Джунгли - Эптон Синклер

Глава XXIV

Злосчастному Юргису приходилось каждые два часа выпрашивать деньги на выпивку, дающую право посидеть в тепле, иначе он замерз бы насмерть. День за днем он рыскал по городу в полярную стужу, с душой, исполненной горечи и отчаяния. Теперь яснее, чем когда-либо, он видел истинное лицо цивилизованного мира — мира, где считаются только с грубой силой, мира, общественный строй которого изобретен имущими для подчинения тех, кто ничего не имеет. Он принадлежал к последним, и улицы с кипящей на них жизнью были для него одной гигантской тюрьмой, по которой он шагал, как плененный тигр, пробуя один прут решетки за другим и убеждаясь, что все они ему не под силу.

Он потерпел поражение в жестокой борьбе и был осужден на гибель, а все общество старательно следило за тем, чтобы этот приговор был приведен в исполнение. Куда бы он ни поворачивался, везде перед ним была тюремная решетка и враждебные глаза. Упитанные, лоснящиеся полисмены, под взглядом которых он вздрагивал, казалось, завидя его, крепче сжимали в руках дубинки; хозяева пивных, внимательно следившие за ним, пока он оставался в их заведениях, старались выставить его поскорее, как только он уплачивал деньги; снующие на улицах прохожие, глухие к его мольбам, даже не замечали его существования, а если он пытался обратить на себя их внимание, приходили в ярость; все они были заняты своим делом, и не было ему места среди них. Ему нигде не было места. Куда бы он ни обращал свой взор, он убеждался в этом. Об этом твердило все вокруг: особняки с толстыми стенами, запертыми дверьми и железными решетками подвальных окон; огромные магазины, наполненные изделиями всего света и охраняемые железными ставнями и толстыми решетками; банки с их неисчислимыми миллиардами, погребенными в сейфах и стальных камерах.

И вот однажды с Юргисом произошло приключение, самое удивительное в его жизни. Был поздний вечер, и ему не удалось собрать на ночлег. Шел снег; Юргис так долго пробыл на улице, что весь вымок и продрог до мозга костей. Он «работал» в толпе у театра, кидаясь туда и сюда, рискуя попасться на глаза полиции и в своем отчаянии почти желая ареста. По, заметив, что человек в синей форме двинулся к нему, он все-таки струсил и, завернув за угол, бросился бежать. Наконец, он остановился, увидев приближавшегося прохожего.

— Простите, сэр, — начал он с обычной формулы, — не дадите ли вы мне на ночлег? У меня сломана рука, я не могу работать, и ни цента в кармане. Я честный рабочий, сэр, и никогда раньше не просил милостыню. Не моя вина, сэр…

Обычно Юргис продолжал до тех пор, пока его не прерывали, но этот прохожий не прервал его, и, наконец, он сам замолк, чтобы перевести дух, и тут заметил, что тот нетвердо держится на ногах.

— Ч-что… вы говорите? — вдруг спросил незнакомец хриплым голосом.

Юргис начал снова, на этот раз выговаривая слова медленнее и отчетливее. Но не успел он сказать и нескольких фраз, как слушатель положил ему руку на плечо.

— Ах, бедняга! — воскликнул он. — Вам не по… ик… не повезло, а?

Он пошатнулся, и его рука обняла Юргиса за шею.

— М-мне и самому не везет. Тяжело жить на этом свете!

Они стояли под самым фонарем, и Юргис успел разглядеть своего собеседника. Это был совсем еще молодой человек, едва ли старше восемнадцати лет, с приятным мальчишеским лицом. На нем был цилиндр и дорогое теплое пальто с меховым воротником. Он сочувственно и доброжелательно улыбался Юргису.

— Мне тоже тяжело живется, м-милый, — сказал он. — У меня жестокие родители, а то бы я вам помог. А ч-что с вами случилось?

— Я был в больнице.

— В больнице! — воскликнул юноша с той же блаженной улыбкой. — Это уж-жасно. Вот и моя тетя Полли… ик… моя тетя Полли тоже в больнице — тетушка ро-родила двойню! А что случилось с вами?

— Я сломал себе руку, — начал Юргис.

— Вот как, — сочувственно отозвался тот. — Ну, это не такая уж беда — вы поправитесь. Вот бы мне кто-нибудь сломал руку, ей-богу! Тогда со мной будут лучше обращаться… ик… Поддержите меня, старина! Ч-чего вы от меня хотите?

— Я голоден, сэр.

— Голодны! По-очему же вы не поужинаете?

— У меня нет денег, сэр.

— Денег нет! Ха-ха… ну, будем друзьями, старина — я в та-аком же положении! Сижу без денег, совсем прогорел! А п-почему в таком случае вы не идете домой, как я?

— У меня нет дома.

— Нет дома!.. Та-ак, приезжий, а? Это-та-аки неприятно! Знаете что, по-ойдем ко мне, поужинаем вместе! Я так одинок… ик… ни души дома! Старикан за границей, у Бубби медовый месяц, у Полли двойня, — все, черт их возьми, разбежались! Хоть запить с горя, пра-ав-да! Только старый Гэм остался прислуживать за столом. Но разве я могу так есть, нет, благодарю пок-корно. То ли дело в клубе! А мне не позволяют ночевать там — старикан распорядился, я не вру — ночевать обязательно дома. Неслыханно! «По утрам тоже сидеть дома?» — спрашиваю я его. А он: «Нет, сэр, только ночевать, а то не получите денег». Вот какой у меня старикан, с ним и не спорь! Велел старому Гэму следить за мной, все слуги шпионят за мной, как вам это нравится, приятель? Славный, смирный, добрый малый вроде меня, — и папочка не может уехать в Европу… ик… без того, чтобы меня тут со свету не сживали. Черт знает что! Каждый вечер идти домой, когда веселье в самом разгаре, че-ерт возьми! Вот как обстоят дела, и вот почему я тут! Пришлось уйти и оставить Китти… ик… оставить ее в слезах. Как вам это нравится, старина? «Пусти меня, киска, — говорю я, — я скоро вернусь к тебе, а теперь я иду, куда ме-меия… ик… призывает долг». Прощай, прощай, моя любовь, прощай, моя лю-бовь!

Последние слова он пропел торжественным и скорбным голосом, повиснув на шее у Юргиса. Последний испуганно озирался, боясь, что кто-нибудь их увидит. Но они были одни.

— А я все-таки пошел куда мне хотелось, — воинственно продолжал юнец. — Я умею… ик… настоять на своем, черт возьми! С Фредди Джонсом не так легко сладить, если он закусит удила! «Нет, сэр, — говорю я, — гром и молния! Меня не нужно провожать домой, сам дойду, за кого вы меня принимаете, а? Думаешь, я пьян, да? Я тебя знаю! Я не пьянее тебя, киска!» А она мне: «Это правда, Фредди». Она умница, Китти. «Но я остаюсь дома, а тебе идти на мороз. Ведь уже ночь!» А я ей отвечаю: «Не мели вздора, прелестная Китти». А она: «Брось шутить, Фредди, милый. Будь паинькой, позволь мне вызвать кеб». Но я сам мо-могу позвать себе кеб, нечего мне зубы заговаривать, я знаю, что делаю! А что, дружище, что вы скажете, не поехать ли нам ко мне поужинать? Поедем, не кобеньтесь, не важничайте! Вам не повезло, мне тоже, и вы способны понять меня. Вы добрая душа, я сразу вижу. Поедем, старина, зажжем все лампы в доме, хлебнем шампанского и устроим кавардак. О-ля-ля! Дома я могу делать все, что мне нравится, — сам старикан сказал. Ей-богу! Ур-ра-а!

Рука об руку они двинулись по улице. Молодой человек тащил за собой сбитого с толку Юргиса, не знавшего, как ему быть. Он понимал, что такая пара, как они, неизбежно должна вызывать подозрение. Только из-за снега прохожие еще не обратили на них внимания.

Поэтому Юргис вдруг остановился.

— Вы далеко живете? — спросил он.

— Не очень, — ответил юноша. — А вы устали? Так что ж, поедем, как вы думаете? Кликните кеб.

Потом, крепко ухватившись за Юргиса, молодой человек начал свободной рукой шарить по карманам.

— Зовите кеб, старина, а я уплачу, — предложил он. — Идет?

И он вытащил откуда-то большую пачку денег. Их было больше, чем Юргису когда-либо приходилось видать, и он застыл в изумлении.

— Посмотреть — как будто порядочно, а? — сказал Фредди, комкая деньги. — Но я вас дурачу, приятель, тут одна только мелочь! Через неделю я вылечу в трубу, как пить дать! И ни цента больше до первого числа… ик… так распорядился старикан… ик… ни цента, честное слово! Можно с ума сойти, право. Я телеграфировал ему сегодня, из-за этого мне тоже надо идти домой. «Нахожусь под угрозой голодной смерти, — писал я, — заклинаю вас честью семьи… ик… пришлите мне хлеба. Голод заставит меня присоединиться к вам. Фредди». Вот что я телеграфировал ему, честное слово, и я не шучу: ей-богу, убегу из школы, если он ничего не пришлет.

Юный джентльмен продолжал что-то лепетать, а Юргис дрожал от возбуждения. Он мог схватить всю пачку и скрыться в темноте, прежде чем тот успел бы опомниться. Не поступить ли так в самом деле? На что он может надеяться, если будет продолжать ждать? Но Юргис ни разу в жизни не совершал преступления и колебался секундой дольше, чем следовало. Фредди вытащил из пачки, одну бумажку, а остальные засунул в карман брюк.

— Вот, старина, возьмите, — сказал он, дрожащей рукой протягивая деньги Юргису.

Они стояли у входа в пивную, и при свете, пробивавшемся из окна, Юргис увидел, что это бумажка в сто долларов!

— Возьмите, — повторил юноша, — уплатите за кеб, а сдачу оставьте себе, у меня… ик… нет способности к делам! Это говорит старикан, а он знает, — у него самого голова деловая, деловая на редкость! «Ладно, старикан, — говорю я, — ты командуй парадом, а я буду любоваться». И вот он приставил тетку Полли смотреть за мной… ик… но Полли в больнице, у нее двойня, а я теперь отвожу душу… Эй, стой там! Позовите его!