Весь Кен Фоллетт в одном томе - Кен Фоллетт

Уильям продолжал:

— На суде тебе опять придется рассказать свою историю. Все твои друзья станут свидетелями: Гвенда скажет, что видела, как ты выходила из лесу в запачканном кровью платье; отец Гаспар расскажет, что ты ему поведала о случившемся, а Вулфрик еще раз засвидетельствует, что видел, как Ральф и Алан скакали по полю.

Все закивали.

— И еще. Начав подобное дело, вы не сможете просто так его бросить. Отзыв заявления является преступлением, и вы будете сурово наказаны, не говоря уже о том, что Фитцджеральд непременно постарается вам отомстить.

Аннет покачала головой:

— Я не изменю решения. Но что будет с Ральфом? Как его накажут?

— О, за изнасилование полагается только одно наказание: смерть через повешение.

Просители спали в большом зале замка вместе со слугами Уильяма, сквайрами и собаками, закутавшись в плащи и устроившись на плетеных половиках на полу. Когда огонь в огромном камине превратился в тлеющие угли, Гвенда нерешительно потянулась к мужу, робко дотронувшись до его руки и погладив плащ. Они не были вместе со дня несчастного изнасилования, и молодая жена сомневалась, хочет ли Вулфрик. Понимает ли, что она пробилась к леди Филиппе, стараясь загладить свою вину?

Вулфрик ответил тут же, притянув супругу к себе и поцеловав. Она благодарно расслабилась в его объятиях. От счастья ей хотелось плакать. Девушка ждала, но муж лежал тихо. Он был очень нежен, но, вероятно, его смущало соседство стольких людей. Вообще-то подобное происходило сплошь и рядом, и никто не обращал внимания. Но возможно, Вулфрику мешало.

Однако Гвенде так хотелось закрепить их мир, что через какое-то время она взобралась на благоверного, прикрывшись плащом, и вдруг в нескольких ярдах увидела подростка, который смотрел на них широко раскрытыми глазами. Взрослые, разумеется, вежливо отводили взгляды, но парень входил в тот возраст, когда отношения между мужчиной и женщиной кажутся захватывающей тайной, и просто не мог отвернуться. Гвенда так радовалась, что ей было почти все равно. Она улыбнулась мальчишке, не отрываясь от Вулфрика. Подросток изумленно открыл рот, смутился, как-то обиженно отвернулся и закрылся рукой. Молодая женщина укрылась плащом с головой, спрятала лицо на груди Вулфрика и забыла обо всем на свете.

Глава 37

На второй раз Керис уже увереннее чувствовала себя в королевском суде. Ее больше не пугал ни огромный Вестминстер-холл, ни множество богатых, облеченных властью людей, толпящихся у судейских скамей. Девушка неплохо сориентировалась; все, что казалось таким непривычным год назад, теперь было знакомо. Даже надела платье по лондонской моде — зеленое справа и синее слева. Ей нравилось изучать людей, читать в их лицах уверенность и отчаяние, растерянность и коварство. По широко раскрытым глазам и робости Суконщица сразу распознавала тех, кто впервые попал в столицу, и с удовольствием ощущала свое превосходство.

Так что все ее неприятные мысли были связаны лишь с Френсисом Книжником, молодым, хорошо информированным и — по мнению Керис, как и большинство его коллег, — очень уверенным в себе законником. Этот юркий, боевого склада маленький человечек со светлыми волосами напоминал ей нахальную птичку на окне, которая клюет крошки и яростно отпихивает остальных. Он говорил, что дело верное.

Годвину помогал Лонгфелло. Аббат, естественно, снова обратился к тому, кто выиграл дело против графа Роланда. Грегори уже проявил себя, а Книжник — тот еще кот в мешке. Однако у Керис в рукаве имелся козырь, который сразит Годвина.

Аббат нисколько не смущался, что обманул девушку, ее отца и весь город. Он всегда подчеркивал, что станет реформатором, который не потерпит болото Антония, который с сочувствием отнесется к нуждам города, который все усилия приложит для благоденствия как монахов, так и горожан. Однако за год Годвин превратился в свою противоположность и стал еще большим ретроградом, чем его покойный дядя. Стыдиться он и не думал. Думая об этом, Керис всякий раз негодовала.

Настоятель не имел никакого права принуждать горожан использовать сукновальню аббатства. Другие его нововведения — запрет на ручные мельницы, налог на личные рыбные и кроличьи садки — были хоть и жестоки, но все-таки законны. А вот сукновальня — нет, и он это знает. Интересно, думала Керис, дражайший братец действительно верит, что любой обман можно простить, если он совершается якобы ради Бога? Ведь люди, посвятившие себя Церкви, должны быть щепетильнее мирян в вопросах честности, а не наоборот. Ожидая очереди, дочь поделилась соображениями с отцом. Эдмунд ответил:

— Я не верю тем, кто высокопарно трезвонит о своей нравственности с кафедры. Эти риторы всегда найдут предлог нарушить ими же введенные правила. Предпочитаю иметь дело с обыкновенными грешниками, полагающими, что в конечном счете выгоднее говорить правду и держать слово. Подобные люди вряд ли будут менять свое мнение.

В такие минуты, видя прежнего отца, Керис понимала, какие с ним произошли перемены. Проницательность и сообразительность изменяли ему, забывчивость и рассеянность стали нормой. Девушка подозревала, что ухудшения начались за несколько месяцев до того, как она их заметила, и, возможно, именно этим объясняется, почему Эдмунд роковым образом не сумел предвидеть крах шерстяного рынка.

Через несколько дней их пригласили к розовощекому сэру Уилберту Уитфилду с гнилыми зубами, рассматривавшему иск аббатства против графа Роланда год назад. Когда судья занял свое место на скамье у восточной стены, уверенности Суконщицы поубавилось. Страшно, когда простому смертному дается такая власть. Если он примет неверное решение, новое суконное дело Керис развалится, отец разорится и денег на мост не будет.

Но заговорил Книжник, и девушка приободрилась. Френсис поведал историю сукновальни, как ее изобрел и построил легендарный Джек Строитель, как аббат Филипп предоставил городу право бесплатно ею пользоваться. Затем он заблаговременно опроверг доводы Годвина, тем самым разоружив его.