Учебник русской истории - Сергей Платонов

Патриарх Филарет и его ближайшие преемники вполне понимали трудности книжного исправления и сознавали необходимость в этом деле обращаться к греческим рукописям, приглашать греческих и киевских ученых богословов и с их помощью заводить в Москве школы для обучения греческому языку. В особенности при патриархе. Иосифе, предшественнике Никона, оживились сношения Москвы с греческим Востоком. Из Москвы на Балканский полуостров посылались люди для приобретения там древних греческих рукописей и для изучения греческих обрядов и церковных обычаев. В Москву часто приезжали греческие архиереи и монахи, которых привлекали к делу исправления книг, совещаясь с ними, доверяя им надзор за переводом греческих текстов и поручая им преподавание греческого языка московской молодежи. В то же время в Москву приглашались ученые монахи из Киева, где существовало тогда высшее православное училище (академия). В Москве эти монахи образовали целое братство и также трудились над исправлением книг и обучением московских людей латыни и греческому языку. Благодаря наплыву посторонних ученых дело книжного исправления пошло энергичнее, но в то же время стало возбуждать горячие споры. Одни смущались приглашением греков и киевлян, говоря, что у них нет истинного благочестия и они могут только исказить и испортить книги, а не исправить их. Другие же уверяли, что греки твердо сохраняют православную веру и ничего «не изронили» в ней. Во время этих-то споров Никон вступил на патриарший престол и взял в свои руки книжное исправление.

§ 88. Реформа Никона и церковный раскол

Когда Никон жил в Москве до своего патриаршества, он был в дружбе с кружком священников, собиравшихся у царского духовника Стефана Вонифатьева. Кружок этот состоял из людей живых и начитанных, среди которых особенно выдавались «протопопы» Иван Неронов и Аввакум Петров. Все члены кружка мечтали об исправлении книг и обрядов, об улучшении церковной жизни, о поднятии нравственного уровня московского общества. Но все они увлекались тем взглядом, что Русь в те времена была единственною благочестивою страною и что истинного православия нельзя было найти нигде, кроме Москвы. Поэтому они свысока, с недоверием, относились к грекам и думали, что обновить и улучшить церковный и общественный строй надлежит безо всякой помощи извне, без руководства греков и киевлян, простым восстановлением и укреплением благочестивой московской старины, древнего русского благочестия. Такого национально-охранительного направления, казалось, держался и Никон.

Когда же Никон стал патриархом, оказалось иное. Никон внимательно изучал сам все, что относилось к делу, и скоро пришел к выводу, что греческая церковь хранит православие в совершенной чистоте и что московские патриархи обязаны во всем согласоваться с греческими и не допускать у себя никакой новизны, никаких разногласий с православными восточными церквами. Убедившись в этом, Никон начал церковное исправление в этом духе, причем действовал со свойственным ему самовластием и крутостью. Он личною властью своею стал предписывать «новшества»: уменьшил число земных поклонов за молитвою «Господи и Владыко живота моего»; требовал, чтобы иконы писались по греческим образцам; требовал, чтобы крестились тремя перстами, как было у греков. В то же время книжное исправление пошло очень спешно и совершалось под руководством греков и киевских ученых монахов. Самовластие патриарха, его торопливость и явное предпочтение, какое он оказывал чужим «справщикам», вызвали большое неудовольствие у патриотов Вонифатьевского кружка. Сам Вонифатьев в этом деле остался в стороне; но протопопы Аввакум и Иван Неронов при первых же распоряжениях Никона стали протестовать. «Мы же задумалися, сошедшеся между собою (говорил Аввакум); видим, яко зима хощет быти: сердце озябло и ноги задрожали». Посоветовавшись, они подали царю жалобу на Никона, и притом не только на его отдельные распоряжения, но вообще на его направление, по их мнению, неправославное и ненародное. Никон очень разгневался на своих старых приятелей и нашел случай удалить их из Москвы (сослав Аввакума в Тобольск, а Неронова в Вологодский край). Но их протест не остался без влияния на дальнейший ход исправлений.

Патриарх понял, что лучше действовать соборным приговором, чем личною властью. В 1654 г. он созвал в Москве собор московского духовенства и представил ему на утверждение все предположенные им исправления. Собор их одобрил и утвердил. Лишь один архиерей (епископ Павел Коломенский) решился не вполне согласиться с соборным приговором. Никон лишил его сана и заточил. Но его противоречие показало Никону, что авторитета местного русского собора недостаточно для того, чтобы добиться беспрекословного повиновения его мерам. Поэтому Никон тотчас же после собора в 1654 г. обращается к восточным патриархам с просьбою рассмотреть на соборе дело исправления московских богослужебных книг и обрядов и дать ему свое одобрение. В следующем году (1655) Цареградский патриарх прислал в Москву свой ответ, от имени всей Греческой церкви одобряя и утверждая все намеченные Никоном исправления. Таким образом, реформа, начатая Никоном единолично, постепенно получила характер междуцерковный, стала совершаться с благословения и одобрения как бы всей православной Греко-русской церкви. Этим самым делу исправления книг и обрядов была придана чрезвычайная, по существу дела излишняя, торжественность и важность. Русское домашнее дело решалось с участием чужих людей и чужой власти, и Московская церковь становилась как бы в подчинение Греческой. Именно это и не нравилось многим московским патриотам.

Пока дело исправления вел сам Никон, оно шло быстро и решительно. Книги исправлялись, печатались и рассылались по епархиям. Патриарх требовал, чтобы в церквах, по получении новоисправленных книг, начинали немедленно служить по новым книгам, а старые откладывали и прятали. Вместе с книгами вводились и исправленные обряды; Никон следил за их точным исполнением, в особенности же за соблюдением троеперстия. Но сам Никон вел дело исправления не более пяти лет. С того же времени, как он оставил патриаршество (1658), дело перешло под руководство заступившего его викария (митрополита Крутицкого Питирима). Не стало более такой ревности к делу, каким отличался Никон; работы на Печатном дворе пошли тише. С другой стороны, все враги Никона и его церковных «новшеств» оживились и не скрывали надежды, что удастся вернуть церковь к старому благочестию и уничтожить дело Никона. В самой Москве действовали против реформы возвратившиеся из ссылки Неронов и Аввакум. Они находили себе многочисленных последователей и последовательниц, между которыми были люди большой знатности (например, две сестры, боярыня Морозова и княгиня Урусова, рожденные Соковнины). В самой царской семье оказывались лица, почитавшие Аввакума; о царице Марии Ильинишне говорили, что она заступалась за Аввакума и «от казни отпросила» его. Понятно, что при таких условиях должно было развиться всяческое противодействие церковной реформе. Новых книг не принимали во многих местах, между прочим в известном Соловецком монастыре. Против Никона и его новшеств проповедовали открыто во многих городах ревнители «старой веры». Соблазн становился так велик, что необходимо было принять какие-либо меры против недовольных. В 1666 г. царь решился созвать в Москве собор русского духовенства. Этот собор снова утвердил все нововведения Никона и судил тех, кто восставал против новшеств. Призванные на собор расколоучители все принесли повинную (даже Неронов); только протопоп Аввакум и московский дьякон Федор остались нераскаянными и были преданы анафеме и сосланы. Когда, немногим позднее, в конце 1666 и начале 1667 г., в Москве великий собор с патриархами осудил Никона, этому собору было представлено и дело о церковных исправлениях. Великий собор совершенно одобрил и утвердил исправления, а на тех, кто впредь начал бы прекословить и противиться церковным исправлениям и велениям великого собора, этот собор изрек анафему и заранее отсек от церкви. Таким образом, ревнители «старой веры» подвергались отлучению от церкви и объявлялись еретиками и раскольниками. Но это не помогло делу. Протест продолжался. Соловецкий монастырь, богатейший и славнейший на русском севере, открыто отказался повиноваться соборам и принять новшества. Когда увещания не помогли, в Соловки было послано войско; но монастырь затворился и оказал вооруженное сопротивление. Началась осада монастыря, длившаяся около восьми лет (1668–1676). Когда монастырь был взят, монахи понесли тяжелое наказание. Но их «стояние за старую веру» сильно повлияло на настроение всего севера и многим послужило примером. Во многих местах раскол пустил глубокие корни и держится до сих пор.

Лишенные общения с церковью, староверы были поставлены в большое затруднение тем, что не имели своей иерархии и священства. Одни из них всячески заботились о том, чтобы залучить в свою среду священников от господствующей, «никонианской», церкви; они образовали собою особый «толк» в расколе — «поповщину». Другие положили, что по нужде можно обойтись и без священства, предоставив исполнение церковных служб и треб мирянам; такие назывались «беспоповцами». Впоследствии беспоповщина разделилась на много толков и сект, имеющих иногда крайний изуверский характер.