Лондон: биография - Питер Акройд

Судя по эскизу 1900 года с изображением западной стороны Феттер-лейн, большинство домов стояли здесь с XVII века; на эскизе видно, что их первые этажи заняты многочисленными лавками. В одном разделе городского справочника 1905 года перечислены магазины мясных и молочных продуктов, скобяных изделий и инструментов, затем часовая мастерская и мастерская по изготовлению электрических звонков, затем паб, булочная, типография, кофейня, еще один паб, еще одна кофейня, парикмахерская и мастерская по обрамлению карт. Но в здешних переулках и тупичках — Блуитс-билдингс, Бартлетс-билдингс, Черчард-элли и многих других — всегда хватало жильцов, против фамилий которых в книгах коммунальных платежей писали: «беден», «не может платить», «отказывается платить»… Когда-то просторные дома на Невиллс-корт, где жил Кейр Харди, были разделены на комнаты, сдававшиеся внаем. Некоторые из этих домов строились еще до Великого пожара, другие — сразу после, но перед всеми были маленькие палисадники. В отчете Лондонского топографического общества за 1928 год Уолтер Белл отмечает, как прекрасно ухожены эти палисадники, и предполагает, что «эту частицу древнего облика Лондона сохранили для нас бедняки». Действительно, разбросанные там и сям садики и дворики — черта, унаследованная как минимум от XVI века. Но в XX веке «вы протираете глаза и дивитесь. Неужто перед вами и впрямь город — этот укромный уголок, где люди живут, поливают цветы и умирают? Неправда, что в городе никто не умирает».

На Феттер-лейн не умирают — здесь продолжают жить. По приходским книгам и документам почтового ведомства видно, что предприятия держатся здесь недолго, быстро сменяясь другими. Номер 83 в течение семидесяти лет последовательно занимали мастерская по изготовлению бритв, закусочная, пивная, кофейня, типография и молочная — и все исчезли, точно растворившись в самой атмосфере улицы. Сейчас на первом этаже здания открыт сандвич-бар «Такерс».

Феттер-лейн изобиловала мелкими предприятиями вплоть до Второй мировой войны, но в 1941-м район подвергся сильному разрушению. На восстановленной Феттер-лейн снова появились кафе, типографии и магазины канцелярских товаров. Однако жилье уже не сдается. Теперь все дома в оставшихся переулках и двориках заняты коммерческими и административными конторами, а о кофейнях и закусочных, которыми некогда славилась эта улица, напоминают разве что сандвич-бары. Но и сейчас нельзя не заметить, что в этом уголке Лондона по-прежнему идут вечные процессы разрушения и обновления.

Глава 23

Восстановление

В 1666 году многие жители, вернувшиеся к своим домам, обнаружили на их месте лишь дымящиеся руины; тогда они стали заявлять свои претензии на землю, возводя временные убежища. Уже в тот день, когда пожар был потушен, Карла II уведомили о том, что «некоторые обитатели города Лондона принялись за постройку домов на старом фундаменте».

Три дня спустя король выпустил воззвание к жителям столицы, пообещав, что восстановление будет происходить быстро, но запретив проведение каких бы то ни было работ «без надлежащего плана и разрешения». Затем он взялся за составление правил, главным из которых было требование строить новые дома только из кирпича или камня. Такие улицы, как Чипсайд, Корнхилл и им подобные, должны были стать «достаточно широкими, чтобы с Божьего соизволения пожар не перекинулся с одной стороны на другую, как то недавно случилось на Чипсайде». Монарх проявил также заботу о здоровье своих подданных, провозгласив, что «все заведения, выделяющие дым», в том числе красильни и пивоварни, следует «размещать по соседству друг с другом».

К этому времени уже были разработаны подробные планы реконструкции Лондона, среди которых особенно выделяются два, принадлежащих Рену и Эвелину. Рен предложил комплекс взаимопересекающихся проспектов по европейскому образцу; новый город Эвелина напоминает гигантскую шахматную доску, на которой доминируют двенадцать больших площадей. Ни один из этих планов не был, да и не мог быть претворен в жизнь. Как всегда, город возродился на основе своей древней топографии.

Но сначала необходимо было освободить места под застройку. Те, кто лишился своих мастерских или другим образом потерял работу, были мобилизованы городскими властями: требовалось разобрать завалы и вывезти мусор. Дымящиеся улицы следовало расчистить, чтобы возобновить движение, а набережные сделать вновь пригодными для торговли. На окраинах города возникли импровизированные рынки, а самые предприимчивые банкиры и коммерсанты перенесли свои конторы в район Бишопсгейта, который не был затронут пожаром. Агенты, прежде торговавшие на Королевской бирже, перебрались в Грешем-колледж. Пожалуй, можно сказать, что горожан охватило новое, пьянящее чувство свободы. Пожар уничтожил в равной мере долги и собственность, закладные и сами здания. Однако благотворные последствия финансовой чистки могли лишь отчасти скомпенсировать потерю товаров — вина и пряностей, масла и тканей, сгоревших вместе со складами, на которых они хранились.

Тем не менее город оказался весьма жизнестойким: не прошло и года, как в нем возобновилась активная торговая деятельность. В каком-то смысле Лондон остался прежним, ибо воры и разбойники быстро приспособились к новым условиям, и «в темницах под руинами» стали находить «множество убитых и затащенных туда людей». Эта деталь наводит на дальнейшие размышления. Что сталось с узниками, которые томились в этих «темницах» до Великого пожара? Многие долговые ямы и тюремные камеры находились ниже уровня земли, и трудно поверить, что всем заключенным удалось выбраться из них и спастись. Разве не более вероятно, что они сгорели заживо или задохнулись? По официальным данным, жертв пожара было всего шестеро, но эта неправдоподобно низкая цифра наверняка призвана скрыть человеческие потери, понесенные из-за халатности властей. Многие ли узники сбежали, когда расплавились их тюремные решетки? А что произошло с остальными?

Во главе руководства восстановительными работами была поставлена городская комиссия из шести человек. Одним из членов этой комиссии был Кристофер Рен, уже знавший, что его идеальному Лондону не суждено воплотиться в жизнь. Для рассмотрения исков, связанных с владением землей и недвижимостью, был создан особый «Пожарный суд». В феврале следующего года парламент санкционировал предложения комиссии. Некоторые улицы были расширены, но в целом, как и следовало ожидать, изменений оказалось очень мало. Родилась новая улица Кинг-стрит, а узенькую дорожку расширили и назвали Куин-стрит, чтобы к Гилдхоллу можно было попасть прямиком с берега Темзы. Более серьезные изменения касались размеров будущих зданий и материала для их постройки. В согласии с повелением короля, теперь их можно было строить только из кирпича и камня, причем «для большего порядка, единообразия и изящества» все дома должны были относиться к одному из четырех типов. В частности, комитет решил, что дома на основных улицах должны иметь по четыре этажа, тогда как для переулков и боковых улочек достаточно двух. В других отношениях старый облик города предполагалось восстановить без перемен.

Потом началось строительство. Горожане и владельцы частных домов были вынуждены ограничиться собственными средствами, в то время как общественные работы — например, восстановление церквей — финансировались за счет налога на битумный уголь. К весне 1667 года будущие улицы были размечены, и власти обратились с призывом «ко всем соотечественникам, которые желают помочь и обеспечить нашу столицу деревом, кирпичом, известью, камнем, стеклом, сланцем и прочими материалами для строительства». Это повлекло за собой большие перемены в составе городского населения.

Можно предположить, что многие из тех, кто жил в городе до Великого пожара, так и не вернулись на свои пепелища. Одни уехали в провинцию, другие отправились в Соединенные Штаты; почти во всех случаях решающими факторами оказывались наличие родственников и надежда получить работу. Но когда началось восстановление города, в него потянулись тысячи новых людей. Это были землекопы и производители кирпича, извозчики и литейщики, жившие прямо за городскими стенами; кроме них, в город, потерявший половину своих рынков и большинство магазинов, хлынули сотни лоточников и торговцев. Конечно, пришли и строители, которые пользовались ситуацией и на скорую руку сооружали целые улицы. Роджер Норт описал, как самый известный из этих ловкачей, Николас Барбон, постепенно преобразовал часть Лондона, «покрывая голую землю улицами и домиками и наращивая их число за счет максимального уменьшения фасада». Барбон оценил преимущества простоты и стандартизации. «Не стоит заниматься мелочами, — как-то заметил он, — на это способен и простой каменщик». Но и простые каменщики были по горло загружены работой.