Незримые нити - Александр Нетылев
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Шэнь Юшенг не удостоил вниманием этих слов. Он знал, что на этот раз снова не предстанет перед судом предков. Ради блага страны он должен продолжать жить. Чтобы соблюсти их завет.
Чтобы королевство не развалилось.
А о царстве мертвых уж найдется кому позаботиться вместо него. В конце концов, там собрались величайшие правители прошлого, а в мире живых был только он.
— Слуги дворца Чиньчжу прибыли на службу? — спросил король вместо этого.
— Да, Ваше Величество, — подтвердил регент, — Двадцать семь человек. Желаете, чтобы я зачитал список и краткую характеристику?..
— Избавь меня от этого, — прикрыл глаза король, — Сам разберешься, кого и к чему пристроить. За одним-единственным исключением. Меня интересует любимая наложница принца Лиминя. Кажется, её звали Лю. Она вошла во дворец?
— Да, Ваше Величество. Это дисциплинированная и трудолюбивая девушка из семьи мелкого торговца. И она изъявляет желание служить нам столь же преданно, как служила Его Высочеству.
— Её желание должно исполниться, — чуть улыбнулся Юшенг, — Дай ей место поближе к своей персоне. Она должна все время сопровождать тебя, и в частности — она должна сопровождать тебя, когда ты отправишься проведать Лиминя.
Докладывать о том, не согласился ли плененный дух на полное повиновение королевской воле, было каждодневной обязанностью регента. Дух проявлял истинно демоническое упрямство, но постепенно поддавался усилиям палачей. Возможно, еще несколько дней, может быть, недель... Вот только все яснее Цуйгаоцзун чувствовал, что время истекает. Результат нужен был срочно.
И потому стоило попробовать разные пути.
— Когда мой сын возвысил её, он уже был одержим. Возможно, что возвысил её не столько он, сколько дух, владеющий его телом. И возможно, что он станет... более склонным к сотрудничеству, если будет видеть её перед собой. А если просто видеть окажется недостаточно...
Ему не требовалось продолжать. Пытать близких друг другу людей напротив друг друга и смотреть, как скоро они друг друга предадут, или же будут жертвовать собою до конца, — это было второе любимое развлечение принца Цзиньлуна.
И пусть Чонглин сомневался, что подобное сработает с демоном, Цуйгаоцзун знал больше и смотрел дальше.
Потому из всех людей только он и должен был быть королем.
Только он был этого достоин.
«Мой бедный обвинитель, что за бред
Несете вы в горячке день за днем?
Мне выбора давно как будто нет,
Ну разве, между дыбой и огнем...
И что за интерес
Мне повторять слова,
Что вы давно желаете услышать?
Меня смущает бес?
Идея не нова!
Тот бес в груди моей живет и дышит!
Мой бедный обвинитель...»
Изо всех сил сосредотачивая свой разум на том, чтобы повторять слова приходящих на ум песен, Даниил отчаянно старался не сойти с ума. Только так, только прячась за этими словами, он мог хоть как-то спастись от настойчиво стучащей в голове мысли.
Пока ты не согласишься на ритуал, ты будешь страдать.
Сперва он даже пытался петь их вслух, во весь голос, дабы страшно отомстить палачу своими сомнительными вокальными данными, каковые порой и знакомые называли страшной пыткой (о том, что палач глухой, Дан к тому моменту успел забыть). Но очень скоро сорванные от криков голосовые связки лишили его такой возможности. Все, что оставалось, это упрямо твердить слова про себя.
«Может, я бы остался жить,
Дело все же решилось так:
В подземелье тихонько гнить и уйти
В замогильный мрак.
Покаяния повесть,
Ты спасла б меня,
Только собственная совесть
Жжет страшнее огня!»
В этот момент к телу юноши приложили затейливой формы клеймо, раскаленное докрасна, зашипела прижигаемая плоть, и он забился в путах в бесплодной попытке отстраниться, защититься. Со всей отчетливостью почувствовал он: неправа была автор песни.
Обычный, физический огонь жжет страшнее любой совести.
Особенно если палач умелый, что знает, когда каленое железо прижать покрепче, а когда чуть отнять, чтобы жертва не окочурилась раньше времени. Бездарей и безмозглых садистов Цуйгаоцзун на службе не держал.
К счастью или увы.
«А если на минутку мы допустим,
Что был я омерзителен и гнусен,
Что я нарушал Устав, не чтил его совсем,
Одних бастардов наплодил сто сорок семь...
А может, и больше?»
Как он перешел от актуальной темы пыток в подвалах к этому сравнительно оптимистичному вопросу? Он не помнил. Кажется, эти песни были как-то связаны тематически, но память отказывала. Все знания истории, все имена и понятия родного мира давно превратились в белый шум, неспособный пробиться через застилавшую разум багряную пелену боли.
Интересно, кстати, а скольких бастардов наплодил Лиминь? Со своим образом жизни, если и не сто сорок семь, то уж наверняка не один десяток, учитывая, что презервативы в этом мире делать не умели. Интересно, уморив его в подземелье, Цуйгаоцзун не переключится на них, последних, как он думает, носителей крови Шэнь? Хотя может быть, что их и не было: с Лю и Сюин память тела помогала Дану как-то так сжать мышцы паховой области, чтобы при оргазме не возникало эйякуляции; Лиминь явно тренировался в этом мастерстве не меньше, чем во владении мечом, верховой езде и даже заклинательстве. Кажется, в его родном мире подобными практиками увлекались даосы.
Кто такие даосы? Как они связаны с Китаем? Как Китай связан с королевством Шэнь? Когда-то он помнил это. Но не сейчас.
Сейчас ему было слишком больно, чтобы думать про даосов и Китай.
«...и Смерти падая в пасть,
Тебя готов я проклясть,
От боли корчась, в огне сгорая,
Но Бог мне шепчет, прости,
Ведь ты помог мне пройти
Мои восемь шагов к Раю...»
Дан никакой благодарности определенно не чувствовал, в Рай вовсе не хотел, и будь у него такая возможность, не только проклял бы, но и с радостью растерзал бы палача голыми руками. С двойной радостью он растерзал бы короля, отдавшего такой приказ.
Но никакой возможности у него не было. Не было ни свободы передвижения, ни сил сражаться, даже если бы его вдруг развязали. Уже давно не было силы даже кричать.
Лишь отчаянно стараться не сойти с ума.
Лишь бессмысленно наблюдать за тем, как глухонемой палач откладывает раскаленное клеймо и берет вместо него длинный нож с кривыми зубьями по всей длине лезвия. Почему-то этот инструмент Дан ненавидел даже больше, чем каленое железо. Он не причинял больше боли, по крайней мере, не настолько, чтобы разница была заметна,
