стопку молитвенных просьб. Он прочитал названия церквей, которые послали сюда своих представителей, и спросил, как я понял из слов моего переводчика: "Мы рады принять наших гостей?"

"Аминь!"

"Мы будем молиться за них?"

"Аминь!"

"А эти просьбы? - он поднял две или три индивидуальные записки. - Будем молиться за эти нужды?"

"Аминь!"

"Тогда давайте молиться".

И без всяких дальнейших разговоров весь приход из двух тысяч человек начал одновременно громко молиться. Время от времени над гудящим морем голосов возвышался какой-нибудь один голос, ясный и умоляющий, и тогда остальные притихали до негромкого фона. Затем шум опять увеличивался, пока кто-то один снова не начинал выражать мысли всех. Это тронуло меня до глубины души. После богослужения было объявлено, что пасторы будут рады встретиться с гостями Молодежного фестиваля в вестибюле внизу, где постараются ответить на их вопросы. На это приглашение откликнулось примерно человек двенадцать. Вопросы задавались быстро, один за другим.

"Где находится другая ближайшая протестантская церковь?"

"В России много протестантских церквей. Есть и поблизости".

"Но как близко?"

"Сто восемьдесят километров".

"Есть ли в России свобода совести?"

"Да, у нас полная свобода".

"А как насчет пасторов, которых сажают в тюрьму?"

"Мы не знаем таких, кроме, пожалуй, тех, которые не согласны с политикой государства".

Затем я задал свой вопрос: "Как насчет Библий? У вас достаточно Библий?"

"У нас много Библий". В доказательство они пустили по комнате один экземпляр. "Это отличное новое издание, отпечатанное здесь, в России". Это было новостью для меня.

"Какой тираж?"

"О, большой. Очень большой".

Вопросы сыпались градом, вопросы и гладкие ответы, которые ни о чем не говорили. На следующий день, надеясь, что вдруг случайно смогу увидеть пастора наедине, я пришел к церкви. Был понедельник, но даже в утреннее время, в будний день это место было оживленным. Затем я узнал, что здание церкви также служит центральным представительством Союза баптистских церквей всего Советского Союза.

"Чем могу помочь?" - услышал я голос. Я повернулся и узнал лицо: один из тех, кто был на предыдущем собрании на возвышении и после отвечал на вопросы. Он представился Ивановым и пригласил меня пройти к нему в кабинет. Я не знал, как мне разговаривать с ним после его вчерашних заявлений. Может быть, сказать прямо, что я привез Библии, и посмотреть на его реакцию.

"Это подарок от баптистов Голландии баптистам России", - сказал я и положил на стол сверток в коричневой бумаге.

"Что это?"

"Библии".

"Русские Библии?"

"От Британского международного библейского общества".

Мне показалось, что он с трудом сохраняет спокойствие. "Можно посмотреть?"

Я развязал бечевку и показал ему стопку из трех Библий, которые привез с собой на поезде. Дело в том, что все восточно-европейские Библии были больших размеров. Русский алфавит, как и сербский, украинский и македонский, основан на кириллице, которая занимает намного больший объем, чем латинская азбука. Десять или двенадцать английских или голландских Библий заняли бы столько же места. Но меня больше всего интересовала реакция пастора на этот маленький подарок. Совершенно очевидно, он едва сдерживал свои эмоции.

"Вы говорите, это подарок?"

"Да". Но затем я не сдержался и решил поддразнить его: "Но вы сказали, что у вас есть новое советское издание. Может быть, не