Абсолют в моём сердце - Виктория Валентиновна Мальцева
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Алекс смотрит в мои глаза своими тёмными, проникая очень глубоко, доставая, кажется, до самого дна моей души, а у меня от его слов и признаний в буквальном смысле истерика.
– Соня, меня в квартире, которую я заставлял себя считать домом, ждал только один человек, тебя ждут и любят пятеро. А сколько ещё любящих тебя раскидано по свету? Принимая любые решения, которые касаются только тебя самой, помни о том, какую боль принесут их последствия твоим близким. Поразмысли, как скоро они смогут её пережить, и у всех ли вообще это получится. У меня вот точно нет, потому что мы с тобой родственные души, так ведь?
– Так… – меня душат слёзы, и я, пожалуй, впервые осознаю до самого конца, что именно сотворила.
– Помни, всегда помни о том, как сильно я люблю тебя, как болит мамино сердце о твоих ошибках и промахах, и что будет с ней и со мной, если один из них вдруг окажется фатальным. Подумай о том, какую выбоину это событие оставит в сердцах сестёр и брата, бабушки с дедушкой, твоего родного отца. Ты видишь, сколько людей ждут тебя? И это не случайные люди, как было у меня, а твои самые родные, роднее не бывает, понимаешь?
Я киваю, как игрушечная собачонка, потому что не в силах произнести ни слова – в горле одни рыдания. Отец обнимает меня обеими своими ручищами, и на груди у него так хорошо, так спокойно. Я больше никогда, никогда-никогда не прикоснусь ни к одному наркотику…
Глава 22. Мир без НЕГО
Я не имела даже отдаленного представления о том, к чему приведёт выходка в клубе. Если б только мой глупый девичий мозг мог это предвидеть…
Понимание содеянного не дошло до меня, даже когда мама, как бы невзначай, сообщила за ужином, что Эштон принял решение вернуться домой, в Париж, к матери.
– В Сорбонне готовят не худших бизнес-специалистов, нежели в нашем Университете!
– А как же медицина? – расстроено интересуется Лурдес.
– Ну, это уж он сам решит: если захочет, поступит и на медицинский!
А я не могу разжать рта. Горе. В моей душе горе выжгло пустыню в считанные секунды осознания этой новости.
Я приняла свою кару покорно. С понурой, можно сказать, головой.
Но никто и никогда не остановил бы меня, если бы ни та его фраза: «зачем ты приволок её сюда?».
Подлая, ненавистная фраза, разрушившая надежды, уничтожившая мечты и меня. Я не нужна ему. Не интересна. Безразлична. Даже докучлива, если хотите.
Это известно всем, и именно поэтому мне так заботливо помогают излечиться от болезни, создавая буквально тепличные условия. Я не виню ни отца, ни мать, потому что знаю: будь у меня хоть малейший шанс на взаимность, они никогда не совершили бы ничего подобного.
И я только-только начинаю догадываться, что мои чувства – не единственная причина «самостоятельного» решения Эштона вернуться на Родину. Ведь не существует абсолютно чёрствых людей, напрочь лишённых возможности любить, зато уж точно есть заблуждения и слепота некоторых наивных девочек…
Отсутствие в моей горемычной жизни парня по имени Эштон имеет свой ожидаемый эффект: мне становится легче. Я не вижу его, и моя обычная жизнь, в которой когда-то были иные интересы помимо одержимой любви, постепенно возвращается. Это мой последний год в старшей школе, и спустя ровно два месяца после случившегося в клубе, отец мягко просит уделить особенное внимание учёбе, ведь мне в этом году поступать! В планах родителей всегда была Европа, поэтому я с остервенением вгрызаюсь в науки.
Оценки удаётся выправить достаточно быстро и легко, особенно учитывая тот факт, что моим персональным репетитором по математике и французскому является профессор лучшего в штате Вашингтон Университета – моя мать, а по английскому, испанскому и наукам – отец. Моё поступление в высшее учебное заведение является настолько важным событием для них обоих, что в этот период зимы-весны последнего учебного года они ни разу не отлучаются из города. Отец даже пренебрегает командировками, отрядив эту свою обязанность Алёше, потому что его лучший друг и заместитель дядя Марк пребывает на каком-то необитаемом острове, делая свою киношную карьеру, и застрял там, похоже, надолго.
Дни и часы расписаны по минутам, и только поздними вечерами моё влюблённое сердце получает долгожданную возможность побыть наедине с собой и собственными думами, мечтая о том, что в теории могло бы стать реальностью. Но, к сожалению, только в теории.
Каждую свою ночь я сплю с лошадью – той самой, которую дарила ЕМУ в День его Рождения. Она испачкана его кровью, и эта кровь – единственное, что у меня осталось – несколько маленьких частичек человека, который неожиданно стал для меня самым главным существом на планете. Я целую её, каждый раз желая ЕМУ спокойной ночи, и сплю всю ночь в обнимку с игрушкой, представляя на её месте его руку, шею, голову, не важно, что. И так же точно, начиная в шесть утра свой трудный, тяжёлый, перегруженный учёбой день, я желаю Эштону хорошего дня, добрых людей и удачи в каждом запланированном им на сегодня деле. И я стараюсь не думать о том, с кем он встречается, кто удовлетворяет его «потребности», и, не дай Бог, владеет его сердцем.
Я просто живу, прохожу каждый свой день, представляя себе, что он там, в далёкой Европе, в своём родном Париже так же одинок, как и я, и может быть даже иногда вспоминает обо мне и искренне жалеет о том, что не дал нам даже шанса.
Так легче, так проще, так безопаснее. Постепенно эмоции и боль становятся не такими острыми, переживая заново все произошедшие события, я понимаю, насколько была неправа и глупа, навязывая Эштону своё чрезмерное внимание. Мне стыдно перед ним за то, что случилось в клубе, но тяжелее всего осознавать свою эксклюзивную вину в том, что ему пришлось уехать. Ведь он сам приехал к нам, значит, ему нужно было быть здесь, именно здесь, рядом с отцом, сёстрами, а не кем-то
