Взрослых не бывает и другие вещи, которые я смогла понять только после сорока - Памела Друкерман
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Хотя в англоязычной культуре упоминают о «времени свободы», его не почитают так, как во Франции. У этого понятия нет собственного названия и такого множества конкретных примеров. Когда французского экономиста Доминика Стросс-Кана обвинили в домогательстве к горничной в отеле, его жена, известная журналистка Анн Сенклер, защищала свое право остаться с ним.
«Я не святая и не жертва, – сказала она в интервью французскому изданию журнала Elle. – Я свободная женщина. Я свободна в суждениях и поступках и принимаю независимые решения». Она обладала также свободой передумать, и позже эта пара рассталась. В 2015 году вышла ее биография под названием «Анн Сенклер – свободная женщина».
Складывается впечатление, что существует определенная стадия человеческого развития, к которому стремятся современные женщины. Когда им это удается, их заслуги не остаются незамеченными. Я слушала по радио интервью с молодой французской певицей. Журналист спросил ее: «Как бы вы сами себя описали?» Я была готова предсказать, что она ответит. «Ну, не знаю… Наверное, femme libre». Стать libre – это французский женский идеал.
В «свободной женщине» есть что-то очень взрослое. Она обладает авторитетом и пониманием своей цели. Она занимается важными вещами. При этом она не принимает себя слишком всерьез. Ей комфортно в собственном теле, и она знает, как испытывать удовольствие.
Неплохая цель – даже если вы не француженка.
Я пока не стала femme libre (мне хочется верить, что я для этого еще слишком молода), но я сделала несколько шагов в этом направлении. Я больше не возражаю, чтобы меня называли «мадам». Я к этому привыкла. На недавнем деловом завтраке я оказалась старше всех присутствующих на десять лет. Но вместо того, чтобы начать жалеть себя, я напомнила себе, что нечего стесняться своего возраста.
В душе я по-прежнему американка. Я с трудом представляю себе, что стану снимать в машине пояс с чулками перед тем, как ехать домой к мужу – подобно моей знакомой бабушке за 60. Частично это объясняется тем, что у меня нет машины, и тем, что мой муж ни за что не заметил бы, что на мне чулки. Так же трудно мне представить себя в 60-летнем возрасте. Но в одном ключевом вопросе я решила быть свободной: я сама решу, как я хочу состариться. Надеюсь, что сумею признать, что тело, в котором я нахожусь, – мое.
В 40 лет я стала смотреть на себя более пристально. Теперь я поняла, что у меня маленький мозг, которому требуется время, чтобы глубоко погрузиться в ту или иную проблему. ЦРУ по-прежнему не делает попыток меня завербовать.
Зато я стала покупателем первого типа во всех отношениях (за исключением, может быть, реального шопинга – здесь я остаюсь королевой возврата товаров). Теперь, когда я знакомлюсь с человеком, местом или работой, которые мне нравятся, я прекращаю дальнейшие поиски.
Как большинство моих ровесников, я перестала мечтать о том, чтобы стать кем-то другим, с другим набором способностей и с другим детством за плечами. Ну и что, что я выросла в магазинах? Ну и что, что мои родители не обсуждали за ужином политику и не спорили на философские темы? Ну и что? Я научилась извлекать уроки из того, что мне дается, и ценить стабильность, уникальность и теплоту своей семьи. Как говорила мне бразильская редакторша: «Следует с уважением относиться к своему творчеству. Не надо бояться меняться. Надо расти вместе с ним. Это и есть зрелость».
Я поняла, что у людей, воспитывавшихся в профессорских семьях, тоже есть проблемы. («Они вели один бесконечный разговор о социализме», – вспоминая своих родителей-ученых, говорила мне моя знакомая.) Недавно Саймон признался, что у них за обеденным столом тоже велись долгие идейные разговоры, но не только. Еще они спорили, кто из членов семьи провинился перед другими и чем.
Шопенгауэр был прав. Первые 40 лет – это текст. В середине жизни мы набираем критическую массу данных о мире и обретаем чувство дистанции. Мы умеем наблюдать за собственной жизнью и видим все больше и больше. Та же дотошность показывает, как много у нас общего с другими людьми. Нам гораздо проще настроиться на другого человека; мы более охотно садимся с ними за стол. Это делает наш возраст более приятным.
Я поняла, что никто не способен точно описать десятилетие своей жизни, пока оно не миновало. Но, пройдя большую часть этого десятилетия, я, как мне кажется, точно знаю, что это такое – быть взрослой.
Быть собой с другими людьми.
Держать их на удобном для себя расстоянии.
Заботиться о других.
Любить их за их недостатки.
Научиться что-то делать хорошо.
Делиться своими знаниями и ценностями.
Быть честным.
Уметь восторгаться.
Понимать, что происходит, и называть вещи своими именами.
Знать свои слепые пятна.
Быть чуточку мудрым.
Не разделять свое нынешнее «я» и то «я», каким ты хочешь стать.
Найти свое племя.
Решить для себя, что для тебя важно.
Перестать верить, что придут взрослые, все объяснят и спасут тебя.
Импровизировать.
Быть готовым действовать.
Взросление имеет несколько этапов. На первом вы – точно не взрослый. Затем вы делаете вид, что вы взрослый. Затем вы думаете, что никаких взрослых не бывает, что это мифологические создания, которых на самом деле не существует. Затем, когда вам хорошо за 40, вы просто становитесь одним из них.
Все происходит совсем не так, как вам раньше представлялось. Вы не превращаетесь во всемогущего всезнайку. Взрослость – скромная, маленькая и настоящая. Но вы наконец чувствуете себя собой. И приходите к мнению, что это – самый лучший возраст из всех.
Вы знаете, что вам хорошо за 40, если:
• Никто даже не пытается изображать удивление, когда вы говорите, что у вас трое детей.
• Вы успели побывать на нескольких 50-летних юбилеях.
• Ваши друзья рассуждают о том, где лучше всего жить на пенсии.
• Вы прикидываете, где будете жить, когда дети от вас переедут.
• Вы больше не считаете, что 50 лет – это старость.
• Вы поняли, что такое благополучие.
• Мелкие проблемы по-прежнему
