Зумана - Е. Кочешкова

Когда в тот первый день их знакомства чужеземный колдун отвел ее в сторону от хранителей, Элея думала, он начнет говорить про богатый выкуп за наследницу. Или что-нибудь в этом роде. А вместо того услышала совсем другой вопрос.

— Этот человек с сияющими волосами, кто он тебе?

Вот так, без предисловий.

Элея растерялась. Сказать «никто» у нее язык не поворачивался. Назвать шутом, просто паяцем почему-то тоже казалось неправильным и даже обидным.

— Тот, кто дорог мне, — проронила она в конце концов, надеясь, что шаман не заметит, как лицо ее полыхнуло жаром.

— Дорог? — колдун сверкнул глазами. Ох и черны же они были! Глаза демона… — Насколько дорог, снежная принцесса? — он пугал ее своим напором, внутренним огнем и этими дурацкими узорами из сажи на лице.

Элея не стерпела.

— По какому праву вы задаете мне подобные вопросы? Я не считаю их уместными в беседе с незнакомцем! — она и сама удивилась, как быстро вывел ее из себя этот человек.

Кайза чуть склонил голову набок, звякнув медяшками своего головного убора. Хитро прищурился. На острых скулах едва заметно дрогнули желваки.

— А это не простая беседа, — ответил неожиданно жестким голосом. — От нее зависит его судьба.

— Его?! — изумилась Элея.

— Его. Ты знаешь, что он наделен силой? — она кивнула, не видя смысла лгать. — Тогда тебе нужно знать и то, что он не просто колдун. В Диких землях таких, как он, зовут «ойроэн». "Предназначенный". У всякого есть предназначение, у тебя, у меня, даже у тех, кто в это не верит. Но иногда приходят особенные люди, чье предназначение дольше, чем их жизнь. Они несут с собой изменения. Нет, не думай что твой белый колдун — редкость. Ойроэн рождаются также часто, как хорошие певцы или одаренные мастера. Да только мало, кто из них доживает до своего предназначения. Слишком много сил стоит против. Этот дорогой тебе человек тоже ходит по краю. Его судьба — как ветер в степи. И уберечь твоего колдуна могут только крепкие узы. Только женщина. Ты.

— Я? — она испуганно отступила, во все глаза глядя на шамана. — Почему я?! — у Элеи даже не было слов, чтобы выразить свое недоумение. — Это насмешка? Не смейте шутить подобным образом!

Но Кайза смотрел без улыбки. Он был серьезен и суров, как сумеречный зимний день.

— Ты знаешь, принцесса, почему. Если тебе не достает смелости сказать это самой, то не делай хотя бы вид, что не понимаешь.

Элея закрыла лицо руками.

Две дороги. Две дороги — одна к солнцу, другая в шторм.

В дикую степь.

"О, Патрик! Милый мой… Я молила богов о том, быть с тобою вместе… Но так? Так?!"

Шаг в пропасть.

Ей было страшно. Так страшно, что хотелось заплакать. Заплакать и спрятаться за широкую спину отца. Оказаться в Брингалине. Настолько далеко от этого места, насколько возможно.

"Слабовольная дура! Трусиха! Кухаркина дочь!"

Она медленно опустила руки. Взглянула на степного колдуна твердо и решительно.

— Если вам все известно, зачем вы терзаете меня? Вы же знаете, что я не смогу ответить отказом при таких условиях. Патрик значит для меня слишком много…

— Как и ты для него.

Элея невесело усмехнулась. Она прекрасно знала, какого рода привязанность имеет к ней шут. Обычная преданность верного подданного, уходящая корнями к службе в Солнечном Чертоге.

— Почему именно три месяца, — спросила она. — Что изменится за это время? И что вы собираетесь делать с нами?

— Может и не три, — легко ответил шаман. — Почем мне знать. А с вами делать я ничего не буду. Вы мне не пленники. Твоему колдуну нужно заново себя собрать. Он сейчас как груда черепков. А ты… и тебе пора сбросить старую кожу и выпустить свой огонь на свободу.

"Огонь? — в смятении думала Элея. — О чем он? О том чувстве, что переполняет мое сердце? Или о переменах в характере, которые так пугают отца и Совет?"

Но спрашивать она не стала. В конце концов, это было неважно.

2

Миновало уже три дня, как они покинули становище. На одну из лошадей Кайза навьючил едва ли не половину скарба из своего тэна. В том числе и легкую полотняную палатку, которую быстро и умело ставил всякий раз, как на степь опускались сумерки. Спать приходилось на толстом одеяле из шкур, не снимая одежды. Поначалу Элея подумала, что это будет невыносимо. Но после целого дня в седле, после горячего ужина, она всякий раз засыпала, едва только голова касалась уложенного вместо подушки походного мешка. Мужчинам приходилось хуже — они ночевали под открытым небом у костра. По утрам, когда Пат и Кайза вставали, их плащи, как и травы вокруг, были покрыты инеем…

Элея плохо ориентировалась в сторонах света, но ей казалось, они едут на северо-восток, в самую глубь Диких Княжеств. Кайза время от времени отставал и колдовал над следами, заговаривал их, чтобы стражи принцессы не нашли дороги за своей драгоценной пропажей.

В том, что хранители будут ее искать, Элея уже ничуть не сомневалась. Патрик был прав — как бы она ни гнала их, эти верные люди скорей предпочтут сгинуть в степях, чем явиться к Давиану без наследницы. Конечно, они уступили ей, что же им, бедным, оставалось? Но это ровным счетом ничего не значило.

— Завтра до Земли Силы дойдем, — сказал за ужином Кайза, и Элея увидела, как взволнованно блеснул глазами Патрик.

Патрик.

Был ли он в полной мере тем человеком, которого она знала раньше?

Шут ничего не рассказывал. А Ваэлья лишь обронила, что душа ее дорогого ученика расколота на множество кусочков, что он винит себя в смерти Нар и пропаже ребенка, и что лекарство этому — лишь время и его собственная воля.

Но после той ужасной ночи, когда Кайза со своим бубном разламывал на части привычный мир, что-то изменилось. Что-то изменилось, пока она, вцепившись руками в грубое одеяло из шерсти, испуганно таращилась в темноту степного шатра, пока вздрагивала, холодея, заслышав эти нечеловеческие крики. Когда она увидела его утром, покрытого разводами засохшей крови, то грешным делом подумала, что колдун убил шута, а теперь расправится и с ней самой. Но Пат был жив, конечно же. Напугал ее уже не в первый раз, а на самом деле просто спал, прижимаясь к широкой спине шамана.

"Мужчины… — подумала тогда Элея, — даже одеяла взять не додумались"

Она укрыла их, а сама вернулась обратно в тэн и попробовала еще хоть немного вздремнуть, но вместо этого только лежала и с грустью думала, что теперь все будет иначе. Ее шут, ее милый дерзкий обманщик теперь едва ли захочет вновь надеть маску комедианта. Хранители на «Вилерне» смеялись его выдумкам, его как всегда удивительно талантливым пантомимам и розыгрышам, но только Элея видела и понимала, что эти шутки совсем иные, чем прежде. Как будто на самом их донышке оставался едва уловимый привкус горечи. В глазах шута больше не было той искренней детской радости, той искры жизни, которая воспламеняла все и всех, когда Патрик начинал куражится в Солнечном Чертоге.