Тот, кто не читал Сэлинджера: Новеллы - Марк Ильич Котлярский
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
…и еще: холод… Такой, что хочется немедленно согреть тебя, обнять и говорить слова, способные растопить этот холод…
— …Холод, окружавший меня до сих пор, постепенно начинает исчезать, и я — знаешь, — явственно чувствую твои тепло и нежность. Не пойму только, зачем тебе все это нужно? — Рики поставила знак вопроса, и ответ не замедлил себя ждать:
— У меня такое ощущение, что тебя жгла необходимость высказаться, выговориться, выплеснуть все то, что таилось в твоей душе.
— Я хочу, чтобы ты понял одну вещь, — Рику неожиданно потянуло на сарказм, — я не отношусь к многочисленным дамам, сидящим на этом сайте с одной главной мыслью: срочно найти мужика, во что бы то ни стало! Как тебе объяснить? Здесь другое… Я, правда, пережила трагедию… И только-только начинаю приходить в себя…
— Поверь, дело отнюдь не в легкомысленности или случайности появления на сайте-дело в твоем вынужденном внутреннем одиночестве и в некой сознательной покорности судьбе. Пробуждение-это не только компенсация за пропущенное время, это, пожалуй, начало иной, новой, жизни.
— Может, ты и есть моя новая жизнь? Ты будишь во мне то, что долгое время дремало, находясь под спудом. Может быть, тебе стоит остановиться, пока не поздно? Понимаешь, иногда именно незнакомому человеку начинаешь раскрываться и… не совсем понимаешь, зачем ты это делаешь. Или подсознательно чувствуешь, что твоя и его души сродни? А вдруг этот человек, несмотря на его внешнее спокойствие, респектабельность, успешность; несмотря на то. что он окружен многочисленными, любящими его людьми — вдруг этот человек, в сущности, так же одинок?
— Мне кажется, я все понял, — откликнулся за-экранный друг, — тебя обидел муж.
— Муж… Полный идиот… у него отклонения в психике. Если бы ты с ним поговорил, то сказал бы: «Боже, какой умный и образованный человек!» А в семье для близких был он просто невыносим и деспотичен…
— Но он же любил тебя? — последовал вопрос.
— Он дико любил меня с девятнадцати лет, ему эта любовь всю жизнь мешала, он старался избавиться от нее, вытравить из себя. Знаешь, смешно сказать: когда муж злился на меня, то переставал со мной спать, и это могло продолжаться неделями…
— Почему он все время боролся с этим чувством? Чем оно его так раздражало?
— Властная мать, отец двадцать лет служил на подлодке, пять раз тонул, пил безбожно.
— А, понятно. Типичная ситуация по Фрейду… Мать-ребенок, жена-мать… Он хотел избавиться от тебя, как от матери. Красив хоть был?
— Очень. Красивый мужчина, высокий, породистый.
— Изменял тебе?
— Направо и налево.
— А ты знала об этом?
— Не-а! Но в пятый год нашего супружества уехала с дочкой в отпуск к его родителям, а он в гостях у друга встретил девушку, которая влюбилась в него… Короче говоря, изменил мне открыто, явно. Я его выгнала из дома, он просил прощения, дочери было всего три года-я простила. Но для того, чтобы избавиться от ужаса пережитого, изменила ему в ответ-без желания, через силу. Потом мучалась, как идиотка, переживала.
— А затем?
— Затем мы прожили двадцать лет, и я была верна ему, и любила его, и даже в мыслях не позволяла себе измены. И вдруг год назад он перестал со мной спать вообще. Я работала тогда рекламным агентом, и как-то, случайно, зашла на сайт знакомств, для интереса полистала и вдруг увидела его фотографию и анкету: видимо, таким образом он пытался найти себе женщину для секса… До этого я была верной женой, правда…
— Тебе больно об этом вспоминать?
— Очень.
— Ладно, давай замнем для ясности и пожелаем друг другу спокойной ночи.
— Да, милый. Мне, тем более, завтра рано вставать.
— А все, что болело, оно пройдет тогда, когда ты простишь своего «безумного супруга»… — почему-то это словосочетание виртуальный собеседник заключил в кавычки.
Рика выключила компьютер, разделась, небрежно разбросав одежду по комнате, и легла; закрыла глаза, постаралась расслабиться. Вначале ей это удалось, а затем, минут через десять, когда стала накатывать дремота, в сознании неожиданно ярко высветилось знакомое предложение: «Все, что болело…»; где-то она уже слышала это, песня ли какая так начиналась, присказка ли такая у кого-то была… но у кого… зачем? «Все, что болело…» — буквы прыгали, распадаясь на ртутные шарики, вновь собирались в дружный хоровод… вот, дружный хоровод… и мотор ревет… причем здесь мотор?… и кто ревет? может быть, матадор? или мотор? или бык, реагирующий на красное? у быка болела рука… «все, что болело»… «болеро» Равеля, равелины, равновеликие лики ликующих святых, сваха, втирающая очки, потирающая руки от предвкушения комиссионных: «Ну-ка, матушка, оборотись разок, да будь ты, ей-Богу, оборотистей, в конце концов, полюбуйся, какого я тебе жениха нашла: дороден, породист, высок… «Он не низок, не высок…»-запел чей-то голос, и непонятно было, то ли это реальная сваха, то ли сваха, свалившаяся из какого-то фильма, виденного ею когда-то в маленьком кинотеатре, где она сидела вместе со своим будущим мужем, и будущее казалось таким светлым и ясным. Однако на сей раз шло другое кино; с напряжением всматривалась Рика в экран, но ничего не понимала, только неясная тревога царапала сердце да смутные видения, ведомые ведическими знаками, словно сообщали постылый посыл о стылости сизых сумерек существования. Все ее существо внезапно воспротивилось сну, затребовав срочного пробуждения. Рика открыла глаза: за окном занималась робкая заря-плотная ткань ночи редела, истончалась, очертания домов и предметов проступали явственней и четче, образуя образ обезображенного утра.
Она стала перебирать, как четки, черно-белые кадры своего сна, хотела понять, о чем поведали ведические знаки-все эти свернувшиеся свастики, звезды, круги, квадраты, головы животных, одна из которых почему-то напоминала ее бывшего супруга. Внезапная догадка обожгла Рику; и оборотень ненависти, исчезнувший было ненароком, роком вызволенный из неволи, мертвой хваткой впился в ее горло.
Так беспомощно…
Так беспомощно грудь холодела,
Так шаги мои были легки…
Анна Ахматова
— Ну, посмотри, пожалуйста, в своем пердимонокле, — пошутил он через силу, обращаясь к жене рано утром, — хоть что-нибудь, хоть пару копеек, ты же понимаешь, что иначе мне придется топать на работу пешком.
— Что я могу сделать, что? — отвечала жена, беспомощно разведя руками, — нет денег, нет! Я с утра еще не успела их нарисовать. Подожди немного, сейчас выпью чаю и нарисую.
— А как же… — он хотел сказать что-то резкое, но все-таки
