Warhammer 40000: Ересь Хоруса. Омнибус. Том III - Дэн Абнетт

(Халид): Это мой долг. Я сделаю всё, что вы скомандуете.

(Сигиллит): Это не приказ, капитан. Приказы — это для воителей и примархов, я же просто создаю возможности. Но я рад.

Малкадор двинулся было прочь, но Хассан остался стоять на месте.

(Халид): Прошу прощения…

Хассан оглянулся через плечо на сотрясающиеся золотые двери.

(Халид): … вы сказали, что вам придётся совершить выбор. Позвольте… Могу я спросить…

(Сигиллит): Каков он?

Сигиллит улыбнулся, но изгиб его губ был горьким, словно он размышлял над целой жизнью напрасных надежд.

(Сигиллит): У всех нас свои страхи, Халид.

И тогда, поглядев на старческое лицо этого человека, Хассан в первый раз не ощутил ни излучаемой им гигантской мощи, ни груза сокровенной мудрости. Он видел уязвимость. Он видел ужас.

(Сигиллит, вздыхая): Но ничего не предрешено. По-прежнему остаётся надежда. Надежда остаётся всегда.

Затем он двинулся прочь, вышагивая обратно в катакомбы, клацая о камень концом своего посоха. Хассан следил за тем, как он уходит — Регент Терры, повелитель бессчётных миллиардов Империума и карающая длань Императора. И в этот миг, по крайней мере для него, Сигиллит не был похож ни одну из этих персон. В этот миг Халид Хассан, ранее член Четвёртого Тайного Подразделения, ныне же — Избранный Малкадора, видел в нём всего лишь старика, измотанного целой вечностью служения, который ковыляя уходил во тьму. Хассан ощутил мимолётный укол жалости, затем он встряхнулся и поспешил вслед за Сигиллитом. Он не оглядывался назад, на запечатанные врата в ад, а держал курс наверх, к золочёным террасам Дворца Императора. Там, наверху, получится забыть рваный визг ужасной битвы, что свирепствовала в недрах. Там, наверху, по-прежнему будет светить солнце — по крайней мере, ещё какое-то время.

Грэм Макнилл

Luna Mendax

Покой. Что же значило это слово? Насколько Локен мог помнить, он никогда не чувствовал ничего, что соответствовало бы понятию покоя. Пока во вселенной был смысл, это слово служило ему талисманом, идеалом, к которому следовало стремиться. Окончанием войны и исполнением задачи, ради которой создали его и его братьев. Он был одним из Легионес Астартес, воином по рождению и призванию, созданным в генетических лабораториях Императора благодаря забытой алхимии и неведомой науке. Воином, знающим лишь убийства. Как он мог знать что-то о покое?

Но здесь, в саду, Локен чувствовал нечто похожее.

Тёплый солнечный свет сиял в мерцающем синем небе, воссозданном на выгнутой внутренней поверхности купола, ненастоящем, но всё равно прекрасном. Пиктографические облака плыли на несуществующих ветрах, птичьи трели доносились из искусно скрытых вокс-рупоров. Плитки из обтёсанных оуслитовых глыб окружали квадратные мелкие бассейны. В этих скальных прудах росли лилии и другие прекрасные цветы, питаемые кристально чистой водой из труб, расходящихся от резервуаров медной башни. К воде тянулись папоротниками и плакучие деревья, и что — то в их положении тревожило давно забытые воспоминания, но Локену не хотелось об этом думать.

Он шёл через сад, наслаждаясь тишиной и запахом тёплых живых существ. Вода текла по причудливо уложенным гладким камням и падала пенящимся водопадом в крошечное озеро, где сверкали золотистые рыбки. Изогнутая лестница вела его к рядам грядок, на которых уже начали прорастать посаженные семена. Одетый лишь в дублёный комбинезон, где разъёмы подключения брони закрывали пластиковые печати, да длинный серый хитон из простой ткани Гарвель вооружился висящими на кожаном поясе садовыми инструментами. Локен шёл тяжело, словно плакальщик на похоронах, его широкие плечи опустились, будто на них давил целый мир. Предательство омрачило широкое и плоское лицо Гарвеля, и без того огрубевшее на войне.

Но всё равно он слабо улыбнулся, когда увидел зелёные побеги, пробивавшие себе путь из тёмной земли вверх, к свету. Локен, приученный не заботиться, а убивать, всё же мог ценить чудеса жизни. Благодаря его труду эта крошечная вселенная процветала.

Гарвель прищурился, увидев, что в уголке грядки зеленеет мерзкий побег сорняка и сверкает тонкая паутина. Он снял с пояса совок — инструмент, который казался слишком маленьким, но использовался удивительно осторожно. Локен мог бы попросить дать ему более подходящие для рук постчеловека орудия, но сейчас в кузницах медной башни не осталось места для садовых инструментов.

А Гарвель, как и любой воин, привык обходиться тем, что имеет.

Присевший в уголке Локен смахнул паутину, и тогда появились встревоженные арахниды. При виде них он вздрогнул, многорукие существа разбудили искру воспоминаний: жестокая война, тяжёлые победы и славные времена, когда боги не сражались друг с другом. Как обычно он не мог вспомнить, где же это видел. Почти поглотившее его на Исстваане III безумие оставило шрамы, которые медленно исцелялись и напоминали о себе пронзительной болью. Пауки оскалили клыки и спрятались в подземные логова, а Локен почувствовал, как его сердца наполняет неестественный гнев. Он начал рыхлить землю, с корнем вырывая сорняки, стремясь выгнать пауков. Эта часть сада особенно заросла паразитическими растениями, которые высасывали из земли жизнь и душили посевы. Когда он нашёл купол, все всходы уже увяли, но благодаря заботе и вниманию Локена сад вырос вновь и стал прекрасней и сильнее чем раньше. Казалось, что прошлый хранитель биокупола позволил ему разрастись, забыв об уходе и осторожной прополке. Лишь потом Локен узнал, что сестра Эллиана давно погибла на Просперо, а обязанности её не принял на себя никто. Понятное упущение. Сохранение существующего лишь для эстетических причин сада казалось лишним, а во времена войны нельзя было позволить себе ничего лишнего.

Локен случайно увидел биокупол, потерянно глядя в бронестекло орбитального шаттла, летевшего обратно на Луну. Он был в молчаливых раздумьях с самого фиаско на Калибане и не разговаривал с экипажем безымянного корабля, который пробрался во владения Тёмных Ангелов, а затем ускользнул, словно вспугнутый вор. Полный провал терзал Гарвеля, думавшего о нём долгими тёмными ночами в мрачном сердце корабля. Он был воином, который отвернулся от войны, воином, лишившимся легиона. В глубинах отчаяния он даже думал, что сам теперь стал себе легионом.

Но Натаэниль Гарро открыл ему глаза.

Он больше не сражался в одиночестве, но и не заботился о других воинах, былое братство стало лишь призрачным воспоминанием. Он больше не мог ни с кем поболтать, как с Випусом или Торгаддоном, и слышал лишь суровые операционные доклады и мрачные разговоры о тайной войне.

Войне, в которой он больше не хотел участвовать.

Сидя в шаттле рядом с Яктоном Крузом, Локен чувствовал себя зажатым со всех сторон, его беспокоило присутствие другого беглеца из легиона. Знающий о его тревоге Круз понимал, что Гарвеля лучше не беспокоить. Лишь когда шаттл залёг на бок, пересекая Залив Чести, Локен увидел на краю Моря Спокойствия сверкающий алмаз. Он едва успел моргнуть, сохраняя лунные координаты, когда шаттл заложил вираж, заходя к цитадели Сомнус, и биокупол исчез.

Построенная на краю Болота Сна крепость Сестёр Тишины поднималась из скалистой поверхности великой впадины. Высокую башню из меди и кристаллов покрывали бесчисленные посадочные доки, похожие на логова морских существ в коралле. Отсюда их размер было невозможно определить, но Локен знал, что в каждом мог поместиться один из почти невидимых чёрных кораблей сестёр. На всей Луне лишь поверхность Болота Сна была цвета обесцвеченной дублёной кожи, не похожей ни одну из равнин или гор спутника Земли.

Их ждал Дорн.

Уже осведомлённый астропатами об исходе операции примарх Имперских Кулаков всё равно нашёл между разрушением прекрасного дворца отца время лично выслушать мрачные новости с Калибана. Локен видел в лорде Дорне надежду, что несовершенная передача упустила тонкую деталь в докладе Круза, знак, что воинов Льва с Калибана можно было сплотить под знаменем Императора.

Дорн вернулся на Терру несолоно хлебавши, чем вынужденный разочаровать его Локен был страшно огорчён.

Локен помнил, как впервые увидел Рогала Дорна, разговаривавшего с магистром войны. Тогда он казался титаном, полубогом, равным доблестью и силой самому Гору, что воину Лунных Волков было трудно признать. Облачённый в позолоченный доспех и словно высеченный из сердца горы примарх заставил Локена почувствовать себя прижатым к столу муравьём, изучаемым существом, которое за одно мгновение узнало о нём всё.

Полубогом Дорн и остался, но теперь он казался Локену… меньшим, словно тяжкое бремя всё сильнее давило на его плечи с каждым мгновением. Обычного человека бы должность Преторианца Терры уже сокрушила, словно вода, способная за миллионы лет расколоть гору, а что будет, когда сломается воин, такой как Дорн?