Генезис - Кирилл Клеванский

Еле слышно пропела парадная дверь, и я вошел в чуть темноватую приемную. Старичок заведующий кивнул мне, на что я ответил тем же жестом. Вытащив ключик, чуть побитый ржавчиной (надо будет почистить), поднялся по лестнице и встал напротив двери. Легкий щелчок и мелодичный перескрип оповестили меня о том, что замок открыт и можно провернуть медную ручку.

Шаг за порог — и вот я дома. Здесь не многое изменилось с моего первого визита. Разве что добавилось пыли на шкафах, прибавились несколько полок, кресло, еще один стол и графин с чашками. Кстати, местные никоим образом не различают таких вещей, как чашка, бокал, стакан или кубок. У них для этого есть одно просто существительное — «мнем», что переводится как «емкость для питья». Удивительная вещь — язык. Простой инструмент для выражения эмоций и чувств, но при этом у каждого он свой. И не просто у каждого народа, а у каждого человека.

Подняв со стола сумку, я поменял чернила в чернильнице, положил внутрь несколько перьев, повесил на шею новый пропуск и с прищуром взглянул на дверь.

Нет, все же длинные дороги не для нас. Провернув ключ в замке во второй раз, я закрыл комнату изнутри. Дальше все было по отработанной схеме. Я подошел к окну и, открыв его, выкинул на улицу кончик веревки. Присев на подоконник, свесил ноги наружу и одним рывком спрыгнул вниз. Легким перекатом я избежал вывиха, а затем, встав, дернул за веревку — окно закрылось. Мгновение спустя я смотал бечевку и убрал ее в сумку.

Дорога до родной библиотеки не заняла много времени. Хотя чего там — она еще никогда не занимала «много времени». Возможно, потому что этот путь был для избранных. Как бы то ни было, но редкий студиозус ходит в сие замечательное заведение, ибо предпочитает заниматься по куцым конспектам и выданным учебникам. Может, и я бы предпочел этот путь, но если при ориентировании мы ищем легкие пути, то в ракурсе самосовершенствования коротких дорог не бывает.

И снова скрип, и снова единогласный «тсс». Если что и не меняется, так это местная приемная. Все так же пропахшая книжной пылью, а в воздухе, кажется, зависла некая присущая таким местам серьезность. Невольно, зайдя сюда, ты и сам стираешь улыбку с лица, а через десяток минут убираешь ее и из сердца. Я уже вроде говорил, что бег — это интим, но вот книги — это уже что-то сакральное. И, честно говоря, чтение в окружении других людей мне претит почти так же сильно, как отхожее место по центру площади.

— Снова вниз? — прошептала библиотекарша. Едва завидев мою фигуру, она сразу полезла в стол и вытащила пачку бумаг.

— Да. И скорее всего надолго. Если будете запирать, пошлите, пожалуйста, маяк, — ответил я, ставя на бланке несколько подписей.

— Хорошо, — кивнула женщина.

В который раз поразившись бесшумности титанических створок, я шагнул во тьму. Возможно, стоило бы подробнее описать это чудо магической мысли под названием «механическая лестница», но не будем заморачиваться.

Вступив на ступени, я открыл свой дневник. Перелистнув сразу несколько страниц, ударился в чтение выписки из одного древнего фолианта. Хотя вру, конечно, ему всего веков пять (по ангадорским меркам, не очень-то много), но согласитесь, слово «древний» придает этому абзацу некую солидность. Следует уточнить, что всего в землях Империи существует пять родов, у каждого из которых есть по семье (что-то вроде побочной ветви). Говорят, когда-то был и шестой род, но его вырезали под корень еще четыре столетия назад. Якобы в него входили одни черные колдуны и убийцы. Содержание фолианта было следующего характера. Некий Томас Фарейан вел послевоенную хронику. К тому времени шестой род уже пал, а вот его наследие еще не кануло в Лету. И вот что он писал… Но не надейтесь на многое, большая часть текста утрачена.

«…Страшно. Если каким-то словом можно описать мое состояние, то это страх… Мы спускаемся все глубже и глубже, Архон трясется, а старый Гварио матерится и непрестанно хлещет пиво… Старик, продавший эту карту, утверждал, что он один из дворецких, служивших Надлежащим Забвению (так в хрониках упоминали шестых), и в его владении оказался древний документ, ведущий к хранилищу… Нас осталось всего пятеро. Арлайя сгинула в демоническом пламени, вырвавшемся из расщелины. Харуй пал от ядовитого газа без цвета, запаха, вкуса и какой-либо магической составляющей. Артур стал жертвой умертвий… Они были ужасны, эти химеры. Это были люди с телами волков, лапами львов, хвостами драконов и рогами быков. Они дышали пламенем и могли поднимать многотонные камни. Гварио расплющило, а я почти перегорел, пока одолел этих тварей… Надлежащие Забвению были хитры, последний раб сгинул в их очередной ловушке, нас осталось трое… Спаси нас, о великий Харлахейн, бог старой религии и предтеча новой. Помоги преодолеть…

Я остался один. Архон пал от иссушающего плетения, и теперь эти ходы навеки запечатают его мумию. Отважный Гафейн закрыл меня от ледяного дождя, и теперь его искристая статуя будет служить укором этой безмолвной бездне… Кажется, я добрался, да, я смог… Здесь тысячи и тысячи, мы не могли предполагать, сколько их, надо сообщить, обязательно рассказать, что мы нашли хранилище… Я не удержался, открыл одну из них. Да поможет мне Харлахейн, я не знал, не ведал, что творю. Они недостойны видеть свет, людей надо спасти, их надо сжечь…»

Как свидетельствует история, сезон спустя в Империи состоялось Великое Горение, да-да, именно так. В те времена на всех площадях, во всех парках горели огромные костры — люди уничтожали наследие проклятых. Их книги, записи, дневники — все предали огню. А в наше время люди даже празднуют день Огня, наивно полагая, что чествуют приход лета. Но нет, все куда прозаичнее.

Какое же мне дело до этих строк? Все дело в этом самом Харлахейне и упоминании о старой религии. Как я выяснил позднее, раньше на Ангадоре чествовали других богов. Но, как это бывает, с эволюцией мысли пришла и эволюция религии. А зачастую все самые старые и мудрые являются строгими консерваторами и сохраняют в сердце уважение к великим предкам и их не менее великим свершениям. И чтя прошлое, помнят древнюю веру. В записях о старой религии я и надеялся найти хоть что-нибудь, за что можно будет ухватиться и потянуть.

Лестница остановилась, и я ступил на твердую поверхность. Впереди показалась знакомая тележка. Зайдя внутрь, я вложил амулет и произнес:

— Закрытая секция, отдел сто семьдесят четыре, секция пятьдесят семь, стеллаж тринадцать.

Заскрипели замагиченные рессоры, и мы отправились в путь. По мере того как мы продвигались в глубь огромной пещеры, зажигались целые вереницы магических фонарей, разбивая мрак и оставляя за собой сумрак — легкую дымку складки мироздания. Иногда я думаю: «А может быть, это та самая пещера, в которую спустился Томас, впоследствии сошедший с ума и проведший остаток дней в отдаленном монастыре?» Но навряд ли это она.