Американский синдром - Овидий Горчаков

У МОГИЛЫ НЕИЗВЕСТНОГО СОЛДАТА

Они шли по Арлингтонскому национальному кладбищу, поднимаясь по широкой лестнице к величавому мраморному амфитеатру.

Заглядывая в проспект, Бек сообщил Гранту такие любопытные подробности об этом кладбище:

— Самое большое военное кладбище Америки, открытое в 1864 году. Еще живы миллион ветеранов первой мировой войны, почти четырнадцать миллионов — второй, пять миллионов корейской войны, более семи миллионов вьетнамской войны. Всего живы около двадцати семи миллионов ветеранов войны. Сила! Почему же они молчат? Не выступят дружно против войны? Молчат, как тот миллион, который потеряла Америка за все свои войны, начиная с революции? Может быть, потому, что миллион убитых это не так уж много? Советский Союз только за годы второй мировой потерял в двадцать раз больше. Из 215-миллионного населения у нас воевали меньше тридцати — ну, значит, каждый седьмой. Надо кричать во все горло, чтобы здесь не прибавилось ни одной новой, свежей могилы! И почему, почему молчат шестьдесят — семьдесят миллионов ближайших родственников ветеранов войны?!

— Увы, — вздохнул Грант, — наши ветераны, как правило, отстаивают только свои материальные интересы, свои льготы, ведут лишь экономическую борьбу с равнодушным конгрессом, который исправно повышает жалованье конгрессменам, чтобы угнаться за инфляцией, но забывает об участниках войны. Мало, мало у нас среди ветеранов активных защитников мира.

Положив правую руку на сердце в знак штатского салюта, встали они у высокого саркофага из снежно-белого мрамора с надписью:

— Я видел могилы пяти Неизвестных солдат, — вполголоса произнес Уин. — Франции — в Париже, Великобритании — в Лондоне, Италии — в Риме, Бельгии — в Брюсселе, Советского Союза — у Кремлевской стены в Москве. Только у нас в одном саркофаге сложили останки не одного, а трех солдат в трех бронзовых гробах — первой мировой в 1921 году, второй и корейской — в 1958 году. А ведь прежде всего важно, правая или неправая была война, в которой сложил голову неизвестный воин. Насчет первой мировой и корейской у меня большие сомнения, не говоря уж о вьетнамской.

Со скоростью ровно сто двадцать восемь шагов в минуту чеканил шаг часовой — солдат 1-й роты 3-го пехотного полка, базирующегося в вирджинском Форт-Майере. Шестнадцать лучших солдат роты отобраны для этой почетной службы. Все они идеально сложенные атлеты ростом не меньше пяти футов и одиннадцати дюймов и не выше шести футов и двух дюймов, так что Грант мог в свое время попасть в их число, а чересчур длинный Уинстон Бек, как тот отметил с сокрушенным видом, нет.

Глядя на молодца, шагавшего с винтовкой у саркофага, Уин сказал задумчиво:

— Помню нашумевшую историю во время вьетнамской войны. Сержант Майкл Сэндэрс — он входил в состав роты почетного караула — заявил, что он против войны во Вьетнаме. И что же! Его не только отставили от его непыльной службы, но и отправили против его воли во Вьетнам! Такова расплата за правду.

Помолчав, Бек проговорил:

— Вот здесь 11 ноября 1961 года я стоял и смотрел на своего прежнего кумира — президента Джона Кеннеди. Было почти так же тепло, как сейчас, и звонким, молодым голосом Кеннеди клялся, что Соединенные Штаты будут сражаться, если потребуется, чтобы отстоять рубежи свободы. Однако, сказал он, давайте молиться, чтобы не было больше ветеранов войны, как и самой войны. И в последний раз видел я своего кумира тоже 11 ноября — в День ветеранов — 1963 года. Под барабанный бой возлагал он венок у саркофага Неизвестного солдата. Ровно через две недели он был убит и похоронен здесь.

Взгляд Гранта застыл на зеленом берете, лежавшем на могиле президента рядом с головными уборами солдата, летчика, моряка и морского пехотинца. Вспомнилось, что в день похорон зеленоберетчик мастер-сержант Фрэнсис Рудди вслед за представителями всех родов войск и морской пехоты снял свой берет и положил его на свежую могилу убитого президента.

— А ровно через год, — продолжал Бек, — я снова посетил в День ветеранов это кладбище. С Ричардом Хелмсом, Бисселом, Хантом — большой компанией из Лэнгли, до которого отсюда рукой подать. И вдруг мы увидели высокого и стройного генерала с Золотой Звездой Героя Советского Союза, в форме с золотыми погонами. С ним было еще трое русских в гражданском, но с орденскими колодками. Они пришли на Арлингтонское кладбище, чтобы возложить венок на могилу американца, ветерана второй мировой войны, президента. Я уже работал в русском управлении ЦРУ против СССР, и меня потрясла эта неожиданная встреча с русскими на Арлингтонском кладбище. Я подумал тогда: или мы договоримся с этими людьми, или мир погибнет! А можно ли с ними договориться, спросил я себя. Русских сопровождали американские генералы и офицеры. Я узнал генерала Хармона — он одним из первых встретился с русскими в Германии, а после второй мировой разрабатывал в Пентагоне план атомного уничтожения СССР, но и он, генерал Хармон, позднее понял, что с русскими надо жить в мире…

— Кеннеди завещал нам носить зеленый берет с гордостью, — сказал Грант, — «как знак отличия и символ мужества», а мы его опозорили еще при жизни Кеннеди и после него.

— А сам Джей-Эф-Кей, — без лишних сантиментов заключил Бек, — все делал, чтобы мы увязли во Вьетнаме, бросив туда «гвардию Кеннеди».

Когда вернулись к машине, Бек снова подвергнул свой «шеви» профилактическому блиц-осмотру, включил зажигание. Никаких взрывов не последовало.

Черный лимузин стоял за пределами видимости.

— Слава богу, — сказал Уин с кривой усмешкой, — кажется, «спуки» отвалили — поняли наконец, что имеют дело лишь с парой безобидных патриотов.

— А ведь ты, Уин, и в самом деле настоящий американский патриот! — сказал с улыбкой Грант, садясь в машину.

— Отдаю дань твоей наблюдательности. Конечно, я патриот. Поэтому и борюсь с «фирмой». Саркофаг Неизвестного ец, навсегдсолдата, разрази меня гром, на одну треть для меня свят. Быть может, в нем лежит мой ота пропавший без вести во Франции…

Бек погнал машину на предельной скорости не назад, а вперед по шоссе.

— Наш вояж, — сказал он, — был бы не полон без визита в «Спуквилл» — логово «чудовища Лэнгли». Шеф ЦРУ адмирал Стэнсфилд Тэрнер первым делом повесил табличку на двери своего кабинета: «Называйте меня просто Станом». Он на «ты» с Джимми Картером и всеми членами кабинета. Нам он, конечно, не выкатит красный ковер — для него мы с тобой персоны нон грата. Так что мы только помашем ему рукой. Ему и его «спукам». Сколько их? Почти шестнадцать тысяч в Лэнгли и его филиалах, около двухсот тысяч по всему свету. Сравни это с численностью дипломатического персонала США: менее четырех тысяч! И среди них, конечно, уйма «спуков». Я систему госдепа неплохо изучил, работая с другими «призраками» в американском посольстве на улице Чайковского, 19—21, в Москве.

В ЛЭНГЛИ — СТОЛИЦЕ ИМПЕРИИ ЦРУ

— Вон моя альма-матер, — с иронией произнес Бек, кивнув в сторону главной квартиры ЦРУ.

С правой стороны медленно проплывало за деревьями и неприступной оградой из стальной сетки громадное здание из серого железобетона. Массивный цоколь, шесть этажей с окнами тоже за стальной сеткой, двухэтажная надстройка. У ворот — блокгауз с сильной дежурной охраной и бюро пропусков. Кварцевая крошка в бетоне здания отсвечивала на солнце льдом, и Грант вспомнил, что штаб ЦРУ недаром прозвали «Ледяным домом». Он и впрямь является гигантским рефрижератором «холодной войны».

— Я работал на четвертом этаже, — заметил Бек, — а начальство располагается на верхних двух этажах. Старик Даллес угрохал больше семидесяти миллионов на эту громадину. Все здесь было сделано по последнему слову техники. В мое время тут нагнетали холод на планете почти десять тысяч «призраков». Но ведь шефу ЦРУ подчиняется все разведывательное сообщество Америки, насчитывающее, по моим данным, около четырехсот тысяч «спуков» в разведслужбах армии, флота, ВВС, госдепа, Комиссии по атомной энергии, министра обороны и Объединенного комитета начальников штаба, Агентства национальной безопасности… Бюджет всех этих служб достигает, пожалуй, двух миллиардов долларов в год!..

В одной мили по прямой от стальной кольчуги «чудовища Лэнгли» лежит маленький городок Маклейн. Рядом с его стареющим торговым центром находится бар и гриль О’Тула с неброской вывеской.

Хозяин-ирландец всегда закрывал наглухо тяжелые темные гардины неопределенного цвета за мутным от пыли и грязи толстым стеклом витрины. Он не вывешивал у входа никакой рекламы, не афишировал меню своей кухни, никого ничем не зазывал. У него была своя постоянная клиентура.