Момент истины (В августе сорок четвертого) - Владимир Богомолов

— Что это? — указывая на плащ-палатку и присаживаясь на корточки рядом с ней, спросил Алехин.

Молчание Таманцева, его виноватый вид и поведение подтверждали самое неприятное предположение.

Алехин взял с плащ-палатки офицерские удостоверения, раскрыл оба, вгляделся в фотографии и узнал:

— Павловский…

Таманцев молчал. Алехин поднял голову, увидел у него в руке дюралевый портсигар, выпрямляясь, быстро взял его и, осмотрев, сказал:

— Надо полагать, это — Гусева… И лопатка тоже, очевидно, Гусева…

— Какого Гусева? — тихо проговорил Таманцев. И тут Алехин подумал, что, находясь третий день здесь в засаде, Таманцев не знает ни о Гусеве, ни о том, что дело «Неман» взято на контроль Ставкой, ни о том совершенно небывалом, что уже вторые сутки творится в тылах обоих фронтов.

«Лижет суставы и кусает сердце!» — внезапно снова всплыло в голове Алехина. И, посмотрев на Таманцева, он огорченно спросил:

— Как же вы его упустили?

Бросив неприязненный взгляд на прикомандированных, Таманцев отвернулся и, помедля секунды, с неожиданной злостью сказал:

— По халатности, Павел Васильевич… Исключительно по халатности! Я должен был подставить свою голову, но, извините, не успел!

63. ПОЛЯКОВ И НИКОЛЬСКИЙ

В семь часов утра, по настоянию Полякова, Егоров и Мохов отправились позавтракать и немного отдохнуть. Поляков обещал разбудить их в девять, про себя решив сделать это часом позже. Он знал, что наибольшее напряжение возникнет во второй половине дня и что, когда прибудет начальство из Москвы, выкроить хотя бы малость для сна или отдыха станет невозможно. Сам он, приняв со вчерашнего вечера уже третью таблетку «кола», чувствовал себя превосходно и работал с увлечением, споро и производительно.

В девятом часу появился добиравшийся на попутных машинах Лужнов, бледный, с трудом державшийся на ногах от потери крови и тряской дороги. Он сообщил, что Павловский при задержании застрелился, что пришел он один, причем не со стороны леса — очевидно, откуда-то приехал.

Лужнова била дрожь, зубы у него стучали, и Поляков не стал его расспрашивать — вскоре должны были вернуться Алехин и Таманцев. Поляков напоил его крепким чаем из термоса, с тройной порцией сахара, и отправил в госпиталь.

В девять часов, захватив с собой папки с документами и чистой бумагой, он поспешил в соседний кабинет, чтобы доложить в Москву о ходе розыска.

Телефон «ВЧ» был занят инженер-полковником Никольским. Чтобы не терять времени на хождения взад и вперед, Поляков расположился за свободным столом, раскрыл папки и продолжал работать.

Поглощенный розыском и подготовкой войсковой операции, Поляков не вникал в подробности того, что называлось «радиотехническим обеспечением». Никольский с еще двумя пожилыми инженер-майорами, прибывшими поздно вечером из Москвы, помещались отдельно, в одном из кабинетов; они делали свое дело, а он, Поляков, — свое, и друг друга почти не касались: потребные для розыска точность и оперативность пеленгации и взаимодействие слежечных станций с мобильными поисковыми группами зависели непосредственно от сосредоточенных в районах выжидания «слухачей», а не от представителей Главного управления.

Теперь из разговора Никольского Полякову стало ясно, что проводятся крупнейшие приготовления по созданию активных радиопомех на случай выхода разыскиваемого передатчика в эфир.

Собственно, о возможности такого мероприятия он узнал мельком из разговора Егорова с Моховым еще на рассвете, но не придал тому значения и не стал, даже не пытался обдумывать. В это утро в Москве изучались и подрабатывались все возможные превентивные действия по делу «Неман», возникали и, как правило, тут же отвергались различные проекты и намерения, слыша о которых Поляков шутливо говорил: «Не надо представлять себе неприятности, которые еще не произошли!» Теперь же создание радиопомех становилось реальностью.

— Вы что, собираетесь их глушить? — спросил Поляков, когда Никольский положил трубку.

— Непременно!

— Соедините меня с генералом Колыбановым, — приказал Поляков высокому горбоносому капитану, дежурному по «ВЧ», и снова посмотрел на Никольского. — Если их станут глушить, они почти наверняка поймут, что запеленгованы, и тогда мы потеряем важнейшее преимущество. Они могут перейти на запасную волну, которая нам неизвестна… Если их спугнут, они могут скрыться из района передачи и на какое-то время уйти в радиомолчание. Да и немцы сообразят, что их рация запеленгована. Все эти возможные последствия предусмотрены?

— Вы не совсем правильно поняли, что мы собираемся делать, и плохо представляете наши возможности, — с улыбкой заметил Никольский. — Мы подготавливаем совершенно необычное мероприятие! Речь идет не о прицельных, а о массированных заградительных радиопомехах. Мы собираемся глушить не отдельные волны, мы забьем морзянкой, блокируем наглухо целые диапазоны! В нашем распоряжении на трех фронтах будет полторы тысячи коротковолновых радиостанций, — с гордостью сообщил он. — Все они оснащаются свежим питанием, они будут наготове, и когда по команде вывалятся в эфир — вплотную! — там не останется и щелочки!.. В этом хоре морзянки сравнительно слабые сигналы портативного передатчика с подработанным питанием не найдут и не уловят даже самые чувствительные приемники немцев! Поверьте: при заградительных радиопомехах такого масштаба предположение, что рация запеленгована, не должно и не может возникнуть. Так что ваши опасения безосновательны.

— Допустим, — осторожно сказал Поляков. — А чисто военные последствия этого мероприятия вы продумали, вы их себе представляете?

— Вполне! Более того, вопрос согласован с Генеральным штабом. Они, как и мы, полагают, что противник расценит столь интенсивный радиообмен не иначе как начало нашего нового большого наступления. Кроме временного переполоха в немецких штабах, никаких других последствий не ожидается и быть не может!

— Генерал Егоров обо всем этом знает?

— Пока только предположительно… О возможности проведения такого мероприятия мы с ним говорили, когда поступило предварительное распоряжение о подготовке радиостанций. Окончательно вопрос был решен только сейчас. Вас интересует отношение генерала Егорова?

— Да.

— Отрицательное! Но, товарищ подполковник, это же не чья-то прихоть! Приказом Ставки поставлены две конкретные задачи. Кроме первой — поймать! — есть еще и вторая, не менее важная и ответственная, — любыми усилиями предотвратить утечку секретных сведений. Любыми усилиями! — подчеркнул Никольский. — Какое другое решение вы можете предложить?

— Формально все правильно и все логично, а по существу?.. Приказы, без сомнения, надо выполнять! Но если станут глушить целые диапазоны, то как же будут пеленговать?.. Ведь выполнение второй задачи, по существу, препятствует выполнению первой!

— Что препятствует, это неверно, — не согласился Никольский. — Я бы сказал так: осложняет! Мы дадим им продержаться в эфире до глушения девяносто секунд, — пояснил он, — время, необходимое для пеленгации. И сейчас же сообщим вам координаты треугольника ошибок.

— Девяносто секунд — это примерно сто пятьдесят групп… — вслух прикинул Поляков. Что в них окажется, что они успеют передать?.. За координаты заранее благодарю, но сегодня это не самое главное. Места наиболее вероятного появления разыскиваемых нами уже определены — именно там прежде всего будут прилагаться наши прицельные усилия… Оценить с ходу все возможные последствия массированных радиопомех я затрудняюсь. Как вы знаете, мы намереваемся взять их с поличным перед выходом рации в эфир или же сразу после него. Если первое, то все кажется ясно. А если второе? Как они будут реагировать на глушение?.. Что успеют передать и что принять?.. Каковы перспективы радиоигры после подобного мероприятия? Состоится ли приемка груза?.. Как прореагируют немцы?.. Без конкретной договоренности по радио они едва ли пошлют самолет, а успеют ли они условиться за девяносто секунд?.. Сомневаюсь!.. Тут возникает столько вопросов, столько неясного и неизвестного, что и после детального обдумывания многое просто невозможно предугадать. Допустим даже, что розыск сам по себе не пострадает. Но сегодня — не в сорок первом и даже не в сорок втором году — реализация такого дела без последующей радиоигры — это все равно что дом без крыши или автомобиль без мотора!.. Надеюсь, вы понимаете, что меня беспокоит?

— К сожалению, понимаю. — Никольский уже стоял у самой двери. — К сожалению, потому, что конкретные последствия действительно невозможно предвидеть точно, а они могут быть для нас и со знаком минус. Поверьте, в Москве это тоже хорошо понимают и уж коль решились, значит — необходимость!.. Что тут можно сказать?.. Чтобы нам не приходилось прибегать к глушению, чтобы все последующее происходило под нашим контролем, постарайтесь взять их до выхода рации в эфир!..