Свадьбы - Владислав Бахревский

Солнце кануло, дорога уперлась в скалу, обежала ее, и паломники перевели дух — под горкой стоял небольшой одинокий караван-сарай.

Хозяин-сириец вышел встречать новых гостей, но, когда увидал, что это турки, испугался. В караван-сарае остановились местные торговцы скотом, сирийцы.

— Свободные комнаты есть? — спросил Осман-бек хозяина.

— У меня в караван-сарае только одна большая комната.

— Но ведь ты же понимаешь, что мы, турки, не можем спать со всем этим сбродом!

— О да, господин! — поклонился хозяин караван-сарая. — Я понимаю, но у меня только одна большая комната. В двух фарсах отсюда, в селении…

— Уж не думаешь ли ты, что мы ночью поедем по незнакомой стране? *

— О нет, господин. Я так не думаю.

— Тогда убирайся из комнат, где спишь сам со своим семейством. Приготовь нам плов и дай воды.

— Слушаюсь, господин.

И тут подъехало еще трое турок.

— Вам тоже ночлег? — Хозяин караван-сарая поклонился молодчикам чуть не до земли.

— Нет! Мы приехали отведать жареных мозгов одного идиота!

— Простите, господа, но у меня только одна большая комната.

— Покажи ее нам.

— Но, господин, в ней уже разместились купцы… Правда, места там хватит.

— Какие купцы? Эти? — Один из грубых людей ткнул плеткой в сторону сирийцев, сидящих под навесом. — Но им нравится быть на воздухе!

«Какое счастье, что я рожден турком! — думал Мехмед. — Нас все боятся. Перед нами открыты все двери мира».

Федор Порошин вместе с другими паломниками ночевал под открытым небом на берегу моря. Паломники, среди которых он шел, были все издалека, из Хивы, из Индии, из Хорезма. Они рассказывали о заглатывающем воду заливе, о горящей земле, о теплых горах и о горах, белых от снега и льда. Федор с трудом сначала понимал их язык, но теперь освоился, и они привыкли к его русскому лицу. Пятеро, за которыми Федор приглядывал, держались в общей группе, но особняком. Они верховодили, если все задерживались, они торопили, и Федор стал замечать, что эти пятеро как бы привязаны к троице на ослах. Они никак не хотели упустить троицу из виду, а может, и нет — просто тянулись за верховыми.

Федор лежит с закрытыми глазами, слушает, как баюкает море землю. Почудилось Федору, будто в зыбке он. Будто мать его качает, да весело, под самый потолок зыбка летает. И тут вдруг поле, среди леса брошенное. И все в колокольчиках. А колокольчики по батюшке звонят. Не стало батюшки — поле и заросло. И почудилось: стоит он перед матушкой, а она ему сумку холщовую через плечо повесила и перекрестила: «Ступай, сынок, по миру. Люди тебе не дадут помереть… Мне от ребятишек куда? Пятерых па руках не утащишь… Может, выживем, а может, и помрем… Не плачь ты, Федя. Я радоваться буду, что ты-то у меня не помер!»

— А было это в шестую весну жизни, — сказал себе и проснулся. Лучше море слушать, чем явь свою пережитую глядеть.

Мехмед проснулся до восхода солнца. Он лежал рядом с Элиф. Губы у нее были припухшие, мягкие, как у маленькой девочки. И спала Элиф, как маленькая девочка: рот полуоткрыт, кожа на лице белая, под кожей румянец.

Тоскливо стало Мехмеду. У всякой дороги, как бы ни была она долга, есть и начало и конец. До святой Меккн не близко, а от Мекки до Истамбула путь такой же, как от Истамбула до Мекки. И все же счастье калфы временное, купленное на время…

Весь день они удалялись от моря. Они спешили в горы, к чудесному святому источнику. Этот источник исторгал воду только три дня в году, а потом был сух и безжизнен.

К источнику добрались под вечер. Тысячи паломников пили святую воду и воздавали молитвы аллаху и его пророку Магомету.

Осман-бек купил у дервишей две вязанки дров. Одну для себя и Мехмеда, другую его слуга отнес трем грубым. Они и вправду были грубы. Дрова приняли, но без намека на благодарность.

Спать в ту ночь не пришлось.

Как только стемнело, дервиши секты 999 разожгли огромный костер, уселись вокруг него, помолились и долго сидели молча, глядя в огонь. Звенела вода в святом источнике, и вдруг шейх дервишей закричал пронзительно и страшно, будто его ударили кинжалом:

— Аллаааах!

И дервиши, каждый на свой лад, кто тихо, кто громко, кто спокойно, кто истерично — не хором, вразброд, медленно и быстро, в памяти и в беспамятстве — стали кричать одпо только слово: «Аллах!»

Они все выкрикнули слово «аллах» девятьсот девяносто девять раз и, обессиленные, повалились на землю вокруг костра.

Снова над горами стояла тишина, но для Осман-бека и для Мехмеда безумный рев не прекратился. В их пылающих головах, разворачивая, раздирая уши, ворочалось громадное косматое чудище: «Аллаааах!»

Они излечились от наваждения на берегу моря. Шум волн п свежий ветер остудили их головы и освободили их уши, но даже море не смогло вымыть ту ночь из памяти.

…А дорога не убывала.

В крепости Акке была надежная гавань. Вход в гавань закрывали толстые железные цепи. Их ослабляли только для желанных кораблей.

Акка славилась соборной мечетью. Здесь, справа от Кы- блы, стояла гробница пророка Салиха. Часть двора мечети была закрыта мраморными плитами, а другая часть засеяна травой. Трава была зеленая, как россыпь изумрудов, но нежная и живая, как пух индюшат.

Старец-дервиш, нанятый Осман-беком в проводники по святым местам Акки и ее окрестностей, показывая на эту траву, сказал:

— Здесь Адам обрабатывал землю.

— Это когда его аллах изгнал из рая? — удивился Мехмед. — Адам жил здесь?

— Так говорят, — ответил дервиш.

Он привел паломников к восточным воротам и показал источник. К источнику вели двадцать шесть ступеней.

— Выпейте этой благословенной воды, — сказал дервиш. — Этот источник называется коровьим — Айн-ал-Вакар. Его открыл Адам, здесь он поил свою корову.

На следующий день паломники отправились на восток, в горы, где покоились многие пророки.

Они были на могиле Ездры, одного из авторов библии; в деревне Хазире, где похоронен пророк Шуэйба, о котором сказано в Коране. Его дочь была замужем за пророком Моисеем. В деревне Арбиль паломники поклонились четырем могилам сыновей Иакова, братьям знаменитого Иосифа. Они видели баню царя Соломона, могилы Иисуса Навина и семидесяти пророков, убитых израильтянами.

Вернувшись в Акку, паломники после отдыха пересекли Долину Крокодилов, шли пустыней и, наконец, достигли Иерусалима.

Глава третья

Они стояли на замечательно ровной земле, голой, ясной, необъятной.

— Это долина Сахирэ!

Лицо Хусейна-эфенди стало печальным и высокомерно- чужим. Невидимые стены поднялись вдруг между ним и его спутниками.

Он стоял долго, приводя в замешательство слугу, Мехмеда и Элиф. Они не выдержали стояния и сели на землю.

И те трое тоже сидели на земле, и толпа паломников, где был Порошин, тоже пришла в долину Сахирэ!

Великий муфти стоял до тех пор, пока не увидел своей тени. Тень была бесконечной, как долина. Она заставила вздрогнуть Хусейна-эфенди.

Он повернулся и пошел к городу, мимо своих друзей, молча, с лицом закаменелым, с глазами невидящими. Мехмед, Элиф и слуга великого муфти торопливо поднялись и пошли следом, не решаясь поравняться с Хусейном- эфенди.

Трое грубых молчаливых людей, разложив платок, ели лепешки и громко смеялись. Великий муфти остановился, повернул к ним свое каменное лицо:

— В древних книгах написано: воскресение из мертвых будет здесь, в долине Сахирэ.

И он пошел дальше, и за его спиной было тихо.

— Ты слыхала? — шепнул Мехмед Элиф, и он украдкой оглянулся, чтоб поглядеть на долину, словно за полдня не нагляделся.

Из долины Сахирэ Хусейн-эфенди направился в Куббат- ас-Сахра. Так называют мечеть Скалы, третий дом господень. В Мекке один намаз равен ста тысячам обычных намазов, в Медине — пятидесяти, молитва в Куббат-ас-Сахра равна двадцати пяти тысячам молитв.

Великий муфти ходил по мечети, смотрел, радовался и рассказывал Мехмеду о чудесах пророков.

— Когда-то на месте мечети стоял храм царя Соломона. Камень Сахра был Кыблой Моисея, и прежде люди поклонялись не Каабе, а камню Сахра.

Осман-бек ходил по Куббат-ас-Сахра, словно уже был здесь. Он привел Мехмеда в подземную мечеть и показал каменную колыбель Иисуса Христа. Какой-то старец, сидя в этой колыбели, совершал намаз.

— Посмотри, — шепнул Осман-бек. — Видишь колонну и на ней следы двух пальцев?

— Вижу.

— Мать Иисуса Христа Мария, когда разрешилась от бремени, схватилась за эту колонну… А теперь, пока не стемнело, пошли в Аль-Аксу! Сегодня будем смотреть. Молиться будем завтра.

Он был весел и быстр, как мальчик. По дороге рассказал Мехмеду об Аль-Аксу — Дальней мечети, из которой ночью Магомет летал на небо.