Все, что блестит - Линда Ховард

Она вырвалась от него, протестующе мотая головой.

— Нет, — повторила она, хотя и не питала надежды, что он примет её отказ.

Николас двигался стремительно, поднял её на руки и пронёс несколько шагов до кровати. Он уложил её на прохладные простыни и опустился следом, руками и ногами обхватывая её и удерживая в неподвижности.

— Просто расслабься, — почти напевал он, покрывая нежными поцелуями её плечи и шею, коснулся дрожащих губ. — Я позабочусь о тебе, любимая, на этот раз тебе нечего бояться.

Джессика яростно отворачивалась от него, и тогда он прижал губы к её подбородку, к чувствительной раковине уха. Она издала сдавленный протестующий звук, и он пробормотал ей что-то успокаивающее, касаясь её лёгкими поцелуями, проводя пальцами по телу, познавая мягкие изгибы фигуры, и заверяя её, что на сей раз он не собирается быть таким нетерпеливым с ней.

Она пыталась отстраниться от соблазнительной силы этого огня, от неуловимых прикосновений к своей коже, но она не была холодной по своей природе, и, в конце концов, разум её начал тускнеть и затуманиваться. Незаметно она стала расслабляться в его руках, и согретая ласками кожа воспламенила жар женщины, в которой пробуждалось желание. Между тем он не спешил, поглаживая и лаская её так, как будто она была котёнком, и, наконец, она сумела судорожно вздохнуть и повернула голову, чтобы встретиться с его губами.

Его поцелуй был медленным и глубоким, страстным, но ничего не требующим, и он длил его, пока, наконец, она не потеряла самообладание, и нетерпеливо задвигалась навстречу Николасу, обвив руками его шею. Возбуждение бежало по её венам, она чувствовала себя как в огне, кожа пылала, и только прикосновения его рук и тела давали ей какое-то облегчение.

Наконец, она почувствовала, что больше не в силах выдержать это и отчаянно сжала его руками, он накрыл её податливое тело своим и овладел ею с нетерпеливым желанием. Джессика, всхлипывая, выдохнула и выгнулась под ним, упиваясь ощущением слияния с его телом, целиком погружённая в растущую пульсирующую жажду своего тела, которую он нежно удовлетворил.

Но его нельзя было так легко удовлетворить. Она ранила его надменную греческую гордость, когда попыталась оставить его, и он потратил долгие ночные часы, заставляя её признавать снова и снова, что он полностью владеет её телом. Николас не был жестоким, он ни разу не потерял самообладания. Но он возбуждал её своими настойчивыми, долгими ласками и вынуждал умолять его об освобождении. В это время она была полностью погружена в страсть, и ничто не имело значения для неё, кроме потребности быть в его руках и принимать его любовные ласки. Только следующим утром, когда Джессика проснулась и посмотрела на спящего мужа, по её спине пробежал холодок, и она задумалась о его побуждениях.

Была ли эта ночь призвана продемонстрировать ей его мастерство? Ни разу, даже на пике собственной страсти, он не произнёс ни слова о любви. Она начала чувствовать, что его любовные ласки были столь же обдуманными, как и прежде, рассчитанными на то, чтобы заставить её принять его господство; к тому же она помнила о высказанном им намерении сделать её беременной.

В тревоге Джессика опустила голову на подушку, чувствуя, как холод сжимает её внутренности. Она не хотела верить ничему из этого, она хотела, чтобы он любил её, как она любила его, и всё же, что ещё она могла думать? Она уставилась в потолок, и слёзы скользили по щекам. Чарльз предупреждал с самого начала — не бросать вызов Николасу Константиносу. Этот человек по натуре завоеватель, это в его характере, и всё же она противилась своим собственным желаниям и сопротивлялась ему на каждом шагу. Стоило ли удивляться, что он так настроен подчинить её?

С тех пор, как она встретила его, она словно утратила душевное равновесие, но внезапно бесконечного напряжения стало слишком много. Джессика заплакала — беззвучно, безостановочно — и никак не могла остановиться, её подушка стала влажной под легким дождём слез.

— Джессика? — услышала она сонный голос — Николас приподнялся, опираясь на локоть.

Обернувшись, с дрожащими губами, она посмотрела на него пустым взглядом. Он вглядывался в неё, обеспокоено нахмурившись, потом прикоснулся пальцами к влажной щеке.

— Что случилось?

Она не смогла ответить. Она не знала точно, что было не так. Она знала только, что настолько несчастна, что хочет умереть. И снова тихо заплакала.

Позже суровый доктор Теотокас сделал ей укол и погладил руку.

— Это просто лёгкое успокоительное средство, вам даже не захочется спать, — уверял он её. — Хотя, по моему мнению, всё, что вам необходимо, — отдых и время, чтобы снова хорошо себя чувствовать. Серьёзное сотрясение — это не что-то такое, от чего любой может оправиться за несколько дней. Вы перенапряглись — и физически, и эмоционально, и теперь расплачиваетесь за это.

— Я знаю, — сумела произнести она, выдавливая слабую улыбку.

Слёзы утихли, и успокоительное уже подействовало, и Джессика смогла расслабиться. Действительно ли её слёзы являлись одной из форм истерии? Вероятно, так, и доктор не был дураком. Она лежала обнажённая в кровати мужа. Надо быть слепым, чтобы не понять, как они провели ночь, отсюда и осторожное предупреждение о перенапряжении.

Николас по-гречески говорил с доктором Теотокасом напряжённым и резким тоном, но доктор был очень уверен в своих ответах. Затем доктор ушёл, и Николас присел на кровать рядом с Джессикой, поместив руку с другой стороны от неё и опираясь на ладонь.

— Ты чувствуешь себя лучше? — мягко спросил он, пристально всматриваясь в неё своими тёмными глазами.

— Да. Прости, мне очень жаль, — вздохнула она.

— Ш-ш, — пробормотал он. — Именно я должен извиниться. Александр только что проклинал меня за то, что я вёл себя как последний дурак и не проявил большей заботы о тебе. Я не буду рассказывать, что он сказал, но Александр знает, как выразить свою точку зрения, — закончил он, скривив рот.

— И… что теперь? — спросила она.

— Мы возвращаемся на остров, и ты должна будешь проводить всё своё время, не делая ничего более утомительного, чем прогулки по пляжу.

Николас пристально посмотрел ей в глаза и встретил её прямой взгляд.

— Мне запретили делить с тобой постель, пока ты полностью не поправишься, но мы оба знаем, что сотрясение — не единственная проблема. Ты победила, Джессика. Я не стану снова беспокоить тебя, пока ты сама не захочешь этого. Даю тебе слово.

Семь недель спустя Джессика стояла на террасе и рассеянно смотрела на сверкающую белоснежную яхту, поставленную на якорь в заливе. Подсознательно её рука нашла живот, и пальцы легко погладили по его плоской пока поверхности. Николас тщательно соблюдал своё обещание, но было уже слишком поздно. И хотя ещё оставалось время до того, как её состояние станет заметным, но она уже видела лёгкие улыбки, которыми Петра и София обменивались всякий раз, когда она была не в состоянии съесть хоть что-нибудь на завтрак, а позже с волчьим аппетитом совершала набег на кухню. Тысячей способов она выдавала себя этим женщинам — от усилившейся сонливости до способа передвижения: она училась двигаться медленно, чтобы предотвратить головокружение, которое начиналось, если она резко вставала.