Хюррем, наложница из Московии - Демет Алтынйелеклиоглу

– Конечно. Именно потому ее так легко и наказали, что она мать шехзаде Мустафы Хана. А ведь ее поступок заслуживал другого наказания.

Девушка вновь еле слышным голосом пролепетала: «В чем она виновата, повелитель? В чем может провиниться перед вами женщина, которая подарила вам сына, подобного льву, плоть от плоти своей? Разве такой женщине невозможно все простить?»

Сулейман изумился. На мгновение ему показалось, что он чего-то не понимает. Хюррем сейчас защищает Гюльбахар, которая избила ее?

– Она подняла на тебя руку, она била тебя! – возразил он.

– У нее были на то причины.

– Какие причины? Никакие причины не позволяют поднимать руку на женщину, которую повелитель принимает у себя. Если она подняла руку на Хюррем, то, значит, она подняла ее и на нас.

Хюррем чуть было не рассмеялась, услышав в таком серьезном разговоре это «мы», но сдержалась. Нужно было хорошо доиграть роль.

– Если бы была опасность потерять вас, я бы поступила совсем по-другому.

Хюррем напоминала Сулейману переменчивое море. Только что она защищала Гюльбахар, а сейчас говорит, что поступила бы иначе.

– Ну скажи, а как бы ты поступила?

Девушка вновь подняла взгляд, посмотрела прямо в требовательные глаза Сулеймана и прошептала: «Я… я бы не побила женщину, которая попыталась вас у меня увести… Я бы убила ее». И, словно бы не замечая гордости, загоревшейся в глазах падишаха, она подняла руку и, угрожая невидимому врагу, сказала: «Я бы вот этой рукой вырвала бы ей сердце!»

Сулейману стало не по себе от голоса девушки и оттого, что она говорила, но его мужское самолюбие было польщено. Он взял руки Хюррем в свои и долго целовал ее лицо и глаза. Хюррем на какое-то время высвободилась и произнесла: «Я хочу вот что сказать, повелитель: гнев Гюльбахар Хасеки можно считать очень легким, к тому же у меня не было намерения уводить вас у нее».

Как такое могло быть? Падишах изумился еще больше. Он уже собирался заговорить, как Хюррем добавила: «Я была согласна оставаться в тени, в стороне. Лишь бы только быть близко к моему повелителю. Мне достаточно только приходить, когда он пожелает, и бросаться в его объятия. Этого было мне достаточно…»

Султан Сулейман вновь поймал Хюррем. На этот раз сжал сильнее, чтобы она не вырвалась. Девушка билась в железных объятиях, сковавших ее, уклоняясь от поцелуев султана, и продолжала твердить заученные слова: «Поэтому, повелитель, если бы я знала, что вы так накажете Гюльбахар Хасеки, то я бы пришла к вам умолять простить ее. Разве не вы сравнили меня с несгибаемыми горными вершинами? Я очень хорошо помню, как вы это сказали. Я бы не только склонила голову, я бы упала перед вами на колени, я бы целовала край вашего платья, лишь бы вы простили вашу Хасеки. Меня бы не испугало, если бы повелителю не понравился мой поступок и он переменился бы ко мне. Я бы сказала: “Какое горе в том, что мать вашего шехзаде отвесила московитской неверной несколько затрещин?” Я бы излечила свою израненную гордость любовью падишаха».

Падишах слушал ее сбивчивую речь, пьянея от счастья. Он держал в объятиях девушку, возраст которой был так мал, но сердце таким огромным. И вновь начал целовать ее с любовью, страстью и нежностью.

Хюррем сказала себе: «Пожалуй, хватит». Ей не хотелось, чтобы Сулейман понял, что она все это делает для того, чтобы он окончательно охладел к Гюльбахар, и что она не подняла на Гюльбахар руку, не приходила к падишаху только лишь для того, чтобы его гнев обрушился на мать шехзаде. «Нужно перестать делать вид, что я расстраиваюсь из-за того, что ее выгнали из гарема. Ведь если падишах скажет: “Ну раз так – давай вернем ее обратно”, что я буду делать?» – думала Хюррем.

И внезапно она затихла в руках Сулеймана, как пойманная горлица. Эта тяжелая вынужденная роль, которую она играла многие дни, порядком ее измотала. Она уже поверила в эту игру и если бы не чувствовала, как внутри у нее от радости звенит целый оркестр, гремят барабаны и гудят трубы, то вот-вот сама бы пожалела Гюльбахар.

Она подставила Сулейману свои жаркие губы. Он целовал их с тоской и любовью.

Через несколько минут он выпустил ее и поднес руку к своему поясу. В его руке красовалось кольцо, украшенное огромным рубином, окруженным бриллиантами и изумрудами. Он взял маленькую ручку девушки в свои ладони и надел ей кольцо на тонкий пальчик. Хюррем на кольцо даже не взглянула и не видела, как в нем отражаются разными красками языки пламени в островерхом камине. В тот момент она была занята тем, что целовала своего возлюбленного.

Хюррем целовала его щеки и шею, а султан продолжал говорить: «Раз уж Хюррем стала солнцем для султана Сулеймана, то пусть об этом теперь знают все. Сегодня я приказал, чтобы об этом объявили везде: в Диване, в гареме, во всем османском государстве. Ты будешь моей спутницей, ты будешь делить со мной горе и радость. Я понял, что я всегда мечтал встретить тебя и всегда тосковал по тебе, Хюррем».

Хюррем вновь высвободилась из объятий падишаха и пошла по комнате той самой летящей походкой, которой ее научили в Крыму. Подойдя к покрытой шелками и атласом кровати, она вытянулась на ней. Тело ее в тонкой белой шелковой рубашке в свете пламени островерхого камина напоминало статую из слоновой кости. Влажные коралловые губы слегка приоткрылись, грудь вздымалась. Она с нежностью манила Сулеймана к себе.

Сулейман забыл все, что произошло за день. Пока сосланная из дворца Гюльбахар с шехзаде Мустафой тряслись в повозке по пыльной дороге на пути в Манису, в жизни султана открывалась новая глава. Он чувствовал себя моложе и сильнее. Теперь он был готов поразить любого врага, теперь его не остановят не то что родосские рыцари, он не остановится ни в Тимишоаре, ни в Буде, ни в Сигетваре, ни в Вене.

Теперь он был готов к любой буре, он мысленно видел тысячи и тысячи воинов, проходивших перед ним. Он видел, как шествуют ряды победителей: «Нашего великого прадеда называли Фатихом Завоевателем, нашего отца Селим Хана называли Селимом Грозным. А нас будут называть Предводителем Европы!»

Лежавшая на ложе Хюррем видела огонь в глазах Сулеймана. То был доселе невиданный ею огонь – огонь побед. «Мы будем великолепной парой, – подумала Хюррем. – Нас ждет великолепный век, мы вместе завоюем мир!»

XXX

На следующее утро Хюррем отправилась в покои Хафзы Султан. Валиде, услышав, что та собирается к ней, специально подготовилась – попросила служанок одеть ее в самое красивое платье. На голову она надела высокую корону, расшитую жемчугом. Собравшись, она торжественно опустилась на обитый шелком седир перед окном. У ног сидели две служанки: одна белая, другая чернокожая.