МЛЕЧНЫЙ ПУТЬ №1, 2013 (4) - Виталий Тимофеевич Бабенко
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Закончу: эта книга не является частицей футурологии в том самом смысле, в котором доклад Римскому Клубу ею не является. Она не упорядочивает будущее согласно современному положению дел, и не говорит ничего о том, что вероятней всего произойдет (то, что наиболее вероятно для дедов, бывает очень комично для внуков: это правило почти не знает исключений). Эта книга голосует за ускорение процесса познания против ускорения процесса прогнозирования, в соответствии с мнением, что лучше жить с мощной наукой без футурологии, чем с футурологией без мощной науки. Поэтому она настаивает на убеждении, что надежнейшей гарантией будущего являются не нормативные панацеи, не придуманный в кресле план спасения мира, не рой сценариев, а непрерывно растущее знание – и опять же не то, что из года в год делает жизнь более удобной и поднимает жизненный уровень, а накопленное бескорыстно, обращенное ко всему, что существует, – знание чистое, с виду бесполезное. Потому что, похоже, мир этим отличается, что знания о нем, до сих пор за века не пригодившегося, просто нет. Поэтому единственным кризисом, каким занимается эта книга, является кризис роста познания. Футурология, согласно этой позиции, это суррогат, crash program{33}, немедленная мобилизация, временное положение, которое должно фрагментарно восполнить нам недостатки знания, поэтому прогнозы, как уже говорилось, относительно знания взаимодополняемы: тот, кто знает очень много, может тем самым одолеть любое будущее, а для того, кто почти ничего не знает, почти любой прогноз звучит катастрофически. Эта книга была задумана как взгляд в пространство возможностей, подлежащих овладению разумом. Не думаю, что в связи с возникшим потопом футурологических работ следует в ней что-либо изменять.
Закопане, июнь 1973 г.
Эссе
Фрэдди ЗОРИН
СТАРЫЕ ВЕЩИ
Так давно повелось в этом мире –
Суть одна, только разный размах:
Вещи новые в старой квартире,
Вещи старые – в новых домах.
В тот день, перед тем как занять место в кресле пригородного поезда, Марк купил свежую газету. Так он делал всегда по дороге на работу. Оставлял автомобиль на стоянке возле станции и менял вид транспорта. Добираться таким способом было выгоднее во всех отношениях, включая и цену на бензин, и учитывая утренние пробки на магистралях. К тому же за время поездки можно узнать, о чем пишут в печатных изданиях. Внимание Марка на этот раз привлекли ответы читателей на заданный журналистами вопрос: «Как вы относитесь к старым вещам?» Тема опроса показалась Марку интересной. Быть может, потому, что сам он о старых вещах никогда всерьез не задумывался. Любопытно было узнать, что думают о них другие. Суждения на этот счет оказались разными. Это, собственно говоря, можно было предположить: сколько людей, столько мнений, хотя возможны и совпадения. А вот они, крайности:
«Я – “мадам Плюшкина”: расставание со старьем вызывает у меня душевную боль. Есть вещи, которые лежат в доме десятки лет. Выбрасывать рука не поднимается».
«Все, что начинает надоедать, выношу из квартиры сразу, причем без всякого сожаления. Просто обожаю это делать».
Примечательным оказалось то, что оба этих подхода, как показало исследование, свойственны определенному числу и женщин, и мужчин. Причем под одной крышей живут пары, у которых в круг общих интересов старые вещи явно не вписываются. В одних случаях, как это выяснилось, муж незаметно освобождает жилплощадь от того, что не находит применения, а когда жена обнаруживает пропажу, бывает уже поздно. А в других – хранителем старых вещей выступает супруг, а супругу это раздражает, что и было высказано в ходе газетного опроса. В чем же смысл подобных публикаций? А в том, что читателям предлагается, своего рода, «костюм», сшитый по принципу «с миру – по нитке», с рекомендацией примерить его на себя. А «примерка» порою заставляет взглянуть не только в зеркало, но и в прошлое.
* * *
Детство змеем воздушным трепещет,
Возвращаясь несбыточным сном.
«Вещи старые! Старые вещи!» -
Барахольщик поет под окном.
Вырос Марк в тесном, но не шумном дворике южного приморского города, где все знали всех и обо всех знали все. Жили бедно, и каждая вещь в доме служила, как правило, до тех пор пока не приходила в полную негодность. Игрушки, одежда и обувь переходили в пользование от старших к младшим, знаменитые швейные машинки и ножницы фирмы «Зингер» работали, не уставая, на несколько поколений. Ничего почти не выбрасывалось – иногда отдавалось что-то кому-нибудь из соседей. Правда, через пару дней после этого, в подаренной вещи вдруг возникала необходимость, что становилось предметом эмоционального разговора между хозяйственной бабушкой и набожным дедом. Дедушка говорил, что сожалеть о благородном поступке нельзя: добро, отданное в мир, добром и вернется. Чем же, попробуйте ответить, мог «поживиться» в дворике этом старьевщик? Но периодически, по какому-то составленному им для себя самого графику передвижения по городским кварталам, он оглашал привычную тишину чудовищным, с точки зрения литературного русского языка, выкриком: «Старый вищь покупаем!» И, представьте себе, с пустым мешком не уходил. Может быть, потому, что даже несколько рублей, добавленных к семейному бюджету после продажи за бесценок каких-нибудь тряпок из сундука, по счастью не тронутых молью, были всегда очень кстати.
На Марка скупщик барахла действовал пугающе. Худой, смуглолицый, морщинистый, с редкой бородкой он был для впечатлительного мальчика противовесом Старику Хоттабычу из любимой сказки, представляясь волшебником злым, принявшим облик старьевщика для темных дел. Марку казалось, что колдуя над попавшими в его руки вещами, которые раньше принадлежали другим людям, этот
