Танцы с волками - Майкл Блейк
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Данбер понял, что должен выполнить какое-то движение, о котором она просит, и сказать, что сделал, на своем языке. Женщина хотела, чтобы он встал, но сделать это в беседке было невозможно. Тогда женщина вытащила обоих мужчин наружу, где была полная свобода для любых движений. Лейтенант догадался по частям: сначала были «поднять», «встать», «подниматься» и «на ноги». Объединив все эти действия и слова, Данбер получил слово «Собранная». «В» было не так уж трудно понять с первого раза, а «Кулак» был так выразителен, что здесь не о чем было и думать. Когда лейтенант произнес все имя целиком по-английски, женщина научила его произносить то же на языке дакотов.
Это послужило хорошим началом. Дальше они с большим успехом и удивительной скоростью выучили на обоих языках имена «Ветер В Волосах», «Десять Медведей» и «Трепыхающаяся Птица».
Данбер был восхищен. Он попросил дать ему что-нибудь, на чем он мог бы записать выученное. Используя кусочек древесного угля, он записал четыре имени в фонетике дакотов на полоске толстой, белой изнутри коры.
Стоящая С Кулаком продолжала вести себя сдержанно. Но, безусловно, она была сильно взволнована. Английские слова возникали в се голове неосознанно, это было похоже на тысячи дверей, закрытых очень долгое время, а теперь распахивающихся одна за другой. Женщина была в исступление от охватившего ее возбуждения. Ей нравилось заново познавать забытый язык.
Каждый раз лейтенант смотрел на слова, записанные на куске коры, и каждый раз он все лучше произносил имена. Он говорил уже почти правильно. Стоящая С Кулаком поощряла его легкой улыбкой и произносила одно единственное слова: «Да».
Со своей стороны, лейтенанту Данберу нс нужно было даже видеть ее улыбку, чтобы знать — она от всего сердца радуется его успеху. Он слышал это в тоне ее голоса, произносящегося «да», а глаза женщины — бледно-карие — только подтверждали все вышесказанное. Слышать эти слова, сказанные Данбером на двух языках — английском и языке племени дакота — имело для нее огромное значение. Ее возбуждение передавалось лейтенанту. И он чувствовал это.
Это была уже не та женщина, печальная и потерянная, которую он нашел в прерии. Этот момент был переломным, и Данбер понял, что прошлое осталось позади. Лучшим из всего был маленький кусочек коры, который он держал в руках. Лейтенант осторожно сжимал его пальцами, опасаясь, что написанное случайно может исчезнуть. Это была первая часть карты, которая сможет провести его в будущее, в его жизнь среди этих людей. Сколько возможностей открывается теперь!
Однако, один из присутствующих здесь, а именно Трепыхающаяся Птица, был больше других поражен таким оборотом событий. Для него это была сказка, самая лучшая, самая волшебная. Наравне с чем-то очень земным, как дыхание или смерть.
Его мечта становилась реальностью.
Когда индеец услышал свое имя, сказанное Данбером на языке дакотов, результат был ошеломляющий. Будто нерушимая стена вдруг рассыпалась, обратившись в пыль. А белый мужчина и женщина шли все дальше и дальше. Они достигли взаимопонимания.
Вместе с тем, мнение Брыкающейся Птицы о Стоящей С Кулаком сильно изменилось. Она больше не была дакота. Соорудив мостик между словами, принадлежащими разным языкам, она стала чем-то большим. Как лейтенант, индеец слышал новые нотки в ее голосе, в том, как она произносила английские слова. Он заметил и новое выражение ее лица, искорки, появившиеся в ее глазах. Что-то добавилось в ее характере, что-то, чего он пропустил, не замечая раньше, и теперь Трепыхающаяся Птица знал, что это было.
Ее надолго спрятанная, почти похороненная кровь белой женщины вновь заструилась в жилах.
Все это вместе взятое было больше, чем даже Трепыхающаяся Птица мог вынести. Как профессор, который лучше других знает, когда его ученикам пора отдохнуть, он сказал, что на сегодняшний день достаточно.
Выражение разочарования промелькнуло на лице Стоящей С Кулаком, она поникла головой и с отсутствующим видом кивнула, соглашаясь.
В этот момент ее посетила замечательная мысль. Она перехватила взгляд Брыкающейся Птицы и с уважением попросила его всего об одной вещи.
Она хотела научить белого солдата произносить его имя.
Это была хорошая идея. Хорошая настолько, что индеец не смог отказать своей приемной дочери. Он попросил се продолжать.
Она сразу же вспомнила нужное слово. Она видела его, но не могла произнести. И не могла вспомнить, как она делала это, когда была маленькой девочкой. Оба мужчины ждали, пока она вспомнила.
Лейтенант неумышленно поднял руку и отвел в сторону ветку, которая щекотала ему ухо. Женщина снова увидела это слово.
Она схватила руку Данбера, когда та висела в воздухе, а потом осторожно положила свою вторую руку ему на бедро. До того, как он успел среагировать, она вела Данбера в плохом, но безошибочном вальсе.
Через несколько секунд она застенчиво отстранилась, оставив лейтенанта в состоянии шока. Он боролся с собой, пытаясь запомнить это упражнение.
Внезапно голова его просветлела, искра догадки промелькнула в его глазах, и как единственный ученик в классе, который знает правильный ответ, он улыбнулся своему учителю.
IIIТеперь было совсем просто догадаться об остальном. Лейтенант Данбер опустился на одно колено и написал имя все на той же коре, которая служила им учебником. Его глаза задержались на словах, пока мозг знакомился с тем, как его новое имя выглядит по-английски. Это выглядело гораздо длиннее, чем просто имя. И чем дольше он смотрел на него, тем больше это имя ему нравилось.
Он произнес его про себя. Танцующий С Волками.
Лейтенант встал на ноги, коротко поклонился Трепыхающейся Птице, и как дворецкий, сообщающий о приходе гостей, смиренно и без излишней торжественности, произнес его еще раз.
Теперь уже на языке дакотов.
«Танцующий с Волками».
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ВТОРАЯ
IВ эту ночь Танцующий с Волками остался в хижине Брыкающейся Птицы. Он был слишком возбужден и, как это часто бывает, устал так сильно, что не мог уснуть. События прошедшего дня прыгали в его голове как воздушная кукуруза на большой сковороде.
Когда же лейтенант наконец начал забываться сном, его окутали сумерки, полные сновидений, которых у него не было с той поры, когда он был совсем юным. Окруженный звездами, он царил в холодном, молчаливом пространстве, испытывая удивительное чувство невесомости и одиночества в этом мире серебряного мерцания среди темноты. Но он не боялся. Ему было уютно и тепло в его кровати с пологом. И плыть по течению — пусть даже в вечность — как единственное зерно во всей Вселенной, было для него не самой трудной работой. Это была радость.