Мои Великие старухи - Феликс Медведев

Ошеломленный, я был в ту минуту самым счастливым, самым удачливым журналистом на свете. На мои вопросы отвечает сама Грета Гарбо. И меня понесло: – А можно ли еще спросить кое о чем? – Ну что вы, Феликс, конечно же, нет. Гарбо не встречается с репортерами, а это уже интервью. Исключений она не делает. Ведь ваш вопрос я задала в качестве шутки. Кстати, доставайте-ка вашу «Столичную», мы откроем ее с Гретой как-нибудь в другой раз и снова вспомним о России. Дай-то ей Бог.

Я рванулся к сумке, извлек бутылку и поставил на стол. И, опомнившись от волнения, спросил, где же Гарбо и нельзя ли хотя бы ее сфотографировать.

– Она здесь, в соседней комнате, прямо за вашей спиной, – невозмутимо ответила Ольга. – Но она абсолютно никому не показывается.

– Скажите, что с ней? Почему она сторонится людей? Может быть, она больна и ее отчуждение – шизофрения?

– Я не врач, а ее подруга, и я не думаю, что это болезнь. Я знаю одно: Грета всегда была чистой и целомудренной. Никогда в жизни она не делала лишних движений, которые могли бы обратить на нее внимание других. Она с молодости, даже еще раньше, с детства, знала себе цену. Сойдя с экрана, покинув Голливуд, Гарбо сторонилась журналистов, считала, что ее роли говорят лучше любого интервью. Общалась только с теми, кого сама выбирала для общения.

Через полчаса я покинул гостеприимную обитель моей нью-йоркской подруги. А на другой день улетел в Москву.

1989

Вскоре я узнал о смерти Греты Гарбо. Она умерла 15 апреля 1990 года в Нью-Йорке в возрасте 84 лет.

Глава 23. Джуна Давиташвили: творец чуда

«Человек ждет только чуда».

Без ее имени непредставима эпоха. Точнее, последняя четверть XX века. При переходе от советского к российскому, от социализма к капитализму сдвинулись целые пласты общественного сознания. Сколько имен кануло в бездну, сколько звезд навеки потухло. И только самые яркие продолжают светить людям, и только самые сильные натуры продолжают волновать новые поколения. Среди этих немногих и легендарная, непотопляемая Джуна Давиташвили, волшебница, поэт, художник, музыкант, ученый, чьи заслуги признаны 129 академиями мира.

Она царица ассирийских общин всего мира, президент Международной ассоциации традиционной и альтернативной медицины, кавалер почетнейшего ордена «Дружбы народов». Она – при ООН, при ЮНЕСКО, при правительстве, при мэрии, при… Перечислить все невозможно. Одним словом, она – феномен «Д», и о ней столько написано, что, кажется, уже все знают всё. Но я уверен, не все и не всё.

О ночных посиделках

…О, эти ночные посиделки на Арбате, собиравшие знаменитых и именитых. Вокруг дымящегося чана с картошкой, чая с пирогами, пахлавой и вареньем. Разносолами, закусками, горячим супом с укропом и кинзой. Водкой и вином, но в меру. Уже приговоренный, но не знавший об этом, приходил Андрей Тарковский. Сохранился снимок: Джуна делает над головой своего друга волшебные пассы. Она твердила ему: «Не уезжай, я помогу тебе». Но…

Как всегда, улыбавшийся, рафинированный, пахнувший тонкими мужскими духами, уединялся с Сивиллой другой знаменитый Андрей – Вознесенский.

Андрей Кончаловский, тогда еще свой и свойский, советский, московский, «мосфильмовский».

Прибегал еще «ласковомайский», но уже тогда представлявшийся племянником Горбачева и уже тогда с какими-то немыслимыми ксивами Андрей Разин.

Это только Андреи, да всех и не перечтешь. А Евгении, Эльдары, Ираклии, Александры… Фамилии поставьте сами. Несложно.

Визитеры: Федерико Феллини, Настасья Кински, Ричард Гир, Марина Влади, Бисер Киров, Святослав Рерих, Артур Кларк, Габриэль Гарсия Маркес, Норман Мейлер.

А уж генералов, маршалов, кремлевско-политбюровских бонз, подъезжавших на шикарных черно-лакированных лимузинах, с трудом продиравшихся меж закоулистых арбатских дворов, не счесть.

Гости приходили и исчезали, закат сменялся восходом, летели правители и правительства, хоронили почивших в бозе генсеков, взрослел на глазах любимый и единственный сын и надежда – Вахо, но церемониал в доме оставался неизменным: все вертелось вокруг этой хрупкой стройной женщины, исполнялись ее прихоти, приказы и желания. Все любили ее. Многие, наверняка, искренне.

Среди искренних был и я. Я любил и люблю ее сегодня за то, что она стала частью моей журналистской судьбы, за то, что она – Джуна, со всеми ее этическими и эстетическими провалами, провидческими взлетами, гениальностью женщины-матери и женщины-человека, ее коммуникабельностью и феноменальностью от природы и от мудрого житейского опыта, ее мужским лидерством и женской слабостью, сплетнями и легендами вокруг ее имени, тошнотворными эпизодами необузданного буйства, смирением и кротостью в минуты обычной человеческой усталости. За слезы, которые я видел на ее глазах…

Ее не берут годы, бессонные ночи, истощение плоти бесконтактным целительным массажем. Она умела опережать события, «бодалась» с будущим, взывала к своим чудесам, не соглашаясь ни на какие компромиссы.

Гордость этой женщины не знает предела. Ни унижения, ни преклонения, ни просьбы. Только отдача, только от себя.

– Твой дом всегда открыт для друзей. Одним из них был Игорь Тальков, до сих пор не заживающая рана российской духовной жизни. Его смерть – загадка. Вспомни о нем.

– Я считала его истинным другом, и наши симпатии были взаимными. Он нравился мне и как мужчина, и как певец, и как красивый, сильный человек. Очень талантливый в поэзии, он был словно русский рыцарь. В нем сидел дух воина, борца за справедливость. Жаль только, что о нем, так же как и о Высоцком, мы заговорили в полную силу после смерти.

Да, я любила его, как сестра. Но опекала, как мать. Естественно, я хорошо знала и маму его Олечку, и брата Володю, и жену Татьяну. Игорь помогал мне в музыке, в эстрадном имидже. Учил меня, как держаться на сцене, какие делать движения. Я делила с ним его душевные заботы. Нас связывали духовные узы. Мы вместе боролись за правду в искусстве, в жизни.

Знала я и женщин, любивших Игоря. Как жаль, что не смогли вовремя понять его, не смогли сберечь. Да, мы выросли на песнях Шульженко, Зыкиной, Ободзинского, Мигули, Пугачевой… Но только он был настоящим символом русскости, распахнутой, открытой, точно степь, русской души.

Мне кажется, что я всегда ощущала трагизм его натуры, его судьбы. За одним столом мы сидели, когда он писал последний свой стих «На троне восседает зверь». Ты ведь знаешь, что вытворяла советская власть с теми, кто шел хоть в чем-то против нее. А Игорь нутром чуял, что нужны перемены, и не боялся об этом петь для тысяч людей.