Исцеление мира. От анестезии до психоанализа: как открытия золотого века медицины спасли вашу жизнь - Рональд Дитмар Герсте

к древнейшим преданиям человечества, подвергаются суровому испытанию не только опытом, но и в большей степени экспериментом. Для опыта требуются доказательства, для эксперимента – надежные методы» [2]. Вирхов осознавал важность своего учения для понимания расцвета, угасания и смерти человеческого тела, а также то, насколько непохожим стал его век на предыдущие, в том числе благодаря ему самому: «Все предыдущие попытки найти единый принцип провалились, потому что не было возможности получить какую-либо ясность относительно того, из каких частей тела исходит действие, какая часть активна, а какая болезненна. Это кардинальный вопрос всей физиологии и патологии. Я ответил на него, указав на клетку как на истинное органическое единство… Клетка действительно является последним элементом формы всех живых явлений как у здоровых, так и у больных. Из клетки происходит вся жизнедеятельность» [3].

Знания Вирхова о болезненных изменениях, разнообразных проявлениях патологии как на макроскопическом, так и на микроскопическом уровне были энциклопедическими. Его коллекция препаратов (пропитанных спиртом или формальдегидом) и костей (включая череп, случайно сбитый нервным Робертом Кохом со стола Вирхова) была, вероятно, самой полной в мире. Фотография Вирхова в его кабинете в «Шарите» 1895 года выглядит как картина из музея естествознания: пол завален коробками с человеческими черепами, рядом с не очень высоким Вирховом стоит группа скелетов: у части из них сильно искривлены позвоночники. В конце его долгой карьеры коллекция Вирхова насчитывала более 20 000 экспонатов, большинство из которых сейчас хранится в месте, где он проработал много лет – в «Шарите», в Музее истории медицины. «Шарите» основали в начале XVIII века за стенами города Берлина как чумной лазарет и хоспис, из которого впоследствии образовалось учебное учреждение для военных врачей. С середины XIX века здесь располагались несколько клиник Берлинского университета, поэтому эти два понятия постепенно стали синонимами. Официально «Шарите» и университетская клиника стали единым учреждением только в 1951 году. Однако нынешний кампус уже не тот, что был в 1880-х и 1890-х годах. Здания того времени сносились, начиная с 1896 года и до 1917-го были заменены красными кирпичными постройками, которые все еще стоят после многочисленных бомбардировок Второй мировой войны.

 Репутация выдающегося ученого примечательна еще тем, что, помимо несомненного вклада в науку, на жизненном пути Вирхова также встречались ошибки, неверные суждения и догматизм.

Он не относился всерьез к открытым Кохом туберкулезным бактериям: для Вирхова эта болезнь была опухолевой. Кости, найденные в долине Неандерталь недалеко от Дюссельдорфа в 1856 году, представлялись ему не останками отдельного вида, а патологически измененными костями современного человека. Он скептически относился к теории эволюции Чарльза Дарвина, а также к учению Игнаца Филиппа Земмельвейса. Этот список можно продолжать. Вкратце: Рудольф Вирхов заложил основы понимания патологии многих болезней, но был противником ряда великих достижений эпохи и оставался загадочным и непреклонным, почти упрямцем.

Почитание многогранности Вирхова, которое часто можно заметить в его многочисленных биографиях, несомненно, связано с его общественной деятельностью. Вирхов также был политиком, много лет представляя берлинский избирательный округ в городском совете, в прусской палате депутатов (там он также представлял избирательный округ земли Саар) и, наконец, с 1880 по 1893 год в рейхстаге. В двух последних учреждениях он прославился как строгий критик премьер-министра Пруссии Отто фон Бисмарка, который в 1871 году стал рейхсканцлером. С точки зрения сегодняшней эпохи (это, вероятно, существенно поспособствовало выражению симпатии со стороны современных биографов и организаций) он находился на прогрессивной стороне в качестве соучредителя либеральной партии и участника революции 1848 года, в то время как Бисмарк – прусский юнкер[132] и «реакционер» с позиций XXI века – некоторым интеллектуалам кажется довольно странным и отталкивающим. Тот факт, что нацисты прославляли Бисмарка, а Вирхова изображали (по крайней мере, в двух художественных фильмах, снятых примерно в 1940 году: один – о жизни Роберта Коха, другой – о Бисмарке) скорее как сомнительного комичного персонажа, кажется, говорит в пользу Вирхова. Некоторые из его подходов и идей, представленных в парламенте, на самом деле актуальны скорее для далекого будущего, для времен, когда существовала Германская империя. Например, программа объединения Европы, права меньшинств и базовое медицинское обслуживание, гарантированное государством – для всего этого позже заложил основы именно Бисмарк.

Вирхов так наседал на своего оппонента Бисмарка в прусской палате депутатов, что летом 1865 года премьер-министр вызвал ученого на дуэль, которая, однако, не состоялась, поскольку Вирхов заявил, что он отвергает подобные методы спора. Требование Бисмарка, быстро становившегося вспыльчивым, тем не менее вызвало ажиотаж: «Спор разделил страну: с одной стороны, бурные демонстрации солидарности Вирхову, а с другой – выражение понимания Бисмарку. Конечно, весь этот скандал сразу же попал в заголовки газет. Отклик в прессе был огромным. Сам Вирхов сохранил подборку, по крайней мере, 29 газетных статей, посвященных этому событию». В прессе обсуждались смысл дуэли в целом и сатисфакция Вирхова. «Помимо более или менее официальных заявлений журналистов выступили и многие частные лица. В одном только наследии Вирхова в архиве Берлинско-Бранденбургской академии наук обнаружено 35 писем с комментариями и телеграммы из разных городов Германии и зарубежья. Писали как друзья, так и совершенно незнакомые люди… Некоторые из писем имеют сотни подписей, в них выражается благодарность за отказ от дуэли и среди прочего признается, что Вирхов, как превосходный представитель нашего законодательного собрания, показал согражданам прекрасный пример соблюдения законов» [4].

На пленарных заседаниях они часто стояли или сидели лицом друг к другу, и, учитывая славу Бисмарка после объединения империи, Вирхову оказывалось трудно его атаковать. Врач, возможно, озадачился, когда увидел канцлера: ярый политик Бисмарк, должно быть, казался Вирхову олицетворением нездорового образа жизни, предрасполагавшего ко многим заболеваниям, им изученным. Бисмарк страдал не только от сильного стресса, ставшего причиной сердечных и сосудистых заболеваний, но и от неоднократных нервных кризисов и срывов. Возможно, свою роль играло и поведение пожилого монарха, Вильгельма I, когда Бисмарку приходилось преодолевать его сопротивление инновациям, вынуждая его отказаться от парада победы в Вене в 1866 году и согласиться на объединение Германии в 1871-м. Об этих двух решениях Вильгельм высказался с глубоким вздохом: «Непросто быть кайзером при таком канцлере».

О том, что физическое состояние Бисмарка оставляло желать лучшего, свидетельствовала отнюдь не только психосоматика. Внешний вид могущественного человека красноречиво говорил о его нездоровом питании не только Вирхову, но и неопытным с медицинской точки зрения наблюдателям.

 Бисмарк, очевидно, был склонен одновременно к гедонизму и заеданию стресса. Даже в Берлине, не говоря уже о