Имперская жена (СИ) - Семенова Лика

Особо ничем не пахло, скорее, было достаточно комфортно и свежо. Даже чудились звуки листвы, легкий ветерок. Я понимала одно — это не то туманное место, где я была. Я прислушивалась, пытаясь уловить чужое присутствие, но предпочла бы оказаться в полном одиночестве. Чтобы осмотреться. Чтобы хоть что-то понять.

Я какое-то время лежала без движения, наконец, решилась открыть глаза. Закрыла снова, замирая. Вновь открыла. Я сразу узнала это место — Кольеры. Я лежала на диване посреди сепары. Приглушенный свет, проекция лиственного леса на огромном экране. Казалось, я была здесь одна, но, поднявшись, обнаружила в углу немолодую свободную имперку с жиденькой косой. Она сосредоточенно посмотрела на меня, но ничего не сказала.

Я с трудом встала на ноги:

— Вы кто?

Она ничего не ответила, будто я была пустым местом. Вышла, закрыла за собой дверь. Я осталась одна, но прекрасно понимала, что отсюда нет выхода. Рэй что-то рассказывал тогда, но я почти не слушала. Позже имперка вернулась с подносом, на котором стояла вода, контейнеры с едой. И снова вышла. Я не притронулась. Лишь не удержалась и выпила воды.

Не знаю, сколько времени прошло. Приборная панель здесь не работала, окон не было. Многие и многие часы я видела перед собой проклятый лиственный лес. Имперка приходила и уходила — просто проверяла. Но в один прекрасный момент она явилась не одна. В сепару вошла высокородная, укрытая вуалью. За спинами маячили двое рабов без поясов. Я поднялась с дивана, отошла подальше и смотрела на нее.

Женщина какое-то время тоже рассматривала меня. По крайней мере, так казалось, потому что я не видела ее лица. Она стояла без движения. Наконец, сделала несколько шагов, приближаясь. Я инстинктивно попятилась, не намереваясь сокращать расстояние. Я старалась быть готовой ко всему. Напряглась, сжала кулаки. Даже если мне отсюда никогда не выйти, я не намеревалась сдаваться просто так. Мы остались наедине, и я уже знала наверняка, что шанс все же есть.

Не знаю, что произошло со мной за эти последние дни. Будто сломался какой-то предохранитель. Я перестала бояться, перестала сомневаться, и порой это странное ощущение пугало. Оно прорастало внутри какой-то незнакомой злостью и решимостью. Я не узнавала себя, будто перестала быть той пугливой девчонкой, которая покинула Альгрон, умирая от страха. Что-то изменилось, и это «что-то» придавало мне сил, яростно бурлило в крови, будто питало.

Я решительно подняла подбородок:

— Кто вы?

Незнакомка вновь приблизилась на шаг:

— А кто ты?

Я невольно замерла от этого голоса. Необыкновенный, глубокий, гипнотический. Мне сразу представилось, что эта женщина необычайно красива. Не было сомнения, что передо мной стояла высокородная — мы были примерно одного роста.

Не думаю, что ее вопрос требовал ответа. Было бы глупо предполагать, что она явилась сюда, не зная, кто я такая. Но я не собиралась ей подыгрывать.

Она снова молчала, потом сделала еще шаг:

— Ты красива… Чересчур проста, но красива.

Я промолчала. Было бы глупостью за это благодарить. Лишь снова отступила на шаг.

— Что вам нужно?

— Мне нужно, чтобы ты разделась.

Я даже нахмурилась:

— Что?

Я услышала, как она вздохнула под накидкой:

— Раздевайся.

Я лишь покачала головой — уж этого я точно делать не собиралась.

Незнакомка кивнула, вуаль колыхнулась:

— Не уговаривать же мне тебя.

Она развернулась, прошла к двери, и через пару мгновений я вновь увидела двоих рабов-вальдорцев и уже знакомую наемную тетку. Тетка кивнула в мою сторону, рабы обошли диван и без церемоний схватили меня за руки. Я дергалась, но их широкие лапищи держали надежнее тисков. Незнакомка вновь кивнула, и тетка направилась ко мне, зашла за спину, нащупала замки корсажа. Он развалился на части и упал под ноги. Следом она решительно сдернула платье.

Я снова дернулась, но это никого не волновало. Женщина под вуалью приблизилась ко мне почти вплотную, казалось, внимательно рассматривала мое голое тело. Это было отвратительно. Но та была совершенно поглощена процессом. Она медленно обходила меня, накидка колыхалась, и меня морозило до мурашек от этих странных безмолвных движений. Она зашла мне за спину, вышла с другой стороны. Я слышала, как она шумно вздохнула с облегчением. Кажется, я поняла… Она искала на моем теле герб высокого дома, которого не было. И я пока не могла понять: на руку ли мне то, что она увидела?

Незнакомка махнула рабам:

— Все вон!

Те не медлили. Наконец, она тяжело опустилась на диван, одновременно стягивая с себя накидку. Я уже успела подобрать платье, но корсаж так и остался на полу — сама я его не надену.

Я, наконец, увидела незнакомку. Белая кожа, черные глянцевые волосы, необыкновенное лицо, на котором, как холодные драгоценные аквамарины, горели чистые прозрачные глаза. Я смотрела на нее и молчала. Ждала, что скажет она. Но ее идеальное лицо выражало удовлетворение, смешанное с небывалым облегчением, будто она скинула с плеч какой-то неподъемный груз. Она улыбнулась сама себе, но в этой улыбке сквозило неприкрытое сожаление:

— Как я могла поверить? — Она вскинула голову, растерянно посмотрела на меня. — Как я могла поверить? Надо же… какая глупость… Какая глупость! Будто туман в голове! Ты ведь всего лишь безродная любовница! Подстилка! — Она истерично расхохоталась. — Как я могла настолько поверить ему?

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Кажется, ее заблуждение было мне на руку. Я подняла голову:

— Кому поверить?

Она вновь хмыкнула и покачала головой:

— Этой жирной лживой свинье!

Я постаралась улыбнуться:

— Марку Мателлину?

Она не удивилась моей осведомленности, лишь растерянно кивала. Казалось, она была в шоке. Я тоже кивнула, стараясь подыграть:

— Отвратительный господин.

Та подняла глаза:

— Он заверил меня, что ты законная жена! Подумать только! И что мне теперь с тобой делать?

Я сглотнула, не решаясь предложить отпустить меня. Что-то подсказывало, что этот вариант она даже не рассматривала. Наконец, незнакомка поднялась:

— Ты должна исчезнуть.

Я похолодела, попятилась:

— Куда? В чем я виновата? Отпустите меня, и я никому ничего не скажу.

Она покачала головой:

— Конечно, не скажешь. Никому и ничего…

Едва ли можно было выразиться точнее — она не намеревалась оставлять меня в живых. Я смотрела на нее, перевела взгляд на лежащую рядом комом накидку. Мы одного роста… Но едва ли получится справиться с ней так же просто, как с тощей лигуркой. Но терять мне, кажется, уже нечего. Я шарила глазами, стараясь найти что-то подходящее, чтобы ударить — лаанский светильник на тонкой витой ножке. Вдруг послышался щелчок двери, незнакомка вскочила, и ее лицо смертельно побледнело.

71

Я проследила ее взгляд. Наверное, я тоже побледнела.

Вживую глаз Опира Мателлина казался еще неподвижнее, еще мертвее. От его присутствия будто повеяло холодом. Мателлин застыл в дверном проеме. Совсем такой же, каким я видела его в книжной проекции.

Незнакомка будто очнулась, склонила голову в знак почтения:

— Отец…

Отец… Значит, одна из его дочерей. Кажется, их у него пять. Но я в них не всматривалась. Как видно, зря. Не пришлось бы теряться в догадках. Опир стоял молча, закаменев. Не сводил с дочери глаз. Наконец, покачал головой, и мне в этом едва заметном жесте почудилась горечь:

— Ирия… — Он посмотрел на меня, вновь на дочь: — Ты идиотка.

Та не прониклась. Выпрямилась, гордо задрала голову:

— Я должна была убедиться. Жаль, вам не понять…

— Закрой рот!

Ирия осеклась, но вся ее поза выражала неприкрытый вызов. Опир Мателлин сделал несколько шагов вперед. Размеренных, тяжелых. Кивнул на меня:

— Как она попала сюда?

Ирия вскинула голову еще выше, но Опир тут же выставил ладонь с растопыренными длинными пальцами: