Финансы Великого герцога - Франк Хеллер

— Ну-ну, дорогуша, иди-ка сюда, я тебя поддержу. Отсюда прекрасно видно.

В эту минуту веревка натянулась вокруг шеи великого герцога, он поднял глаза, чтобы попрощаться с той, с которой обошелся так жестоко и несправедливо, и увидел, как герр Бинцер протянул руки, желая ее обнять…

Герр Бинцер протянул к ней руки, однако этот жест стал для него последним!

Внезапно в другом конце залы грянул выстрел. Послышался крик, руки немца вместо великой княжны поймали лишь воздух, и прогрессивный предприниматель из Франкфурта с тяжелым стуком ничком повалился на пол.

Но не успело еще затихнуть эхо от предсмертного крика немца, как раздалось еще шесть выстрелов, и таких частых, словно они слились в один. Веревка, которая душила великого герцога, разом ослабла, и, о чудо, — он мог дышать! Будто откуда-то издалека он услышал:

— Держитесь, ваше высочество! Огюст! Хоакин! Еще залп! Смерть злодеям! Никакой пощады!

Раздалось еще три или четыре выстрела, послышались крики и стоны. Затем великий герцог почувствовал, как острие ножа протискивается между его запястьями и веревкой, которой он был связан. Раз — и руки стали свободны. Два — и от веревки освободились ноги. Великий герцог стиснул зубы и через несколько секунд смог открыть глаза, перед которыми плыли круги и мерцали искры. Дон Рамон смутно видел склонившееся над ним лицо и, едва ворочая языком, пробормотал:

— Когда я был… графом… у вас… случайно не найдется коньяка?

— Одну минуту, ваше высочество, коньяк сейчас принесут, а я должен помочь моей бедной жене, — донеслось до него издалека, словно гулкая барабанная дробь.

«Жене…», — великий герцог повторил про себя это слово, возможно, раз двадцать, не в силах понять его смысл; затем он ощутил губами что-то холодное и гладкое, и ему в рот сквозь полусжатые губы потекла обжигающая жидкость. В тот же миг словно спала какая-то завеса — и дон Рамон снова стал видеть, слышать, чувствовать, понимать; его поддерживала чья-то рука — как оказалась, рука Хоакина. Тот же Хоакин вновь протянул дону Рамону бутылку с обжигающей жидкостью. Тот сделал еще один глоток и наконец пришел в себя.

— Хоакин, бедный мой Хоакин, — сказал великий герцог, — тебе пришлось нелегко, не так ли?

— Ах, мне лишь бы знать, что ваше высочество спасены, — больше мне ничего не нужно!

— Охотничий домик! — пробормотал дон Рамон. — Там, должно быть, лучше, чем у меня в замке поваром?

— Ах, ваше высочество…

— Неужели профессору так просто удалось освободить вас? При вас была охрана?

— Да, два человека, но он перехитрил их и мигом выпустил нас на волю. А затем дал нам еды и коньяка. Иначе бы проку от нас было немного…

— Он показал себя молодцом, не то что я, — проговорил дон Рамон. — А ведь сначала вы пробовали войти через главный вход, глаза меня не обманули?

— Да, это были мы, ваше высочество. Но дверь оказалась заперта, и нам пришлось воспользоваться черным ходом. Когда мы вошли, они как раз готовились вздернуть ваше высочество на виселице, а немец пытался обнять даму. Профессор вскинул руку — и немец упал замертво. «Огонь!» — крикнул он нам. «Только не раньте вашего господина!»

Великий герцог огляделся вокруг. Руководители Меноркской республики грудой лежали на полу; сверху был черный сержант, лицо которого исказилось в оскале. И в ту же минуту из внутренней комнаты появился Филипп Колин.

— Как вы, ваше высочество? Боюсь, мы подоспели в последнюю минуту.

— Нет, профессор, — серьезно сказал дон Рамон, — секунду. Еще один миг — и тиран был бы мертв, а власть перешла бы к меноркскому народу.

— Слава Богу, я все же успел, — сказал господин Колин. — К вам и к моей бедной супруге.

На глаза великого герцога навернулись слезы, которые он уже долго сдерживал. Бедная Ольга Николаевна! Она рисковала своей жизнью, она рисковала всем ради него — который…

— Да, вы появились вовремя, профессор. К счастью для меня и для вашей супруги!

— Но как она здесь оказалась? Сейчас ей немного лучше (Филипп кивнул в сторону комнаты, куда отнесли мадам), но я пока не успел ее ни о чем расспросить. Вам что-нибудь известно?

— Она сошла на берег, чтобы разыскать нас, отстала от капитана Дюпона и явилась как раз вовремя, чтобы увидеть мое повешение. Она предложила этим… — великий герцог взглянул на мертвые тела, — этим борцам за свободу двести тысяч песет в обмен на мою жизнь… В ответ они бросили ее в объятия герра Бинцера… И, в страхе и растерянности, она выдала свое имя…

Филипп ничего не ответил.

— Да, — продолжал дон Рамон, — мы все выдавали себя не совсем за тех, кем были на самом деле; я не граф Пунта-Эрмоса, а она — вовсе не мадам Пелотард, она…

— Ольга Николаевна, русская великая княжна, — закончил Филипп. — Утром мы поговорим об этом. Я думаю, нам пора возвращаться на «Аист». Добрый капитан Дюпон лишится рассудка, если мы в скором времени не появимся. При всем уважении к дворцу великого герцога у меня нет желания оставаться здесь на ночь.

Дон Рамон с содроганием огляделся.

— Святой Урбан… Я тоже не хочу здесь оставаться, профессор. Но сможет ли она…

— Все будет в порядке, — ответил Филипп. — Огюст смастерит носилки.

Спустя пять минут двери замка снова закрылись за доном Рамоном и его спутниками. Филипп, Хоакин и Огюст попеременно несли носилки, на которых в легком лихорадочном забытьи лежала великая княжна. Рядом, прихрамывая, шел дон Рамон и тщетно просил позволить ему помочь. Через пятнадцать минут, которые прошли без каких-либо происшествий, Филипп вздрогнул и схватил великого герцога за руку. В голову ему пришла неожиданная мысль:

— Ваше высочество, вы сосчитали убитых в зале?

Дон Рамон посмотрел на него с укоризной.

— Не хочу быть неправильно понятым, я просто подумал — мне кажется, среди них не было президента!

Теперь уже вздрогнул дон Рамон. Действительно, профессор был прав! Луиса Эрнандеса не было в зале, когда там разыгрывались последние сцены трагедии.

— Да, похоже, ему удалось скрыться, — пробормотал он. — Что, если мы сделаем небольшой крюк? Две минуты?

— Да, разумеется. Ведите нас.

Великий герцог свернул к рынку. Легкий ночной ветер чуть шевелил листья пальм. Дон Рамон остановился у двухэтажного дома, на фасаде которого виднелась табличка. С трудом Филипп разобрал на ней: «Отель „Универсаль“». Дон Рамон постучал, и через некоторое время из-за двери раздался старческий голос:

— Кто здесь?

— Приезжие, нам нужна комната.

Дверь отворилась. На пороге показался старик с длинными седыми волосами, приставив дрожащую руку ко лбу.