Письма 1833-1854 - Чарльз Диккенс

...В отношении подбора материала у меня есть особые соображения. Прежде всего, он должен быть посвящен определенной теме. Скажем, рассказы о пиратах. По этой теме имеется уйма исключительно интересного, романтического и почти неизвестного материала. Или рассказы о рыцарях и о причудливой древней легенде о св. Граале... Или рассказы о дикарях - тут можно показать, в чем именно все дикари схожи друг с другом, а равным образом показать и те обстоятельства, при которых люди цивилизованные в трудных условиях быстрее всего уподобляются дикарям. Рассказы о выдающихся личностях, хороших и дурных, - в историческом плане; следует помочь читателю составить свое суждение о людях и оценить правдивость изображения многих личностей в литературных произведениях. Все названные темы, как и множество иных, уже придуманных мною, должны быть компилятивными; они должны отображать основную направленность и цели еженедельника и вызывать у читателя не меньший интерес, чем материал оригинальный. Оригинальный материал включает очерки, обзоры, письма, театральные рецензии и т. д. и т. п., поданные в форме как можно более увлекательной, но вместе с тем создающей ясное и отчетливое представление о духе народа и об эпохе... Чтобы все это связать воедино и, так сказать, создать определенную законченную картину, которую без труда мог бы передать любой из авторов, я представляю себе некую Тень, которая может проникнуть повсюду - и при свете солнца, луны и звезд, и при свете камина и свечи, быть во всех домах, во всех углах и закоулках, знать все и обо всем, побывать повсюду без малейшего труда, будь то театр, дворец, палата общин, тюрьмы, общества, церковь, железные дороги, море, чужие края и наша страна. Нечто всепроникающее, вездесущее и неуловимое. Я не считаю, что это издание следует назвать "Тень", но я хочу, чтобы название давало какое-то понятие о том, что еженедельник - веселый, полезный и всегда желанный спутник. Я хочу, чтобы в первом номере Тень рассказала о себе и своем семействе. Я хочу, чтобы письма адресовались ей. Пусть она иногда грозит, что собирается остановиться на том или ином предмете, или пролить свет на какое-нибудь мошенничество, или что она вскоре должна появиться в каком-нибудь месте. В той части еженедельника, где будут помещены перепечатки, я бы хотел, чтобы Тень побывала в библиотеке, среди книг, отрывки из которых пусть печатаются. Я хотел бы, чтобы она, как некое причудливое существо, витала над всем Лондоном и чтобы у читателя возникала мысль: "Интересно, что скажет об этом Тень", "А об этом?", "Нет ли здесь Тени?" и так далее. Надеюсь, Вы понимаете меня?.. Мне чрезвычайно трудно выразить свои мысли на этой стадии. Но думаю, что самое важное - связать с изданием эту идею, и тогда уже нетрудно будет ее развить. Имеется в виду создание оригинального, фантастического, причудливого существа, чего-то вроде неведомой ранее Силы. Оно будет словно в фокусе концентрировать все, что делается в газете. Это должно быть нечто не похожее ни на "Спектейтор", ни на Исаака Бикерстафа, нечто совсем в ином роде, но такое, во что читатели охотно поверят; оно должно быть достаточно таинственным и необычным, чтобы пленить их воображение, а само должно олицетворять здравый смысл и гуманность. Я хочу, чтобы и название еженедельника и моя идея выражали, что это Нечто находится у каждого где-то рядом: у окна, у камина, на улице, дома, с детских лет и до старости неразлучным спутником... Можете ли Вы из всего этого понять мою мысль? Я выпустил ее, точно был наполненным ею пузырем, который Вы взяли и проткнули. Об этой идее я не обмолвился никому ни словом, но питаю радостную надежду, что это действительно стоящая идея и что из нее можно выковать все остальное...

210

ГИЛПИНУ

Девоншир-террас,

четверг вечером, 15 ноября 1849 г.

Дорогой мистер Гилпин!

В ответ на Ваше письмо, полученное вчера (дела помешали мне ответить сразу), я вынужден сообщить, что, к сожалению, не могу быть на митинге, который состоится в понедельник, ибо уже довольно продолжительное время считаю, что умонастроение общества еще не находится на той ступени, когда с помощью публичных митингов можно успешно отстаивать идею полной отмены смертной казни.

Я полагаю, что совершенные за последние год-два страшные преступления, воспоминание о которых, к сожалению, еще свежо в памяти каждого, привели к тому, что многие честные люди не захотят взять на себя ответственность, приняв участие в борьбе за отмену закона. Но я знаю, что есть много людей, готовых сделать все, что в их силах, для отмены хотя бы _публичной_ казни, так как разум не позволяет им требовать отмены смертной казни за особо тяжкие преступления.

Мы знаем, какое ужасное и ожесточающее зрелище представляет собой смертная казнь, мы знаем также, что наш величайший патриотический долг добиться, чтобы подобные зрелища никогда не имели места в будущем. Я полагаю, что правильный путь состоит в том, чтобы воспользоваться поддержкой этих людей - которой в противном случае мы лишимся - в борьбе за великую реформу, за то, чтобы смертный приговор приводился в исполнение торжественно, в стенах тюрьмы. Я нимало не сомневаюсь в том, что еще долгие годы никакие митинги и собрания не смогут хоть как-то помочь борьбе за отмену смертной казни. Но я убежден, что по второй стороне вопроса можно добиться успеха в очень скором времени и этим устранить немало вреда и леденящих душу ужасов.

Поэтому я решил ограничить свои усилия стремлением добиваться столь важного и желанного изменения, которое наверняка встретит огромную поддержку общественности и, полагаю, при ее настойчивости не будет отвергнуто ни одним правительством. Желал бы услышать, что митинг, который Вы собираетесь организовать в понедельник вечером, придет к такому же заключению.

211

ДУГЛАСУ ДЖЕРОЛДУ

Девоншир-террас, суббота,

17 ноября 1849 г.

Дорогой Джеролд!

Сегодня у гром я получил письмо от Гилпина, где он упоминает о Вашем письме, в котором вы осуждаете "таинственность повешения, скрытого от глаз публики".

Но подумайте, есть ли наказание, помимо смерти, которое не казалось бы "таинственным"? Вспомните, ведь все улучшения в тюрьмах и отягчение наказаний за последние двадцать лет были связаны с "таинственностью". Я отлично помню время, когда систему молчания осуждали как таинственную и несовместимую с духом английского общества. Однако можно смело утверждать, что она принесла большую пользу. Тюремные кареты, конечно, таинственны, но насколько они приятнее прежней системы, когда арестанты ходили по улицам, прикованные к длинной цепи, как каторжники в "Дон-Кихоте"! Разве нет никакой таинственности в ссылке в колонии, в нашем обычае отправлять людей на остров Норфолк и в тому подобные места? Никакой таинственности в том, что человека вместо имени называют по номеру? Разве все изменения и улучшения системы наказания не исполнены таинственности от начала и до конца? Мне хотелось бы убедить Вас в том, что это слово следует оставить публичным ораторам, напомнив Вам о том, какой была преступность и какими были наказания в дни, когда во всем этом не было никакой таинственности и все было открыто, как Брайдуэлл, куда Нэд Уорд ходил смотреть, как порют женщин.

Искренне Ваш.

212

ДЕ СЭРЖА

Девоншир-террас,

суббота, 29 декабря 1849 г.

Мой дорогой Сэржа!

Сегодня утром, во время завтрака, я получил Ваше письмо с радостью, которую мое красноречие не в силах выразить, а Ваша скромность - вообразить. Как чудесно, что в такое время года о нас вспомнили в Вашем доме, где нам было так хорошо, и в милой старой Лозанне, которую мы всегда надеемся увидеть снова, и вот я не могу не откинуть в сторону первую страницу Копперфилда (10-го выпуска), уставившуюся на меня в буквальном смысле слова пустым взглядом, и ревностно берусь за ответ.

Бландерстон-хаус! Какое странное совпадение! Из всех удивительных историй, которые мне приходилось слышать (а имя им - легион), эта, пожалуй, самая удивительная. Я отправился в те края в прошлом году седьмого января, когда вынашивал замысел, и выбрал Бландерстон из-за его названия. Я уже ранее наблюдал многое из того, что Вы говорите об этих несчастных девушках. С болью сердечной я соглашаюсь со всем, что Вы утверждаете с таким чувством, - их просто безжалостно лишают возможности вернуться на путь добродетели. Я размышлял об этом довольно долго и надеюсь историей маленькой Эмили (которой суждено пасть и ничто не в силах ее спасти!) по-новому трагически представить эту проблему и, быть может, принести этим некоторую пользу. Я знаю, Вы будете рады услышать, что Копперфилд пользуется огромным успехом. По-моему, он нравится читателям больше любой другой моей книги.

Мы восхитительно провели время у Уотсонов (сохранив и укрепив искреннюю привязанность к ним обоим), и были самыми веселыми среди веселящихся. В числе гостей была некая мисс Бойль *, отличная актриса-любительница, и мы с ней разыграли с огромным успехом несколько сцен из "Школы злословия" и из "Никльби". Выступали мы в старинном зале, заполненном и переполненном слугами.