Русская история в жизнеописаниях ее главнейших деятелей - Николай Костомаров

«Апостол». Первая русская датируемая печатная книга (1564 г.). Издана Иваном Федоровым и Петром Мстиславцем. В предисловии к книге рассказывается об истории создания государственной типографии, целях и задачах организации книгопечатания на Руси.

Свирепые казни и мучительства возрастали с введением Опричнины чудовищным образом. На третий день после появления царя в Москве казнены были зять Мстиславского, одного из первых бояр, которому поверена была Земщина, – Александр Горбатый-Шуйский с семнадцатилетним сыном и другие. Одни были насильно пострижены; иные сосланы. С некоторых Иван Васильевич брал новые записи в верности, а Михаила Воротынского освободил из ссылки, чтобы впоследствии замучить. Царский образ жизни стал вполне достоин полупомешанного. Иван завел у себя в Александровской слободе подобие монастыря, отобрал 300 опричников, надел на них черные рясы поверх вышитых золотом кафтанов, на головы – тафьи или шапочки; сам себя назвал игуменом, Вяземского назначил келарем, Малюту Скуратова – пономарем; сам сочинил для братии монашеский устав и сам лично с сыновьями ходил звонить на колокольню.

Царю особенно хотелось уличить своих главных бояр в измене. И вот князья Бельский, Мстиславский, Воротынский и конюший Иван Петрович Челяднин получили от короля Сигизмунда и литовского гетмана Ходкевича письма, приглашавшие их перейти в Литву на службу. Бояре доставили эти письма Ивану и отвечали королю с ведома царя не только отказом, но даже с бранью и насмешками вроде следующих: «Будь ты на Польском королевстве, – пишет Бельский Сигизмунду, – а я на Великом княжестве Литовском и на Русской земле, и оба будем под властью царского величества»; или как написал конюший Иван Петрович: «Я стар для того, чтобы ходить в твою спальню с распутными женщинами и потешать тебя „машкарством“ (от слова „маска“)». Ответы эти от четырех лиц обличают одну и ту же сочинившую их руку и, вероятно, написаны под диктовку царя; сомнительно, чтобы в самом деле существовали пригласительные письма московским боярам, они по крайней мере не сохранились в польских делах, тогда как в последних есть боярские (разумеется, черновые) ответы; видимо, все это была хитрость Ивана, желавшего испытать своих бояр и при малейшем подозрении погубить их. Но бояре представили письма царю, а у него не было повода придраться к ним; однако ему нетрудно было найти другую причину погубить конюшего, которого он особенно не терпел. Иван обвинил несчастного старика, будто тот хочет свергнуть его с престола и сам сделаться царем, поэтому призвал конюшего к себе, приказал одеться в царское одеяние, посадил на престол, начал кланяться ему в землю и говорил: «Здрав буди, государь всея Руси! Вот ты получил то, чего желал; я сам тебя сделал государем, но я имею власть и свергнуть тебя с престола». С этими словами он вонзил нож в сердце боярина и приказал умертвить его престарелую жену. Вслед за тем Иван приказал замучить многих знатных лиц, обвиненных в соучастии с конюшим.

Богоматерь Одигитрия Смоленская с избранными святыми. Новгородская школа. XV–XVI вв.

А. М. Васнецов. Москва при Иване Грозном.

Земщина представляла собой как бы чужую покоренную страну, преданную произволу завоевателей, но в то же время Иван допускал поразительную непоследовательность и противоречие, вообще отличавшие его характер и соответствовавшие нездоровому состоянию души. Ту же Земщину, в которой он на каждом шагу видел себе изменника, царь собирал для совещания о важнейших политических делах. В 1566 году по поводу литовских предложений о перемирии царь Иван созвал земских людей разных званий и предложил им главным образом на обсуждение вопрос: уступать ли по предложению Сигизмунда-Августа Литве некоторые города и левый берег Двины, оставив за собой город Полоцк на правой стороне этой реки? Мнения отбирались по сословиям. Сначала подали свой голос духовные лица, начиная с новгородского архиепископа Пимена – три архиепископа, шесть епископов и несколько архимандритов, игуменов и старцев; потом – бояре, окольничие, казначеи, печатник и дьяки, всего 29 человек, из них печатник Висковатый подавал особое мнение, впрочем, в сущности схожее в главном с остальными; за ними 193 человека дворян, разделенных на первую и вторую статью; за ними особо несколько торопецких и луцких помещиков; потом 31 человек от дьяков и приказных людей и, наконец, торговые люди, из которых отмечены 12 гостей, 40 торговых людей и несколько смольнян, спрошенных особо, вероятно, по причине их близости к границе. Все они говорили в одном смысле: не отдавать ливонских городов и земли на правом берегу Двины, принадлежавшей Полоцку, но в сущности предоставляли государю поступить по своему усмотрению («ведает Бог да государь: как ему, государю, угодно, так и нам, холопем его»).

Замечательно, что во время сумасбродства московского царя в соседней стране, в Швеции, царствовал также полупомешанный сын Густава Вазы Эрик. Из страха за престол он посадил в тюрьму своего брата Иоанна, женатого на той самой польской принцессе Екатерине, за которую некогда сватался московский царь. Иван не мог забыть своего неудачного сватовства; неуспех этот он считал личным оскорблением. Царь сошелся с Эриком, уступал ему навеки Эстонию с Ревелем, обещал помогать против Сигизмунда и доставить выгодный мир с Данией и Ганзой, лишь бы только Эрик выдал ему свою невестку Екатерину. Эрик согласился, и в Стокгольм приехал боярин Воронцов с товарищами, а другие бояре готовились уже принимать Екатерину на границе. Но в Швеции члены государственного совета целый год не допускали русских до разговора с Эриком и не предоставляли им возможности исполнить такое беззаконное дело; наконец в сентябре 1568 года они низложили своего сумасшедшего тирана и возвели на престол его брата Иоанна. Русские послы, задержанные еще на несколько месяцев в Швеции, как бы в неволе, со стыдом вернулись домой. Иван был вне себя от ярости и намеревался мстить шведам; а чтобы развязать себе руки со стороны Польши, он решился на перемирие с Сигизмундом-Августом, тем более, что война с Литвой велась до крайности лениво и русские не имели никаких успехов. Иван на этот раз сделал первый шаг к примирению, выпустил из тюрьмы польского посланника, задержанного ранее вопреки народным правам и, отправляя в Польшу своих гонцов, приказал им обращаться там вежливо, а не так грубо, как бывало прежде.

В. М. Васнецов. Царская потеха.

В то время Ивану пришлось вступить в борьбу с церковной властью за свой произвол, доведенный до сумасбродства. Царь предложил в митрополиты соловецкого игумена Филиппа. Духовные чины и бояре единогласно говорили, что нет человека более достойного.