Плевать мне на игру! - Мастер (СИ) - Пефтеев Сергей "Imbir"

-29 т ОЗ.

-28 т ОЗ.

Персонаж Х, специально выжидал момента, когда Лютер и Лия окажутся на вершине башни. Теперь он мог активировать ауру замедления. Утратив пятьдесят процентов скорости, но не запал, златовласый юноша и брюнетка с сундуком за спиной принялись наносить ему удары алебардой и киркой. Чтобы компенсировать недостаток скорости сразу использовали боевые навыки. Поначалу их удары разбивались о стонущих призраков, но вскоре те исчезли и урон стал получать непосредственно безымянный персонаж. Прикинув, что основной урон по-прежнему наносит Нибор, Унынье ввёл запрет на атаку ногами. Бродяге пришлось отступить. Чтобы хоть как-то поддержать друзей, он выпил несколько зелий энергии и использовал редкие усиливающие физический урон свитки.

Пока остальные под агрессивную мелодию барда, которая больше напоминала рок, нежели балладу, пытались убить Унынье, Анрин пришел на помощь Райсу. Тот едва мог шевелиться. Мрачный лекарь наложил на оборотня периодическое лечение, сунул ему меж зубов кляп и схватившись за сломанную лапу, уперся ногой ему в спину. Раздался жуткий хруст, за которым последовало болезненное рычание и скулёж. Благодаря волчьему облику, кости Райса начали срастаться, однако делали они это неправильно, поэтому Анрину пришлось ломать и вправлять их одну за другой. Спустя пару минут мучительной процедуры злой, взъерошенный, с клыками наружу Райс встал на задние лапы. Мрачный лекарь приготовился обороняться от взбесившегося зверя лопатой, но тот словно не замечая его, принялся карабкаться по башне.

Спустя ещё минуту Унынье наложил запрет на использование кирки и алебарды. Теперь если Лютер или Лия атаковали, они получали половину нанесенного урона, а за их спинами появлялись бестелесные мертвецы. Каждый удар создавал мертвеца, а каждый мертвец понижал все характеристики на пять процентов. Златовласый юноша и брюнетка в латном доспехе перешли на рукопашный бой, но эффект оказался тем же — пятьдесят процентов от нанесенного урона, и очередной мертвец за спиной.

— Что же нам делать? — с надеждой на ответ посмотрел в сторону Нибора Лютер. — Я даже ногами его бить не могу. А заклинаний или дальнего оружия у меня нет.

— У Лии та же проблема, — подтвердила девушка.

Бродяга смерил взглядом индикатор противника, на нем оставалось сто шестьдесят тысяч очков из четырехсот. Символы на магическом круге почти сомкнулись, до телепортации оставалось меньше минуты.

«Расстояние от вершины до подножья башни слишком большое, чтобы Талина могла нормально целиться и попадать в цель», Бродяга обмозговывал победную тактику и способы её достижения. «Обычно Клиф бьёт без промаха, но так как он ориентируется на атаки Талины, его стрелы тоже летят мимо. По этой причине Унынье счел их не опасными и наложил все ограничения на нас, в чем сильно просчитался. Стоит ему оказаться на достаточно близком расстоянии к Талине, как она обратиться магическим зверем и уничтожит его. Остаётся лишь убедить Унынье израсходовать последний запрет на что-то иное кроме её магии».

— Нужно сбросить его вниз, — с этими словами Бродяга достал из инвентаря и вручил Лютеру и Лие толстую цепь, а сам вооружился луком.

Врезавшись в стонущую душу, которая защищала Унынье, наконечник Нибора вспыхнул зеленым дымом и издал сильный хлопок. В инвентаре Нибора всегда был десяток сигнальных стрел, для обозначения различных команд.

— Клиф! Давай по полной! — прокричал Нибор, продолжая осыпать Унынье сигнальными стрелами.

На мгновенье громкие хлопки перебивали звук срывающейся вниз воды, позволяя слепому охотнику увидеть четкую черно-белую картину.

— Здравствуй достижение Охотник за грехами! — произнес Клиф и пустил к вершине башни шесть ядовитых стрел, а следом за ними алого и синего феникса.

Чтобы избежать опасного залпа, Унынье уперся ладонью в каменный пол и призвал темный вихрь, который подбросил его на десяток метров вверх. Шесть стрел просвистели под ногами, а вот огненные птицы, будучи магическими тварями, самостоятельно изменили угол направления и окутали греха алым и синим пламенем.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

-23 т ОЗ.

-42 т ОЗ.

Понимая, что повторного залпа ему не пережить, Унынье ввёл запрет на стрельбу из лука. Как только запрет вступил в силу, Нибор обрушил на голову греха огромную ледяную глыбу, сменил стихию и жахнул молнией. Унынье никак не ожидал, что воин, с таким большим уроном в ближнем бою, окажется ещё и искусным магом. Эффект неожиданности позволил Лютеру и Лие в одно движение накинуть цепи Унынью на шею. Нарезав вокруг него несколько кругов, они сковали его так, что тот не мог шелохнуться. Времени до телепортации оставалось совсем ничего, но и здоровья у Унынья было на три-четыре удара.

— Тащите его к краю! — приказал Бродяга.

— Прекрати это немедленно Нибор, — шипел, скаля острые зубы Унынье. — Иначе, я расскажу всем твой маленький секрет.

Игнорируя слова греха, Бродяга ударил его по ногам, чтобы тот уже не мог сопротивляться.

— Талина превращайся! — приказал Нибор.

— Отдаю тебе должное, — произнес Унынье. — Ты величайший из всех предателей Простора. Сначала предал и убил Кристофера Олдрака, а теперь предаешь Торгоса. Помяни мои слова, однажды ты поплатишься за это!

— Что ты лепечешь выродок?! — не выдержал и ударил греха ногой по лицу Лютер. — Думаешь получиться стравить нас?!

— Ха-ха-ха! Так ты не знаешь?! — залился смехом Унынье. — Не знаешь за кого сражаешься. Постой, а я ведь знаю тебя! — кошачьи глаза уставились на Лютера. — Парень с алебардой, который использует никак не связанные между собой способности. А там внизу, твоя напарница — чародейка, владеющая тайной магией, которая обращается в монстра. Точно, это вы по ночам вмешиваетесь в наши дела.

Услышав эти слова, Лютер застыл. Он не хотел в это верить, но мозг сам ворошил воспоминания. С того дня, как его окрестили бароном, Лютер стал замечать на себе и Талине синяки и ссадины. Волшебным образом те появлялись на их телах с наступлением рассвета. Почему это происходило, никто не мог объяснить. Лютер расспрашивал стражу и прислуга, но те словно опасаясь наказания, наотрез отказывались говорить. А кто-то и вовсе ответил — что происходит в ночи, остаётся в ночи. За этими воспоминаниями потянулись другие. Лютер вспомнил тот день, когда их отравили и пытались убить наёмники. Тогда Нибор сказал, что ими овладела Темная душа. Ну а что если всё не так? Что если Нибор контролировал их тела и делает это до сих пор по ночам? Лютер задумался, что вообще он знает об этом человеке? Он силен, умен и беспощаден. Не гнушается пойти наперекор закону. Появился буквально из ниоткуда. Почему при таких талантах, он стал известен только сейчас? Где он был до этого? Лютер вспомнил, что накануне знакомства с Нибором из крепости Геры сбежали заключенные. Но что важнее, Нибор был единственным и последним, кто видел Кристофера Олдрака живым. Что если он убил его ради места мастера — ради двойного бонуса от гербовой накидки?

— Кажется, до тебя стало доходить, — обрадовался Унынье. — Тебя обманули, тебя предали, тебя использовали. Ты лишь марионетка в его руках, псина на привязи. Он забирает у тебя всё и не даёт ничего взамен.

— Заткнись! — Нибор саданул греха ногой по зубам.

Слова Унынья подобно яду проникли в мысли златовласого юноши и разъели ту часть, где Нибор был наставником и другом. Осталась лишь мысль, что именно он убил его названного отца — Кристофера Олдрака.

Лютер отпустил цепи и с диким криком набросился на Нибора. Унынье тут же воспользовался моментом, прокрутился по каменной плите и избавился от оков.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

— Возьми себя в руки! — пытался достучаться до Лютера Нибор. — Твой враг он, а не я.

— Мой враг тот, кто убил Олдрака! — прокричал златовласый юноша и, вооружившись алебардой, пошел в атаку. — Мой враг тот, кто всё это время подвергал мою и жизнь Талины опасности!

Алебарда очертила в воздухе крест, а через секунду ударила Нибора в живот. Оба получили урон, а за спиной златовласого юноши возник мертвец. Своими атаками Лютер мог убить не только Нибора, но и остальных. Однако сейчас его это мало волновало. Ярость и скорбь затмевала голос разума, не позволяла увидеть ничего вокруг.